отным сотрудники лаборатории стали относиться с не меньшим почтением, чем к живым.
Вараны оказались неинтересными пленниками. Они не выражали желания становиться ручными, не реагировали на ласку, не проявляли ни к кому привязанности, но и не демонстрировали особую неприязнь. Хлопот с ними не было. Они легко привыкли к неволе, охотно ели сырое мясо и яйца. К нашему удивлению, вараны помногу пили и на хороших харчах изрядно прибавляли в весе. Довольно быстро они привыкли к присутствию людей и, когда кто-нибудь входил в клетку, никак не реагировали на вошедшего, позволяя брать себя в руки и при этом редко сопротивляясь. Описанные в специальной литературе как свирепые, в условиях неволи «драконы» проявили себя настолько флегматичными созданиями, что даже самые робкие юные лаборантки не боялись их и во время опытов самостоятельно справлялись с животными, не прибегая к чьей-либо помощи.
Флегматичность варанов была настолько стабильной, что, когда сотрудники лаборатории задумали создать к Женскому дню в подарок нашим дамам фильм о жизни института, в одном из эпизодов которого главным героем должен был стать варан, «киношникам» пришлось изрядно повозиться.
Фрагмент фильма с участием варана снимался в институтском коридоре, по которому, стуча каблуками в обе стороны, спешили стройные женские ножки. Путь им должен был преграждать разъяренный варан, а женские ножки должны были выразить все эмоции, которые бы возникли при встрече с «драконом». Этот эпизод фильма снимался так: перед зрителями крупным планом должны были показать лишь пол коридора, главный герой — варан и женские ножки, а их обладательницы оставались за кадром. Ножки оказались очень артистичными и прекрасно справились со своей задачей, зато крупный варан, недавно поступивший в виварий института, проявлять агрессивность никак не хотел. Перед съемками я его подолгу разогревал в термостате, почти поджаривал, но постоянно приходилось дергать ящерицу за хвост, пугать и подталкивать шваброй.
С моей легкой руки варанов для исследования стали заказывать еще несколько лабораторий института, и интерес к экзотическим животным скоро угас. В заключение могу сказать, что опасения Н. А. Ковальчикова в отношении шашлыков все-таки оправдались. Это был тот редкий случай, когда он оказался прав.
Биохимикам, как и М. Константиновой, для исследований годился только мозг свежеубитых животных. Поэтому было жаль выбрасывать крупные туловища «драконов». Однажды, когда были «казнены» сразу несколько животных, появилось желание попробовать жаркое из варанов. Мясо оказалось нежным и вкусным, однако не без недостатков. Живущие в викарии на всем готовом звери быстро жирели. У варанов, как и у верблюдов, жизнь в бесплодных пустынях выработала способность откладывать жирок про запас. Горбов у варанов нет. Как и у других ящериц, жир у них складируется в основании хвоста, и самая мясистая (мяса в варане на удивление мало) и аппетитная часть его тела оказалась малосъедобной.
Второй недостаток не отражался на вкусе жаркого, зато проявлялся в процессе его приготовления, причем настолько, что поварихи отказывались готовить это блюдо, а приготовив, не желали дегустировать. Этот недостаток связан с тем, что почки варанов удаляют из организма избытки азота не в виде мочевины — для этого им потребовалось бы слишком много воды, — а в виде мочевой кислоты, причем почти в кристаллическом виде. Мочевая кислота в значительном количестве присутствует у варанов не только в крови, но и в тканевых жидкостях, и при нагревании интенсивно испаряется, распространяя специфический запах, но в хорошо прожаренном мясе кислоты не остается, и неприятный аромат исчезает. Кстати, и говяжьи почки, из которых готовят деликатесные блюда, в процессе приготовления тоже пахнут, но гурманов это не смущает.
Я отношусь к последнему поколению людей, представителям которого посчастливилось отведать рагу из варана. Нужно признаться, оно имеет отменный вкус! С тех пор я с большим сочувствием отношусь к людям-дикарям, у которых, как пел когда-то А. Миронов, «крокодил не ловится, не растет кокос». По собственному опыту я знаю, что молодой нильский крокодил по вкусу не уступает варану, а вот от мяса американского аллигатора попахивает болотом. К сожалению, мои читатели не смогут это проверить. Лангет из нёбной занавески крокодила сегодня не подадут ни в одном ресторане мира. Такое лакомство может позволить себе разве что султан Брунея.
ЗА ПОРОГОМ
НОВОГОДНИЙ ПОДАРОК
Приходилось ли вам слышать о бабочках, порхающих в заснеженном лесу? Я знаю, что мой вопрос звучит странно, но снежные бабочки — не новогодняя сказка и не плод чьей-то фантазии, а реальность. Мало того что эти бабочки живут зимой, некоторые из них к тому же еще и ночные, вылетающие из укрытий только в сумерках, а значит, они лишены возможности хоть немножко согреться в чуть теплых лучах зимнего солнца.
Однажды мне довелось пожить на берегах Оредежи, красивейшей реки Ленинградской области, и встретить Новый год прямо в лесу. В те годы купить новогоднюю елку и желание отпраздновать дома не поощрялось. Считалось, и нужно сказать вполне справедливо, что, если ежегодно каждая семья будет приобретать лесную красавицу, еловые леса вокруг городов исчезнут. Поэтому молодежь частенько устраивала встречу Нового года в лесу.
Наша студенческая компания еще летом присмотрела уютную полянку, окруженную стеной леса, в центре которой росла пушистая елочка. В канун Нового года мы засветло украсили ее вершину звездой, а ветки — флажками, игрушками и лентами серпантина. Потом натаскали для костров груды валежника и вернулись в поселок, где находилась биостанция, на которой мы летом работали.
К елке вернулись, когда ночь уже вступила в свои права. Легкая оттепель сменилась легким морозцем, небо очистилось от туч, и лес был освещен таинственным лунным светом. Мы неторопливо катились по накатанной лыжне, но наше праздничное настроение нарушила цепочка крупных человеческих следов, вынырнувших на лыжню из боковой просеки: по-видимому, кто-то в больших стоптанных валенках опередил нас. Невольно возникло беспокойство: не разорил ли случайный прохожий нашу елку. Однако на поляне был полный порядок, и только когда негромко хлопнули пробки остывшего на морозе шампанского, а костры разгорелись, осветив всех, кто-то заметил под елкой мешок, на котором крупными буквами было написано: «ПОДАРКИ ОТ ДЕДА МОРОЗА». В мешке действительно оказались сувениры, и к каждому была приколота записочка, чтобы мы знали, для кого подарок предназначен.
Трудно описать удивление, охватившее нас. Принести сувениры мог только тот, кто хорошо нас знал. Сразу посыпалось множество предположений. Мы стали вспоминать, чем занимался каждый из нас, вернувшись из леса, куда отлучался и долго ли отсутствовал, но скоро убедились, что никто из нашей компании не мог быть автором этого сюрприза, так как никто не уходил из поселка надолго. Оставалось единственное объяснение — автором новогоднего мешка был Дед Мороз, следы которого встретились нам в лесу.
Праздник продолжался, но мысли мои занимал таинственный Дед Мороз. Интересно, куда он направился, оставив на поляне свой мешок? Следы вели в густой ельник, к тоненькой ниточке ручейка, струившегося между обледеневшими камнями. Я знал, что где-то здесь был родник. Действительно, вода веселыми струйками вытекала из-под большого камня и сбегала в маленький бочажок, от которого и начинался ручеек. Здесь было очень темно. Огромные ели тесной толпой окружали источник. Своими раскидистыми ветвями они заслоняли небо, и слабенький луч моего фонарика был не в состоянии рассеять кромешный мрак.
Вода в бочажке казалась ледяной, но, видимо, была значительно теплее и своим теплом чуть-чуть согревала этот укрытый со всех сторон уголок. Во всяком случае, здесь на земле почти не было снега, а с еловых лап свисали крупные капли воды. Я присел на камень, стараясь понять, зачем Дед Мороз забрался в такую чащобу. Вдруг в луче моего фонарика что-то мелькнуло и тотчас растворилось в окружающем мраке. Я направил фонарик вверх, и наконец его луч высветил неторопливо летящую бабочку, тут же исчезнувшую за толстыми стволами елей.
Все произошло так быстро, что я даже не сделал попытки поймать таинственную ночную гостью. А жаль, мне на слово никто бы не поверил, что в зимнем лесу в новогоднюю ночь можно увидеть подобное чудо. Оставалась надежда, что бабочка еще вернется, и мой фонарик судорожно метался, обшаривая все вокруг. Увы, она не появилась. Без всякой надежды на успех, не веря в новую встречу с исчезнувшей красавицей, я все же стал обшаривать берега бочажка и, о радость, спугнул одну, вторую, третью бабочку. В кромешной темноте ночного леса, пользуясь слабым лучом моего фонарика, поймать бабочку было невозможно: она мгновенно скрывалась в темноте. Все же четвертую незнакомку мне удалось сбить шапкой. Я переложил в карман из пачки остаток сигарет и в освободившуюся коробочку осторожно упаковал свое сокровище.
Нельзя сказать, что к встрече с крылатым чудом я был совершенно не подготовлен. Мне приходилось читать о существовании так называемых снежных бабочек, но так как слышать о встречах с ними даже из уст опытных зоологов ни разу не случилось, я относился к их существованию как к красивой легенде. Вот почему на другой же день, с трудом дождавшись полудня — после новогодней ночи ранний визит казался неприличным, — я помчался к нашему преподавателю, известному зоологу Ивану Николаевичу Митрофанову, который жил недалеко от биостанции. Выслушав рассказ о ночных приключениях и полюбовавшись пленницей, он снял с полки «Определитель бабочек», позволив мне самому разобраться, кем была моя ночная гостья.
Бабочка оказалась сибирской пяденицей. У нее было крохотное, хилое тельце, но достаточно большие изящные крылья светло-желтого цвета, украшенные более темными волнистыми линиями. Эти бабочки поистине удивительные существа. Собственно, настоящими бабочками являются только самцы. Это их я встретил в ночном лесу. У самочек крылышки такие крохотные, что летать на них невозможно.