Лагерфельд тогда носил бороду и был одет в сшитую по индивидуальному заказу рубашку из крепдешина с двухметровым шарфом. На мне были шорты по колено цвета хаки, рубашка в тонкую полоску, очки-авиаторы Halston, гольфы и пенни-лоферы. Мы говорили о восемнадцатом веке: стиле, культуре, коврах, людях, женщинах, платьях, развлечениях французов, принципах сервировки стола. Беседа была легкой и не особо глубокой, но я узнал много нового и был благодарен за это.
«Мода – это игра, к ней нельзя относиться слишком серьезно. Легкомыслие должно быть ее неотъемлемой частью», – сказал мне Карл. Пока мы говорили, Антонио рисовал нас, а Хуан направлял его с точки зрения композиции и смыслов, которые нужно передать. Энди и Фред сидели молча, и, видимо, в их головах воображение воспроизводило мельчайшие детали гардероба королевского двора восемнадцатого века. Меня невероятно воодушевило, что я смог проявить себя перед безмолвно внимавшими Энди и его командой. Казалось, Карла впечатлило мое стремление к знаниям, и он дал мне блестящее интервью. Мне, вне всякого сомнения, помогли мои манеры южанина. Нетрудно вообразить, каким дерзким и самоуверенным мог бы оказаться молодой редактор Interview.
Потом подали чай с разнообразными закусками. Все было очень элегантно. А затем Карл тихонько пригласил меня пройти с ним в его спальню. Энди широко и смущенно улыбнулся, словно не мог себе представить, что бы это означало. Я тоже нервно улыбнулся. Я мог представить, но изо всех сил гнал эти мысли.
Я последовал за Карлом в огромную спальню, заставленную жаккардовыми сундуками и чемоданами Goyard всех возможных конфигураций и размеров. Он открыл сундуки и, как гейзер, извергающий ядовитый пепел, стал выбрасывать из них потрясающие крепдешиновые рубашки оттенков сочной травы и розового пиона, к каждой из которых прилагался шарф.
«Вот, возьми это. Тебе пойдет. Забирай. Я устал от этих рубашек! Они должны быть твоими». Он заказал пошив этих рубашек оптом в парижском бутике лондонской марки Hilditch&Key. У них были длинные рукава и красивые пуговицы. Я с радостью принял этот подарок.
Эти рубашки неизменно производили впечатление. Я гордился ими и щеголял в них, пока они не сносились. Вот так мы с Карлом встретились впервые. Мы дружили сорок лет. А потом дружбе пришел конец.
III
Энди переманил на позицию главного редактора Intreview Розмари Кент, Армению, как ее называли, из Women’s Wear Daily (WWD). На этом посту Розмари продержалась всего год, а вот обиду господин Джон Фэйрчайлд, владелец Fairchild Publications и издатель Women’s Wear Daily (WWD), затаил надолго. Было дано жесткое распоряжение не публиковать фотографии Энди или Фреда. Сотрудники Interview стали персонами нон грата.
Джон Фэйрчайлд, король фэшн-журналистики, хозяин WWD и основатель W, мог быть жесток и кровожаден. И он отличался редкой злопамятностью. К примеру, Валентино на заре своей карьеры дал Розмари Кент эксклюзив на публикацию материала о своем отпуске, впоследствии, правда, решив этот опыт больше не повторять. За это лица Валентино и его партнера Джанкарло Джамметти затирались на фотографиях светской хроники. А там, где это было невозможно, ставилась обезличенная подпись «некий итальянский дизайнер».
Кэрри Донован, которая теперь работала редактором отдела моды The New York Times, позвонила и сказала, что мне нужно перейти в Women’s Wear Daily (WWD). Там была открыта вакансия. В пятницу со мной провел собеседование Майкл Коуди из WWD, и я получил предложение занять позицию редактора раздела аксессуаров, в задачи которого входило писать о шарфах, ремнях, серьгах, украшениях, а также вести фэшн-рубрику «Светская жизнь Нью-Йорка».
На следующей же неделе я приступил к работе, которая оплачивалась фантастически: двадцать две тысячи долларов в год против семидесяти пяти долларов в неделю, которые я получал в Interview. Я позвонил бабушке, матери и отцу, чтобы поделиться хорошими новостями. Они очень порадовались за меня, хотя и не до конца понимали, в чем конкретно заключалась моя работа.
С Оскаром де ла Рента в его шоуруме. В то время мой бюджет на покупку модной одежды был ограничен. Я носил шорты-бермуды и гольфы, чтобы подчеркнуть свой стиль. Эти шляпа и рубашка – от Karl Lagerfeld. Мы пьем белое вино, которое подавали после фэшн-презентаций в золотой век моды.
Мистер Фэйрчайлд переманил меня в отместку за Розмари Кент; на том и стоит мир моды. К тому моменту я проработал в Interview восемь месяцев и за этот короткий период приобрел потрясающий опыт. Я был благодарен Энди за все, что он для меня сделал, но знал, что такую возможность нельзя упускать, если я хочу строить карьеру в фэшн-журналистике. Понимая, что рискую разозлить мистера Фэйрчайлда, я все равно собирался продолжать дружбу с Энди, даже если мне придется не особо афишировать это, чтобы сохранить новую работу.
В свой первый день в WWD я, вполне уверенный в себе, появился в одной из шелковых рубашек Карла Лагерфельда, футболке Fruit of the Loom и серых, сшитых на заказ брюках в клетку с широченными, как в зут-сьютах[9], штанинами и манжетами. Мистер Фэйрчайлд не поздоровался и никак не обозначил, что признал факт моего существования. Его приветствие мне еще предстояло заслужить.
Фотография Андре Леона Телли для первой страницы WWD.
Бетти Катру, Таде Клоссовски и Лулу де ла Фалез в Нью-Йорке.
Большинство считало WWD фэшн-библией, таким образом практически обожествляя мистера Фэйрчайлда. Он мог разрушить карьеру дизайнера, отказавшись писать про него. Пьер Берже, партнер Ива Сен-Лорана в жизни и по работе, лично встречал мистера Фэйрчайлда в аэропорту, когда тот прилетал в Париж. О трансфере на автомобиле с водителем не могло быть и речи. И Сен-Лоран всегда лично проводил эксклюзивно для мистера Фэйрчайлда превью своей коллекции. Кому-то мистер Фэйрчайлд действительно помог взойти на модный олимп – среди них Билл Бласс, Ив Сен-Лоран, Оскар де ла Рента. Но карьера других дизайнеров, у кого с ним были многолетние распри, пострадала: Джеффри Бина, Джеймса Галаноса, Полин Трижер.
“ За это лица Валентино и его партнера Джанкарло Джамметти затирались на фотографиях светской хроники.”
Он был жесток и беспощаден к покойной Мари-Элен де Ротшильд, признанной королеве парижского светского общества. Мари-Элен, всегда элегантно одетая в кутюрные туалеты от Yves Saint Laurent и Valentino, страдала редкой изнурительной болезнью, деформировавшей ее руки. Случившееся явно было личной местью. Возможно, она проигнорировала мистера Фэйрчайлда на каком-нибудь грандиозном светском приеме в Париже, кто знает? Как бы то ни было, он опубликовал на первой странице WWD ее фото с заретушированным лицом и подчеркнуто сделал акцент на ее обезображенных болезнью руках.
На протяжении моих первых недель в WWD я почти каждый день получал написанные от руки Карлом Лагерфельдом письма из Парижа. Мы подружились во время того памятного интервью и теперь регулярно поддерживали связь. Этот факт, несомненно, не ускользнул от внимания мистера Фэйрчайлда, но он по-прежнему не признавал моего существования.
В конце концов, примерно через два месяца после начала моей работы в WWD, мистер Фэйрчайлд начал задавать мне вопросы о том, какие вечеринки я посетил накануне и кого там встретил. В итоге он понял: мне было что предложить ему. Я умел готовить репортажи, анализировать, подводить итоги, писать начисто тексты – и все это я делал быстро. А у меня и не было иного выбора: номер выходил ежедневно, и все страницы в нем должны были быть заполнены контентом. Это была крупнейшая газета, издававшаяся под руководством Джона Фэйрчайлда, унаследовавшего ее от своего отца.
«Я здесь босс. И не дай бог тебе когда-нибудь забыть об этом», – сказал мистер Фэйрчайлд однажды, когда мы сидели рядом на одном из показов высокой моды в Париже. И хотя он мог внушать робость и звучать угрожающе, я все же очень уважал его. Он научил меня анализировать ритмы моды и тех, кто влиял на ее историю, преуспев на фэшн-поприще. «Мне плевать на шмотки, для меня представляют интерес люди, которые их носят» – эту фразу он часто повторял. У него я научился подмечать все, что происходило вокруг. Что делает платье красивым? Обработка подола, швы, крой. Рюши. Что это за рюши? Что за гастук-бабочка? Как сочетаются цвета и фактуры тканей? Вот по подиуму идет Муниа – что на ней надето? Чем при этом вдохновлялся Ив Сен-Лоран? Почему именно такое музыкальное сопровождение? И какова роль люстры на заднем плане? А эти розы – они к чему? Почему на ней эти туфли? И что за помада? Какую идею хотел передать дизайнер? Найти ответы на эти вопросы и есть главная задача – так меня учил мистер Фэйрчайлд.
В WWD не было установленных стандартов для написания текстов, в отличие от The New York Times, где существовал свод правил, которым должны были следовать все репортеры. Мы выдавали наши статьи из-под пера моментально, надеясь, что они соответствовали представлениям мистера Фэйрчайлда о качественных текстах.
В WWD людей бросали в открытое море, и они либо тонули, либо выплывали. Случилось так, что я выплыл.
Моим первым заданием в качестве светского репортера была подготовка материала о вечеринке Дианы фон Фюрстенберг. Она была замужем за принцем Эгоном фон Фюрстенбергом. Пара с обложки New York Magazine, которая тогда находилась в центре внимания. Я стоял у входа в ее квартиру, так и не сумев получить приглашение на мероприятие, вместе с кучей других журналистов и фотографов. На мне была куртка пожарного из серебристого асбеста, надетая в качестве вечернего наряда, и я фиксировал имена прибывавших гостей. Я идентифицировал практически всех. Эти знания я приобрел, читая каждый номер Vogue с детских лет.
Неловкому топтанию под дверью вскоре пришел конец, когда представители фэшн-элиты стали сами приглашать меня на вечеринки в свои роскошные гостиные. Редактор моды Бернадин Моррис писала о моем визите на мероприятие, устроен