Но мне это было неинтересно, и я, выслушав ее, попросила прийти завтра на пары, так как будет ОБЖ, и попытаться как-то выйти из сложившейся ситуации.
Нинка пришла. Я за ней следила, чтобы она не скрылась с пар, так как ОБЖ стояло в конце. Каждую перемену я составляла ей компанию и вместе с ней заходила в аудиторию, стараясь пропустить ее вперед, а самой пройти второй, после нее. На тот момент мы уже вместе не сидели, и я помню, что в тот день все время оборачивалась и смотрела, на месте ли Нинка.
И вот звездный час настал! Урок ОБЖ!
Я села с Ниной. Я настолько волновалась, что помню, как у меня потели ладошки и ручка скользила в руке. Мне казалось, что Нинка тоже напряжена, она все время вздыхала как-то очень шумно …
Одним словом, под конец пары препод Нинку заметил. Он спросил, почему «жена Спартака» так редко ходит на его пары? Наверное, у нее важные государственные дела, раз она жена Спартака.
«Жена Спартака» пробурчала что-то невнятное.
Повисло молчание… Тут препод подумал и произнес:
– Так-так-так… А скажите мне, Валерия, есть ли у вас дома компьютер?
Нинка ответила:
– Есть!
Я подумала: «Сейчас будет какой-то трындец».
И подумала верно.
Он продолжал:
– Вот смотрите, у меня здесь чертежи, схемы, теория по ОБЖ. И мне все это надо красивенько, с душой, напечатать на компьютере, оформить, положить в папочку, вот поглядите, как в этой книжечке.
Он подошел к нам, показал книжечку Нине, я ее внимательнейшим образом рассмотрела, настолько же внимательно выслушала, что ему нужно, потому что хоть была еще и очень молода, но уже достаточно сметлива для того, чтобы понять, кто будет это все делать.
Честно говоря, получив задание, я выдохнула. Я понимала, какая работа предстоит, ведь мне совсем недавно купили компьютер, я на нем умела только раскладывать «Пасьянс-косынку» и даже не подозревала, что агрегат выключается через кнопку «Пуск», я его просто выдергивала из розетки, как телевизор. Но все же мне стало легче.
Я начала изучать Word. Дело шло медленно: я печатала одним пальцем и долго искала буквы. Но знала, что меня не отчислят. Мама мне всячески стремилась помочь: в то время, когда я отдыхала, она тоже печатала (и тоже одним пальцем). Набор текста на компьютере занимал очень много времени, а я должна была учить и другие предметы. На тот момент у меня был парень, виделись мы с ним теперь нечасто и недолго.
Нинка снова стала ходить на пары и на ОБЖ. Но задание оставалось в силе, и обэжэшник то и дело спрашивал, как там поживает его книжечка, насколько там все душевно в ней и так далее. Нинка отвечала, что книжечка пишется, душевность – повышенная, можно не волноваться.
Примерно за месяц, а быть может, полтора, мы с мамой закончили работу.
Нинка сдала эту брошюрку – красивую, душевную, с графиками, таблицами и в папочке.
Напротив моей фамилии в конце семестра стояла пятерка.
Надо сказать, что эта история была для меня во многом переломной. После нее я стала тщательно подбирать слова. Теперь если я шутила, то мне нужно было убедиться, что человек понимает – это шутка! Коллективной работы я стала опасаться, и если препод задавал писать реферат в паре, я делала так, чтобы остаться без напарницы.
Говорить «нет» – этому научилась тоже!
– Нет, эта история не для меня.
– Нет, я побуду в сторонке.
Отошла – наблюдаю.
А что касается того, как надо было поступить тогда, десять лет назад, – да очень просто: сказать правду!
– Меня зовут Печкурова Валерия!
Инна Франк (Москва)Зарбазан – наш талисман
Когда-то я училась на худграфе педагогического института города Махачкалы. Это было в девяностые, смутные и веселые годы.
С годами смута и негатив стерлись из памяти, а вот веселье и юношеские приключения до сих пор бередят душу. Проведенные на худграфе пять лет я считаю лучшими годами своей жизни.
Наш факультет располагался в отдельно стоящем здании и никак не соотносился с другими факультетами пединститута. У нас была, как говорится, своя епархия. Рукастые и творчески одаренные студенты худграфа за многие годы его существования превратили обычное бетонное здание в произведение искусства. Внешне скромное, внутри помещение было сплошь украшено барельефами, живописными полотнами, художественной резьбой по дереву и ручной росписью по ткани и керамике. Всяк сюда входящий в первый раз открывал рот от изумления – очевидно, это был другой мир, мир небожителей, тех, кто умеет в руках держать кисть, карандаш, стамеску и вышивальную иглу…
Еще особый колорит худграфу придавал местный пес, обитавший на вахте, звали его Зарбазан. Был он коротконогой дворнягой грязно-коричневого цвета. Обладал довольно скандальным характером, и мы частенько слышали в своих аудиториях его возмущенную собачью ругань. При таком явном нарушении порядка и правил эксплуатации учебных заведений Зарбазан почему-то пользовался защитой всего начальства факультета. Декан и остальные серьезные дяди умильно улыбались, когда слышали лай нашего охранника, и качали головой: «Опять кто-то чужой зашел». Да, Зарбазан знал весь коллектив худграфа, а это пять курсов, стафф и преподаватели. Около двухсот человек. Никогда не вязался к абитуриентам в экзаменационную пору, зато начиная с 1 сентября ревностно контролировал каждого входящего. Каким-то образом запоминал новоприбывших первокурсников и не имел к ним в дальнейшим никаких претензий.
Студенты его любили молодой жестокой любовью. И частенько Зарбазан был окрашен в какие-нибудь невообразимые цвета. За пять лет учебы я периодически наблюдала у него смену имиджа. Он легко к этому относился. Зеленая спина или красные щеки его не пугали. Со временем окрас стирался, и он становился, как и прежде, грязно-коричневым неопрятным псом. А так – иногда ходил, как увлекшийся творчеством художник.
Наш пес не ограничивался контролем над факультетом. В его ареал также входил довольно приличный отрезок нашей улицы – Двадцати Шести Бакинских Комиссаров. Он беспрепятственно выходил на улицу и совершал обход территории, конечно, с целью в очередной раз ее пометить. Были случаи, когда мы, студенты, встречали его на улице в километре, а то и больше от худграфа. Радостно восклицали, как будто увидели своего давнего знакомого: «Зарбазан, привет!» Он нас узнавал, молчаливо улыбался, махал хвостом и продолжал прерванный путь. А мы еще долго оглядывались – он так деловито куда-то спешил.
Несколько аудиторий худграфа окнами выходили на улицу Двадцати Шести Бакинских Комиссаров. В те времена это была одна из основных городских магистралей, этаким Бродвеем, где все «выгуливали» новые машины и новые наряды. Окна в аудиториях были огромные, почти в пол, и Зарбазан любил сидеть вот у такого окошка и поглядывать на улицу. Естественно, что его не оставляли равнодушным ни кошки, ни собаки, блуждающие по нашей улице. Завидев на своей территории посторонний животный объект, он надрывался диким лаем и носился по аудитории в приступах справедливого гнева. А ведь в этот момент у нас были лекции. Настоящие, со студентами и преподавателями. Те преподаватели, что давно у нас работали, относились к нему снисходительно, открывали входную дверь и выгоняли собаку прочь. Молодые впечатлительные преподаватели впадали в шок от возмущения и шли жаловаться к декану. А тот расплывался милейшей улыбкой из-под усов и с теплотой в голосе говорил: «Ну что вы. Это наш почетный студент Магомедов Зарбазан Магомедович. Наш, так сказать, талисман. Уж не обидьте собачку». Позиции Зарбазана были крепки. Молодым сотрудникам приходилось мириться с хозяйским нравом местного аборигена.
Один преподаватель проявлял себя по отношению к Зарбазану как истинный интеллигент. Это был Марковский, читавший нам историю искусств. Человек средних лет, с мягкими руками, мягкими манерами и очень мягким голосом. Частенько его предмет был у нас первым по расписанию. Мы, нахальные студенты, пользуясь его добротой, стали поголовно опаздывать на первую пару. Не спеша просыпались, спокойно завтракали и приплетались на занятия с двадцати-тридцатиминутным опозданием… Марковский кивком головы принимал наши ленивые извинения и ничего нам не говорил.
Не в пример нам Зарбазан любил утренние пары Марковского, потому что они проходили в его любимой пятой аудитории, с огромными окнами и хорошим обзором улицы. Он занимал свою привычную позицию и наблюдал за внешним миром. Марковский рассказывал нам про барокко и рококо, когда в аудитории раздался душераздирающий лай Зарбазана. Преподаватель приподнял очки и взглянул на собаку. Зарбазан метался вдоль подоконника, взрывая наш мозг истошными воплями. Ситуация была комичной, и мы замерли в предвкушении развязки. Марковский аккуратно снял очки, положил на стол, подошел к собаке и осторожно взял ее на руки, примерно, под передними лапами. Зарбазан опешил от такой вольности, но промолчал, видимо, ошарашенный. Марковский осторожно и бережно на вытянутых руках вынес пса в коридор и захлопнул перед его носом дверь. Тщательно встряхнул руки, надел очки и продолжил лекцию.
Мы похихикали. Через пять-десять минут в дверь просочился очередной опоздавший студент, а с ним и Зарбазан. Опять через какое-то время он громко залаял. Марковский опять снял очки, засучил рукава и вынес собаку на руках, деликатно и бережно. Покачав головой, закрыл плотно за ним дверь. История повторилась еще через десять минут, потом еще и еще. И всякий раз Марковский невозмутимо, без проявления какого-либо гнева или злости, аккуратно депортировал нарушителя в коридор. А Зарбазан с удовольствием оказывался у него в руках и не возмущался выдворению. Может, ему нравилась нежность Марковского? Ведь он привык к грубому контакту с ногами и к крикам типа «Пошел вон». А тут вежливость и учтивость…
Не знаю, сколько прожил на вахте худграфа этот пес. О его существовании знал даже ректор и почему-то тоже не имел возражений на его счет. Иногда к нам на факультет приводили иностранные делегации во главе с ректором. Действительно, как еще произвести впечатление на иностранцев, как не худграфом с его расписными стенами и скульптурами во дворе? И пока гордый ректор и услужливый декан размахивали руками, показывая те или иные украшательства, а иностранцы ошалело ротозейничали по сторонам, к ним в толпу врывался Зарбазан с неистовым лаем – ведь иностранцы не входили в его ближний круг. Сначала гости в ужасе шарахались, потом их и Зарбазана успокаивали и опять презентовали пса как талисман факультета. Такая «мимимишная» история тут же начинала нравиться иностранцам и впоследствии приносила какие-то бонусы факультету. Гости были, конечно, просвещенные, из Европы или США. Короче, да здравствует Green Peace! Зарбазан был не только талисманом пединститута, но и символом доброго отношения к животным в постсоветском Дагестане. Бурные и продолжительные аплодисменты. Он стал бы звездой Инстаграма, если бы время перекрутили вперед.