«Ой! Что это у вас на плече?» – прозвенел девичий голосок. Я глянул на обладательницу голоса и обомлел. Передо мной стояла стройная девушка в домашнем халатике, на свежих щечках играл легкий румянец, а на меня смотрели насмешливые и чуть раскосые карие алтайские глазки. Я скосился на плечо и покраснел. «Не расстраивайтесь, сейчас мы вас быстро отчистим!» – уверенно произнесла девушка и, совершенно естественно взяв меня за руку, повела в свою комнату.
Мы сидели в уютной девичьей комнате студенческой общаги и пили чай с малиновым вареньем. В начале августа в общаге было пусто, поэтому моя неожиданная знакомая жила временно в комнате одна. Она рассказывала о себе просто, и эта простота кружила мою дурную дембельскую голову. «Папа у меня русский, мама – алтайка. Звать меня – Аня, а вас как зовут?» Как завороженный, я отвечал: «Меня – Виталик». Вот, ей-богу, так накатило, так хороша она была, что не удержался, положил ей руку на коленку. Она даже не дернулась, спокойно и ласково погладила меня по руке и сказала: «Не надо, Виталя». И мне стало стыдно, я убрал руку и сказал: «Извини!» Она мягко улыбнулась и ободряюще кивнула, мол, правильно поступаешь! «А хочешь, почитаю тебе стихи?» – это ее предложение совершенно меня обезоружило, я лишь кивнул, и она грудным, очень приятным голосом начала читать:
Горные вершины спят во тьме ночной,
Тихие долины полны свежей мглой,
Не пылит дорога, не дрожат листы,
Подожди немного, отдохнешь и ты!
«Это – Гете, перевод Лермонтова, – на автомате отреагировал я. Она кивнула, уважительно. – Ну, что же, стихи за стихи, – ответил я, – будешь слушать?» – Она изящно прикрыла глазки ресницами.
В купе, забитом до отказа,
Играть пристроюсь в «дурака»,
Где чья-то глупенькая фраза
Вдруг выбьет смех из игрока,
Ко мне, склонившись доверительно,
Шепнет невнятное сосед,
Добавит срочно: «Между нами!»,
А ничего меж нами нет!
Я вышел из ее комнаты, ни во снах, ни в фантазиях не представляя, какой будет следующая наша встреча.
Палаточный лагерь археологов притулился на относительно пологом пятачке катунского берега. Спокойная у шукшинских Сросток, в горах Катунь становилась шумной и бурливой, громко возмущаясь против душащих ее скалистых объятий. Белая, с изумрудным отливом, пена кружилась вокруг огромных валунов, торчавших из воды.
В палатках жила веселая, звонкая студенческая молодежь. С утра выходили на раскоп с острыми, как бритва, лопатами, к обеду начинала доставать жара, студентки, ни на кого не глядя, небрежно раздевались, оставаясь в купальниках. Лишь рыхлая факультетская поэтесса неизменно оставалась в своем глухом зеленом плаще, мрачно бормоча: «Жара – это попса!»
Наскоро перекусив, все собирались на берегу небольшого заливчика Катуни.
Температура воды плюс 10 никого не пугала, молодые, красивые тела так грели друг друга, что постоянный шум с реки являлся лишь фоном к звукам красоты и молодости, раздававшихся с территории лагеря.
«Анька, привет!» – крикнул я, выпрыгивая из привезшего нас грузовика, расстегивая армейский камуфляж. «Ой, Виталечка, здравствуй!» – Я просто физически почувствовал, как эта девушка в шортиках рада меня видеть.
Вечером мы сидели на берегу заливчика, единственного места, где можно было купаться, не будучи утащенным течением, и целовались, пробуя губы друг друга на вкус, раз даже стукнулись зубами и расхохотались. Казалось, что река притихла и снисходительно наблюдала за нами.
– Виталечка, не трогай меня сейчас, – шептала она, – я осознаю, и все будет!
– Как скажешь, Анечка, я буду ждать!
– Ты мой ненаглядный!
Аня облизнула губы после поцелуя и вдруг спросила:
– А ты знаешь, как переводится слово «Катунь»? – помолчав, она продолжила: – «Госпожа», она уважает смелость, но не прощает наплевательства. Вот ты, хорошо плаваешь?
– У меня первый разряд, – соврал, не моргнув, Витька.
– Переплыви этот залив!
– Не знаю, как Катунь, но у вас, мадемуазель, точно замашки госпожи!
Ледяная вода обожгла тело, подгоняемый холодом, он живо проскочил двадцать метров залива кролем. Совсем рядом чувствовалась дикая сила течения, но залив оберегал, надо было лишь знать меру.
– Здорово! – кричала она. – А я не боюсь Катуни, она мне родная, ничего мне не сделает!
Следующий день выдался жарким, в буквальном смысле, зашкаливало под 40. На раскопе поработали лишь до 11.00, потом, побросав лопаты, потащились на залив. Окунувшись в ледяную Катунь, мы сидели на берегу. Мой сокурсник Костя, толкнув меня в бок, спросил:
– Виталь, вот ты мне скажи, чего она вытворяет?
Я лениво приоткрыл глаза и увидел плывущую через залив Аню. Она плыла отчаянно, совсем рядом с течением. Приподняв голову, пронаблюдал, как она доплыла до замыкающего залив камня, и ловко на него вскарабкалась.
Стройная девичья фигурка картинно замерла на камне, словно волшебная статуэтка, усыпанная каратами сверкающих капель.
– По-моему, эта нимфа в твою сторону очами посверкивает, – констатировал мой сокурсник.
– Да ладно, – отнекивался я.
– Ой, Виталя, смотри, оглянуться не успеешь!
В это время Аня изящно подняла руки и, глянув на нас, нырнула с камня в пенящуюся воду залива.
Я подскочил как ужаленный, увидев, что она прыгнула не туда, сердце больно сжалось от холодного страха. Из пенного круговорота вынырнула ее голова, стремительно удалявшаяся от спасительной тиши залива. На берегу истошно завизжали девчонки. Аня молчала и гребла изо всех сил, ее взгляд недоуменно цеплялся за такой близкий, такой спасительный берег. Ничего не соображая, я понесся к берегу: нырнуть, догнать, обнять, спасти от острых камней, ждущих ее впереди по течению. Меня не пустили, поставили подножку, и я упал ничком, на зубах скрипнул песок. А когда поднял голову, Аню уже кружило перед порогами.
Мы бежали за ней по берегу, спотыкаясь, падая и разбивая колени о прибрежные камни.
«Госпожа» выкинула ее на излучине, девичье тело было беспощадно поломано и неестественно вывернуто. Глазки Ани были открыты и удивленно смотрели мимо нас.
Елена Просвирнина (Москва)Дорожные приключения на пути в Среднюю Азию
Нас было пятеро фартовых ребятишек…
И нам все время везло. Лето 1963 года. Мы – пять студенток МВХПУ (сейчас это Художественно-промышленная академия им. графа Строганова) от студенческого научного общества собираемся в очередную экспедицию по Средней Азии: рисовать, изучать народное искусство, копировать предметы народного быта. В предыдущее лето мы побывали в Самарканде, Пенджикенте, Шахрисябзе и Бухаре.
На этот раз с помощью кафедры истории искусств мы выбрали Каракалпакию (Нукус) и Хиву – столицу древнего Хорезма.
Нашим лидером и главным изобретателем приключений была Грета Джабарова. Она никого и ничего не боялась и быстро соблазнила всех ехать товарным поездом.
Для начала устроили себе первое испытание: все деньги – командировочные, дорожные, стипендию – положили на аккредитив, чтобы получить их только на месте по прибытии.
В один прекрасный вечер пять девочек с тяжеленными рюкзаками явились на станцию Москва Казанская-товарная. Лавируя и прячась между длинными товарными составами, мы наконец нашли открытый сверху вагон, быстро перебросили туда вещи и перевалились сами. Поезд уже тронулся. Куда – неизвестно, догадывались, что на восток. Все с Казанского идут сначала на восток. Вагон оказался забитый станками огромного размера и деталями к ним. Кое-как мы уселись между ними. Начался дождь и лил всю ночь. Разумеется, никакие остановки не объявлялись. Когда поезд надолго останавливался и слышались голоса обходчиков, мы замирали.
На следующие сутки, после Сызрани, товарник, бодро постукивая, покатил вместо Средней Азии на Урал. Наша безмятежная болтовня разом оборвалась, когда за бортом замелькали не соответствующие маршруту названия станций. (Атлас железных дорог СССР был куплен в первую очередь.) Только поезд затормозил на каком-то разъезде, мы выскочили из своего мокрого, тесного логова. Через несколько часов сели на встречный, проехали назад и очутились на станции Кинель Узловая.
– Так мы будем ездить неизвестно сколько. Надо как-то выведать в диспетчерской, какой поезд нам подходит, – сказала мне Грета, – пошли, рядом постоишь молча со своим честным лицом.
На станции разносились гудки, свистки, пыхтели паровозы, перекликались по радиосвязи громкие голоса. Мы нашли главного диспетчера, пожилого мужчину. Он оторвался от дела и уставился на нас в недоумении. Гретка, прямо с порога, сделав скорбный вид, вдохновенно начала врать:
– Помогите нам, пожалуйста! Мы студенты, едем в экспедицию, нас ждут! Мы опаздываем! Срочная научная работа! Преподаватель, у которой были наши билеты на поезд и общие деньги, куда-то исчезла, на вокзале мы с ней не встретились и поэтому вынуждены добираться на товарниках. Скажите, какой из них идет до Аральского моря?
– Наши дети! – закричал растроганный диспетчер кому-то в трубку. – Спасем наших детей! Они отстали от поезда! – Он повернулся к нам. – Пойдемте в милицию! (Неожиданный поворот!)
Милиционер проверил паспорта, составил протокол и спросил, кто же это нас так подвел и бросил на произвол судьбы. Мы назвали фамилию всеми нелюбимой преподавательницы.
– А вот подходит ташкентский из Москвы, попробую вас устроить. – Милиционер погнал нас на перрон. Пока он выяснял с проводниками, куда впихнуть безбилетников пять штук, Грета успела узнать, что разводящий рядом пары́ товарник вот-вот пойдет и тоже в Ташкент. Не теряя ни минуты, наша ватага заскочила в предпоследний, пустой, «телячий» вагон. Мы отправились раньше пассажирского, помахав ручкой милиционеру и проводникам.
Крыша над головой есть, воды почти нет, еды мало. Куча соломы, покрытая одеялом, – наша постель. Днем сквозь щели светит солнце, приоткрываем дверь, степной ветер кружит по вагону, вагон трясется, скрипит, лязгает. Настроение хорошее, мы едем в прекрасную неизвестность!