ценке событий, и я часто сводил их с Гитлером в отеле «Байришер Хоф», где Хейл жил. Был там и очень талантливый немецко-американский художник, Вильгельм Функ, который работал в роскошной студии, уставленной изысканной мебелью эпохи Возрождения и увешанной гобеленами. Там он организовывал что-то вроде салона, куда приходили известные люди, такие как князь Хенкель Доннерсмарк, и много богатых деловых людей, которых волновала судьба страны. Но когда те вскользь намекали о политическом союзе, Гитлер всегда уклонялся. «Я знаю этих людей, – говорил он мне, – их собрания скучны и пусты, и они лишь хотят, чтобы я заполнял для них аудиторию, а все барыши забирать себе. У нас, национал-социалистов, есть своя программа, и они могут присоединиться к нам, если захотят, но я не пойду к ним в качестве младшего союзника».
Я также познакомил его с семьей Фрица Августа фон Каульбаха, который происходил из очень известной династии баварских художников, в надежде, что они сойдутся на почве интереса Гитлера к искусству и их цивилизованность и манеры окажут правильное влияние на него. В какой-то момент Гитлер познакомился с Брукманами. Они были крупными издателями в Мюнхене, а среди публикуемых ими авторов был и Хьюстон Стюарт Чемберлен[19]. Наши семьи были хорошо знакомы, а Эльза Брукман, бывшая княжна Кантакузен, уже довольно пожилая женщина, оказывала что-то вроде протекции Гитлеру. На него произвела сильное впечатление аристократичность ее семьи, и они разделяли общую любовь к Вагнеру и Байройту. Однако, когда я обнаружил, что она стала поддерживать и Розенберга, я настоял на том, чтобы больше никогда не посещать ее салон. Мне было абсолютно непонятно, как семья, которая принимала в своем доме Ницше, Райнера Марию Рильке и Шпенглера, могла иметь дела с таким шарлатаном.
Это цивилизованное общество было ново для Гитлера, и он вел себя там несколько простодушно и наивно. Еще он познакомился с семьей Бехштайнов, которые занимались изготовлением роялей в Берлине, но часто приезжали в Мюнхен. Они пригласили его на ужин в люксе роскошного отеля, и, когда он рассказывал мне об этом, было видно, что его потрясла тамошняя обстановка. Фрау Бехштайн была в официальном наряде, а ее муж надел смокинг. «Я был весьма смущен своим синим костюмом, – сказал мне Гитлер. – Вся прислуга была одета в ливреи, а до еды мы пили исключительно шампанское. Вы должны увидеть их ванную комнату, у них даже можно регулировать температуру воды». Фрау Бехштайн была женщиной доминирующего типа, и у нее возникли материнские чувства к Гитлеру. Долгое время она была уверена, что сможет выдать свою дочь Лотту за него, и вначале попыталась изменить его пристрастия в одежде, чтобы он соответствовал требованиям светского общества. Видимо, именно тогда она убедила его в необходимости приобрести смокинг, крахмальные рубашки и лакированные кожаные туфли. Я пришел в ужас и предупредил его, что лидер движения рабочего класса в Германии не может и думать о том, чтобы его увидели в таком наряде. Он практически никогда и не появлялся в этом одеянии, хотя очень полюбил лакированные туфли и надевал их по любому поводу.
К этому времени я решил, что буду, не особо афишируя, поддерживать национал-социалистическую партию деньгами. Я был одним из совладельцев семейной фирмы, и мои руки были до какой-то степени связаны, поэтому я чувствовал, что, насколько это возможно, пожертвования, которые я делал, должны оставаться в тайне. Через некоторое время после того, как я начал посещать собрания Гитлера, я пришел к Максу Аманну, который в то время был управляющим еженедельной партийной газетой Völkischer Beobachter, в его невзрачный офис на Тирштрассе. Первым человеком, которого я там увидел, к моему неудовольствию, оказался один вульгарный тип, которого я встретил на первом собрании, устроивший тогда целое представление, пытаясь убедить меня в необходимости открыто вступить в ряды партии и начать агитацию среди уважаемых семей Мюнхена. Он выхватил золотое перо и, пихая мне форму на вступление, начал меня убеждать. Он настаивал, что я должен отчислять один доллар в месяц, целое небольшое состояние в Германии, учитывая тогдашний курс обмена, из своих доходов от магазина картин, который я продал в Нью-Йорке. Я чувствовал, что он хочет загнать меня в положение, которое он бы потом использовал, поэтому не обращал на него внимания, пока Аманн не вышел из своего кабинета.
В войну он был старшиной в отделении Гитлера и в целом выглядел неотесанным малым, однако сразу понял, к чему я веду, после чего еще более завоевал мою симпатию, рассказав о своих самых серьезных подозрениях о том типе, который приветствовал меня на входе. Дела партии, казалось, были окутаны дымкой интриг и заговоров. Сам Гитлер жил словно в постоянной тени, и проследить за его перемещениями было практически невозможно. У него были привычки людей богемы, которые сформировались, не имея каких-либо корней. Он был безнадежно непунктуален и был не в состоянии следовать какому-либо расписанию. Он гулял со свирепой восточноевропейской овчаркой по кличке Волк и всегда носил хлыст с утяжеленной рукояткой. Ульрих Граф, его телохранитель, следовал за ним повсюду. Он обычно заскакивал после завтрака в офис к Аманну, а потом направлялся в офис Beobachter, что за углом Шеллингштрассе, и болтал со всеми, кому посчастливилось перехватить его там.
Он не прекращал разговаривать целый день, ничего не записывал, не подписывал каких-либо инструкций, чем приводил свою свиту в отчаяние. Он назначал встречи и не появлялся на них, или вдруг его находили где-то разглядывающим подержанные автомобили. Он был одержим машинами. У него были великие планы, вполне продуманные, надо сказать, по моторизации формирующихся штурмовых отрядов СА, которые следили за порядком на его выступлениях и маршировали на демонстрациях. Он полагал, что это даст им преимущество над полицейскими, которые до сих пор передвигались пешком. Но сначала ему нужна была машина для себя, чтобы добираться до собраний быстрее. Он подобрал себе одну машину, которая выглядела как конная коляска без верха, но вскоре поменял ее на «зельв», заплатив из средств, которые загадочным образом нашел сам в тайне от всех. Это был грохочущий монстр, его концы, казалось, движутся в разных направлениях, однако Гитлер считал, что это придавало ему дополнительное достоинство, и с тех пор не помню, чтобы он когда-либо пользовался трамваем или автобусом.
Раз или два в неделю он заходил к торговцу книгами, Квирину Дистлю, чей магазинчик находился рядом с отелем «Регина». Фрау Дистль была его горячей поклонницей и всегда подавала отменный черный кофе и пирожные. Сам Дистль был буяном с рыжей шевелюрой и рыжими усами а-ля Гитлер. Внешне он походил на бурундука. Он был в курсе всех местных слухов и скандальных историй и в любой момент был готов затеять свару с теми, кто критиковал Гитлера на его выступлениях.
Почти все близкие друзья Гитлера были людьми скромного достатка. Познакомившись с ним, каждый понедельник вечером я стал посещать еженедельные встречи в кафе «Ноймайер», старомодной кофейне на углу Петерсплац и Виктуалиенмаркт. Длинный зал неправильной формы, со встроенными скамьями и обшитыми панелями стенами мог вместить около ста человек. Гитлер имел привычку встречаться здесь со своими самыми старыми сторонниками, многие из которых были женатыми парами средних лет, приходившими сюда на скромный ужин, часть которого они приносили с собой. Гитлер вел себя по-семейному и обкатывал на них ораторскую технику и новые идеи.
Постепенно я узнал довольно много людей его внутреннего круга. Антон Дрекслер, основатель партии, был там практически каждый понедельник, но к этому времени он остался просто почетным президентом и от партийных дел был отодвинут в сторону. Будучи по профессии кузнецом, он долгое время состоял в профсоюзе, и, хотя именно он выдвинул оригинальную идею опираться на поддержку рабочих и предложить им патриотическую программу, он категорически не одобрял уличные бои и насилие, которые постепенно становились значительной частью деятельности партии, и видел партию законопослушным движением рабочего класса. Другим старожилом был Кристиан Вебер, торговец лошадьми, дородный мужчина, который носил с собой хлыст и забавлялся тем, что время от времени колотил коммунистов. В то время в нем не было ничего от того животного, в которое он превратился позже, и он был крайне польщен, когда я пригласил его к себе на чашечку кофе. У него было странное интуитивное понимание темной бездны ума Гитлера, и он предвидел многое из того, чего люди вроде меня пытались избежать. Все, что он хотел от жизни, это иметь твердое достойное положение в обществе. Третьим наиболее заметным человеком во внутреннем круге был Дитрих Экарт, к которому я испытывал особую симпатию. Он был образованным человеком, поэтом, чей перевод «Пер Гюнта» Ибсена до сих пор считается каноническим. Он был типичным баварцем и выглядел как старый морж, а его неплохой доход от гонораров помогал наполнять партийную кассу. Он стал первым, кто взял Гитлера под свое крыло в партии, хотя уже начинал жалеть об этом.
Готфрид Федер (1883–1941) – экономист, один из ранних и значимых идеологов национал-социализма и один из первых членов нацистской партии. Он был её экономическим теоретиком. В 1919 году произнёс речь, которая повлияла на решение Гитлера вступить в партию.
Среди других постоянных посетителей были Герман Эссер, бывший коммунист, enfant terrible партии, лучший оратор после Гитлера, Готфрид Федер, неудавшийся инженер, ставший финансовым аферистом, ратовавшим за ликвидацию военных долгов Германии путем национального банкротства. Он тоже был образованным человеком, а его семья служила советниками Отто Баварского, который стал первым королем Греции. Был там один таинственный человек, лейтенант Клинцш, один из лидеров штурмовиков, который, по-видимому, все еще входил в состав «Консула», группы, связанной с капитаном Эрхардтом и его неудачной попыткой Капповского путча в Берлине в 1920 году, а также замешанной в убийствах Эрцбергера и Ратенау. Среди менее значительных персонажей были Хауг, недолгое время работавший водителем Гитлера, и Эмиль Морис, бывший часовщик, ставший последователем Гитлера, ну и, конечно, Аманн и Ульрих Граф. Другими верными, но не особенно полезными сторонниками была чета Лаубек, муж занимал весьма высокую должность на Восточном вокзале, Оскар Кернер, торговец, и торговец мехами Вуц, у жены которого было неплохое сопрано.