. Погодите, дослушайте. Мы объединим усилия, поддержим Гитлера слева и справа. Я сам займусь военными и посею между ними раздор. Ваши штурмовики воспользуются этим и начнут революцию. Мы провозгласим Гитлера рейхспрезидентом. Но реальная власть должна принадлежать нам двоим, Гитлер же пусть станет наивысшим государственным символом.
Рем. Марионеткой.
Штрассер. Да. Если мы заключим союз, мы можем это сделать. Мне – политика, вам – армия, ему – почет. Вполне осуществимый вариант. Ваша верность и ваше товарищество станут украшением истории… Для этого нужно, чтобы вы, Рем, – в конечном итоге ради самого же Гитлера, – не побоялись на время превратиться в мятежника. Необходимо сегодня же, сейчас же привести отряды СА в состояние боевой готовности. Ни в коем случае не допускать их разоружения!
Рем. Теперь вы предлагаете мне устроить мятеж. Ишь, сколько у нашего фокусника запасено разных кунштюков. (Холодно.) Для ясности. Я никогда не действовал вопреки приказам Адольфа. Не намерен делать этого и впредь. Знаете почему? Во-первых, я – солдат. А во-вторых, каждый из приказов Адольф, прежде чем подписать, показывает мне. Это приказы друга. Не правда ли, красивые отношения? Не повиновение, а дружеское согласие – вот как это называется.
Штрассер (с отчаянием). Неужели мне до вас не достучаться?! Ведь вы погибнете!
Рем. Скажи, какая обо мне забота! Не желаю я подавать руки негодяю. И все тут.
Штрассер. Ни при каких обстоятельствах?
Рем. Ни при каких.
Пауза.
Штрассер. Понятно. Раз я негодяй, говорить нам действительно не о чем. Сейчас мы распрощаемся и погибнем оба. Это яснее ясного. Вас убьет ваш друг Гитлер. Очевидно, это более завидная доля, чем моя.
Рем. Вот кретин. Как может Адольф убить меня?
Штрассер (в сторону). Господи, какой дурак.
Рем. Конечно, история знает немало примеров того, как идеи, взращенные в больном мозгу, подрывали прекрасную мужскую дружбу. Но чтобы Гитлер убил Рема? Никогда. И ход истории подтвердит мою правоту. Если, конечно, это будет история людей, а не… Штрассер, вы больны.
Штрассер. Как и вы, Рем.
Рем. Надо нам обоим за лето поднабраться сил.
Штрассер. Не будет у нас на это времени.
Рем. Учитесь у Гинденбурга. Одной ногой в могиле уже, а как за жизнь цепляется.
Штрассер (обессиленно приподнимается с кресла, но вдруг порывисто наклоняется к Рему и хватает его за колено). Рем, умоляю! Спасите меня. Только вы можете это сделать… Спасая меня, вы спасетесь и сами! Не упускайте этого шанса, второго уже не будет! Только вы, только вы в силах спасти нас обоих!
Рем (холодно отстраняется). Хочешь подохнуть – подыхай. Убьют тебя, говоришь? Ну и черт с тобой. А то ведь и я могу взять и вышибить из тебя душу, прямо сейчас.
Штрассер. Давай. Вышиби. Лучше уж мне умереть сейчас. Предпочитаю принять смерть от руки дурака, а не холодного, зловещего умника. А с тобой мы так и так вскоре встретимся. На том свете. Доставай свой пистолет, пали.
Рем. Я бы с удовольствием, да приказа пока не было.
Штрассер. Какого еще приказа?
Рем. Приказа Адольфа Гитлера.
Штрассер. Вот это будет картинка, когда ты получишь приказ прикончить самого себя.
Рем. Кретин!.. Дать тебе, что ли, в зубы, чтоб ты заткнулся?
Штрассер. Гитлер уберет тебя. Это так же несомненно, как то, что солнце всходит на востоке.
Рем. Ты опять за свое?
Штрассер. Нет, мне никогда не понять этой идиотской доверчивости!
Рем. Я ухожу. Нет у меня времени болтовню разводить с психами. Эх, лето на Висзее. Поселюсь на берегу, в отеле, и ни одного слюнявого интеллигентишки, вроде тебя, на пушечный выстрел к себе не подпущу. Только веселых сорвиголов, золотоволосых и голубоглазых, как боги. Впереди – отдых, привал мощных и прекрасных воинов, каждый из которых не уступит самому богу Бальдру. Приказ Адольфа будет исполнен. (Идет прочь.)
Штрассер. Постой. Хочу дать тебе один совет. Я действительно испытываю к тебе симпатию. Совет искренний – прислушайся. (Рем, не оборачиваясь, идет со сцены.) Рем! Если ты и в самом деле собрался на Висзее, отправь туда же хорошую охрану. В этом нет подвоха – я желаю тебе добра!
Рем (оборачивается у самой кулисы и язвительно улыбается). Персоналом СА командую я. И попрошу не указывать мне, кого и куда отправлять.
Рем надевает фуражку, щелкает каблуками, с преувеличенной торжественностью салютует и, развернувшись «кругом», удаляется. Штрассер обессиленно падает в кресло. Потом резко вскакивает и бросается вслед за Ремом. Сцена некоторое время остается пустой. Слышно воркование голубей. С другого конца сцены входит Гитлер, в руке его – белые перчатки. Он раздраженно прохаживается взад-вперед, мучительно над чем-то размышляя. Подходит к балконной двери, стоит погруженный в раздумье, словно никак не может принять решение. Наконец обеими руками резко захлопывает балконную дверь. Решение принято. Гитлер выходит на авансцену и подает в зрительный зал знак взмахом белых перчаток – влево и вправо.
Гитлер (влево). Геббельс… (Вправо.) Гиммлер… Я отправляюсь в путешествие. Мои указания по известному вам делу отправлю с дороги, с секретным курьером. Как только получите их, немедленно приступайте к исполнению – и чтобы строжайшая секретность! Операцию провести четко, без колебаний. И никакой пощады. Ну а теперь займитесь подготовкой.
Кивает обоим, отпуская их. Затем выходит в центр сцены и стоит там один, повернувшись к зрителям спиной.
Занавес
Действие третье
30 июня 1934 года, полночь. Прошло несколько дней. Декорация та же. Ярко горит люстра. Появляется Крупп – как всегда с тростью. Садится на стул, ждет. Некоторое время спустя с противоположной стороны выходит Гитлер, одетый в военный мундир. Он бледен, изможден, глаза запали.
Крупп. А-а, с возвращением. Я слышал, вы были в путешествии. Что означает сей срочный вызов?
Гитлер. Прошу извинить, что заставил ждать, господин Крупп. Прошу также извинить за этот вид. Чрезвычайное положение – с самого приезда все нет времени форму снять.
Крупп. Боже, какой цвет лица, Адольф. Вы, верно, не сомкнули глаз?
Гитлер. Надеюсь, вы не в обиде на меня за полуночный вызов – давайте считать, что мне невмоготу проводить бессонную ночь в одиночестве.
Крупп. Что ж, приятно, когда в тебе нуждаются… Из-за этой проклятой сырости так разнилось колено, что я и сам не прочь скоротать бессонную ночь за беседой.
Гитлер. Вот и отлично.
Пауза.
Крупп. Значит, дело все-таки сделано.
Гитлер. Да. Это была необходимая мера.
Крупп. Обоих?
Гитлер. Обоих.
Крупп. Расстреляна также вся верхушка СА, да? Я слышал, что обыватели, живущие поблизости от Рихтерфельтского военного училища, в ночь с субботы на воскресенье не могли уснуть от залпов, доносившихся с плаца. Неужто в самом деле расстреляны четыреста человек?
Гитлер (подсчитывает в уме, сбивается, нервно загибает пальцы). Да… Триста восемьдесят… Пока.
Крупп. Работа немалая. Генералы, я полагаю, будут довольны. Но как это воспримут так называемые народные массы? Не взорвутся ли улицы демонстрациями?
Гитлер. Я намерен произнести речь в рейхстаге. Официально будет названо число казненных… (снова считает) семьдесят… нет… восемьдесят человек.
Крупп. Я полагаю, в вашей речи будут приведены веские обоснования смертных приговоров, вынесенных Рему и Штрассеру?
Гитлер. Естественно. Начать с того, что Рем погряз в коррупции…
Крупп. Ну, не он один…
Гитлер. Во-вторых, жестокость в обращении с людьми…
Крупп. Каковая свойственна всей национал-социалистической партии.
Гитлер. В-третьих, распутство, причем самого отвратительного, извращенного свойства.
Крупп. А это, если воспользоваться собственными словами покойного, сладкий сок, которым питается жук-носорог.
Гитлер. Главное же то, чего простить нельзя, – Рем готовил мятеж. Когда я раскрою этот чудовищный замысел, весь народ одобрит принятые мною меры.
Крупп. Удивляет то, что заговор раскрылся, когда многие его участники уже успели отправиться на тот свет. Если заговор был столь уж чудовищен, он бы обнаружился на более ранней стадии, не так?
Гитлер (срывается на крик). Чего вы, собственно, добиваетесь?!
Крупп. Адольф, вы раздражены. Кричать на старика уж во всяком случае не следует.
Гитлер. Хорошо, я буду спокоен. Говорите все, что хотите, только не оставляйте меня.
Крупп. Пролилась кровь. В такую ночь, как сегодня, нельзя искать забвения в вине или, скажем, женщинах – нужно с головой окунуться в мысли об этой крови. Вот скорейший путь к выздоровлению, уж поверьте человеку, прожившему долгую жизнь. Адольф, вы очень устали. Вам в уши влилось столько крови – ее надо откачать, иначе она хлынет на пол, впитается в паркет… К счастью, я располагаю куда более полной информацией, чем вы, и могу вам кое-что рассказать. Чем выше поднимается человек по ступенькам власти, тем больше отдаляется он от источников точной информации.
Гитлер. Я вижу, вы решили воспользоваться моим позволением говорить все, что хотите.
Крупп. О Штрассере. Его арестовали здесь, в Берлине, в субботу, в полдень. Очень быстро – он и пообедать не успел. Отвезли в тюрьму на Принц-Альбрехт-штрассе и прикончили. Никакого суда, разумеется, не было, но вот не знаю – покормили его все-таки в тюрьме обедом или нет. Этот вопрос меня волнует – неужели беднягу прихлопнули на пустой желудок?.. В то же самое время в дверь особняка, где живет генерал фон Шлейхер, позвонили. Генерал открыл и был прямо в приемной изрешечен пулями. Пристрелили и супругу генерала. О, у ваших эсэсовцев было очень много работы! Подобных, весьма своеобразных визитов вежливости им пришлось нанести немало. Летучих отрядов смерти было много – как и клиентов.