— Это был не шторм, — улыбнулась она, — это была я.
Я быстро учился, и прежде всего я выучил — и это многажды подтвердилось, — что путаться с турчанкой — все равно что бежать перед завтраком пятидесятимильную дистанцию. Для этого нужно быть в хорошей физической форме.
Весь остаток пути я старался отдышаться и через четверо суток, к моменту высадки в Александрии, опять был достаточно бодрым. Из Александрии я доехал поездом до Каира, а там пересел на хартумский поезд. Господи, ну до чего же в Судане жарко. Я был одет совсем не по-тропически, но упрямо не хотел выбрасывать деньги на одежду, которая мне понадобится лишь на день или два. В Хартуме я поселился в большой гостинице, фойе которой было забито англичанами в шортах цвета хаки и пробковых шлемах. У всех у них, как у майора Граута, были усы и пурпурные щеки, все они держали стаканы виски с содовой. Около входа в фойе лениво сидел то ли носильщик, то ли кто-то вроде — симпатичный мужик в белом балахоне и красной феске; я сразу направился к нему.
— Я вот тут подумал, не можете ли вы мне помочь? — сказал я, достав из кармана несколько французских ассигнаций и небрежно их перебирая.
Мужик взглянул на деньги и ухмыльнулся.
— Волдырные жуки, — сказал я. — Вы знаете о волдырных жуках?
Вот он, le moment critique. Я приехал из Парижа в Хартум лишь для того, чтобы задать этот единственный вопрос, и теперь озабоченно ожидал ответа. Ведь нельзя же было исключать, что вся история майора Граута не более чем забавная шутка.
Улыбка суданского носильщика стала еще шире.
— О волдырных жуках знают все и каждый, — сказал он. — Что ты хочешь знать, сагиб?
— Я хочу, чтобы мне сказали, куда мне пойти, чтобы наловить тысячу этих жуков.
Суданец перестал улыбаться и взглянул на меня, как на немного свихнутого.
— Ты говоришь про живых жуков? — воскликнул он. — Ты хочешь пойти и наловить тысячу живых волдырных жуков?
— Да, я хочу.
— Но зачем тебе, сагиб, живые жуки? Они же ни на что не пригодны, эти живые жуки.
О господи, подумал я. Значит, майор все-таки нас разыгрывал.
Носильщик пододвинулся ко мне и положил мне на руку почти что угольно-черную ладонь.
— Ты хочешь тык-тык, верно? Ты хочешь такую вещь, которая тебе поможет делать тык-тык?
— Ну, — подтвердил я, — нечто в этом роде. Более или менее.
— Тогда ты, сагиб, не хочешь возиться с живыми жуками. Все, что ты хочешь, это толченые жуки.
— У меня была мысль, — объяснил я, — отвезти жуков к себе домой и там их разводить. Так они будут у меня всегда.
— В Англии? — спросил носильщик.
— В Англии или во Франции. Что-нибудь в этом роде.
— Плохо придумано, — сказал носильщик и покачал головой. — Этот маленький волдырный жук, он привык только здесь, в Судане. Ему нужно очень горячее солнце. В вашей стране они все умрут. Почему бы тебе не взять порошок?
Видимо, требовалось слегка изменить мои первоначальные планы.
— Сколько стоит этот порошок? — спросил я.
— Сколько порошка ты хочешь?
— Много, очень много.
— Ты, сагиб, должен быть очень осторожен с этим порошком. Все, что ты можешь принять за раз, это крошечная щепотка, иначе будут очень большие неприятности.
— Я знаю.
— Здесь, в Судане, мы, суданцы, отмеряем дозу, насыпая порошок на головку булавки; то, что остается на головке, это и есть точно доза. И это не очень много. Так что ты, молодой сагиб, будь поосторожнее.
— Все это я знаю, — сказал я. — Ты только скажи, где я могу достать большое количество.
— Что ты имеешь в виду под большим количеством?
— Ну, скажем, десять фунтов.
— Десять фунтов! — воскликнул носильщик. — Да этого хватит для всех африканцев, вместе взятых!
— Ну, тогда пять фунтов.
— Ну что ты, сагиб, будешь делать с пятью фунтами толченых жуков? Каких-нибудь нескольких унций хватит на всю жизнь даже для большого сильного мужчины вроде меня.
— Ты не бери в голову, зачем и почему, ты только скажи, сколько это будет стоить.
Носильщик склонил голову набок и задумался.
— Мы покупаем порошок крошечными пакетиками, — сказал он в конце концов. — Четверть унции каждый. Очень дорогой порошок.
— Мне нужно пять фунтов, — сказал я. — Безо всяких пакетиков.
— Ты остановишься здесь, в гостинице? — спросил он.
— Да.
— Тогда я отвечу тебе завтра. Мне нужно поспрашивать у людей.
На том мы пока и расстались.
На следующее утро высокий чернокожий носильщик был на своем обычном месте у входа в гостиницу.
— Ну как там с порошком? — спросил я его.
— Я все устроил, — сказал он. — Я нашел место, где смогу достать пять фунтов чистейшего порошка.
— Сколько это будет стоить? — спросил я.
— У тебя есть английские деньги?
— Я могу их достать.
— Это будет стоить тебе, сагиб, тысячу английских фунтов. Очень дешево.
— Тогда позабудь обо всем этом деле, — сказал я и отвернулся, словно собираясь уйти.
— Пятьсот, — сказал он.
— Пятьдесят, — сказал я. — Я дам тебе пятьдесят фунтов.
— Сто.
— Нет, пятьдесят. Больше мне не по карману.
Носильщик пожал плечами и вытянул руки ладонями вверх.
— Ты доставай деньги, — сказал он, — я достану порошок. В шесть часов вечера сегодня.
— Откуда я знаю, что ты мне не подсунешь опилки или что-нибудь еще в этом роде?
— Сагиб, — возмутился суданец, — я никогда никого не обманываю.
— Как-то я в этом не очень уверен.
— Тогда, — предложил он, — мы испытаем порошок на тебе, и только потом ты мне заплатишь. Ты согласен?
— Прекрасная мысль, — сказал я. — Увидимся в шесть.
У одного из лондонских банков был филиал в Хартуме; я сходил туда и обменял часть моих франков на фунты. В шесть часов вечера я пошел искать носильщика; он прохлаждался в фойе.
— Достал? — спросил я его.
Он молча указал на сверток из крепкой упаковочной бумаги, засунутый за колонну.
— Хочешь попробовать, сагиб? Пожалуйста, ведь это самый первоклассный жуковый порошок во всем Судане. Булавочная головка этого порошка, и ты будешь тык-тык всю ночь и половину следующего дня.
Вряд ли он предложил бы мне испытание, если бы порошок не был настоящим, поэтому я дал ему деньги и взял сверток.
Через час я уже ехал ночным поездом в Каир. Через десять дней я уже был в Париже, на авеню Марсо, и стучался в дом Буасвенов. Со мной был мой драгоценный сверток. Французские таможенники, с которыми я столкнулся в Марселе, не доставили мне никаких неприятностей. В те дни они искали ножи и револьверы, ничего кроме.
3
Я объявил мадам Б., что на этот раз буду жить у нее довольно долго, но у меня есть просьба. Я сказал ей, что я студент-естественник; она сказала, что знает. Так вот, продолжил я, мне хочется за время пребывания во Франции не только подучить язык, но и продолжить свои научные исследования. Мне нужно будет проводить в своей комнате опыты с приборами и реактивами, представляющие для неопытных людей определенную опасность. Ввиду этого я хотел бы иметь ключ от своей комнаты, и никто не должен туда заходить.
— Вы нас взорвете! — воскликнула она, всплеснув руками.
— Не бойтесь, мадам, — возразил я, — я просто принимаю обычные меры предосторожности. Наши профессора учат нас так всегда делать.
— Но кто же будет прибирать в вашей комнате и стелить постель?
— Я сам, — сказал я. — Это спасет вас от множества хлопот.
Она долго ворчала и бурчала, но в конце концов сдалась.
В этот вечер на ужин у нас были свиные ножки в белом соусе — еще одно отвратительное блюдо. Мсье Б. уплетал их со всегдашними хлюпающими звуками и восклицаниями восторга; под конец все его лицо было измазано липким белым соусом. Я извинился и встал из-за стола как раз в тот момент, когда он собирался переправить свои вставные челюсти в полоскательницу. Я поднялся к себе наверх и запер дверь.
И только тут, впервые за десять дней, я развязал свой коричневый сверток. Благодарение Господу, порошок был надежно упакован в две жестянки из-под печенья. Я открыл одну из жестянок. Порошок оказался светло-серым и мелким, как мука. Вот тут, передо мной, сказал я себе, вероятно, лежит драгоценнейший клад, какой только может найти человек. Я сказал «вероятно» потому, что ничего еще не было доказано. Я мог только полагаться на слова майора, что это зелье действует, и на слова носильщика, что оно настоящее.
До самой полуночи я лежал на кровати и читал книгу. Затем разделся, натянул пижаму, взял булавку головкой вверх и слегка присыпал ее сверху порошком. На булавочной головке задержалась крошечная кучка мельчайших зерен. Очень осторожно, чтобы не просыпать, я поднес булавку ко рту и слизнул порошок. У него не было никакого вкуса. Я засек время по часам, сел на краю кровати и начал ждать.
Результаты последовали довольно быстро. Точно через девять минут мое тело стало жестким и непослушным, я начал задыхаться и издавать булькающие звуки. Я окаменел на месте ровно так же, как майор Граут окаменел на своей веранде со стаканом виски в руке. Но так как я принял гораздо меньшую дозу, мой паралич продлился всего лишь несколько секунд, а затем, в полном согласии с описанием майора, я ощутил жжение в паху. За следующую минуту — и снова майор описал это лучше меня — мой орган распрямился и напрягся, как грот-мачта шхуны.
Ну а теперь последняя проверка. Я встал, отворил дверь и бесшумно проскользнул по коридору. Я вошел в спальню мадемуазель Николь. У нее, конечно же, горела свеча, она лежала в постели и ждала меня.
— Бонжур, мсье, — прошептала она, снова приветствуя меня ритуальным рукопожатием. — Вы хотите получить второй урок?
Я ничего не ответил. Уже в тот момент, когда лег рядом с ней, я начал ускользать в очередную из странных фантазий, охватывающих меня, когда я нахожусь рядом с женщиной. На этот раз я был в Средневековье, и Англией правил король Ричард Львиное Сердце. Я был лучшим копейщиком страны, благородным рыцарем, готовым вновь продемонстрировать свою силу и ловкость перед королем и его двором на поле Золотой Парчи. Мне противостояла гигантская и устрашающая француженка, убившая н