Научила бить баклушки, красть игрушки
из кармана.
С той поры про маму, папу
Забыл медвежонок:
Прижимает к сердцу лапу
И просит деньжонок!
Держит шляпу вниз тульёю…
Так живут одной семьёю,
Как хорошие соседи,
Люди, кони и медведи.
По дороге позабыли: кто украл, а кто украден.
И одна попона пыли на коне и конокраде.
Никому из них не страшен никакой недуг,
ни хворость…
По ночам поют и пляшут, на костры бросая
хворост.
А беглянка добрым людям
Прохожим
Ворожит:
Всё, что было, всё, что будет,
Расскажет,
Как может…
Что же с ней, беглянкой, было?
Что же с ней, цыганкой, будет?
Всё, что было, – позабыла.
Всё, что будет, – позабудет.
Старинный бродяга
В мороз и зной
в юдоли земной
Вижу я ночью свет без огня.
Свой дом и очаг
у каждого есть,
Но нет его у меня.
У птицы есть, у ящериц есть,
Есть у крота, у всех, кто живёт,
И только меня на празднество дня
Никто не ждёт, не зовёт.
Проскачет всадник, следом другой,
Но я ничего у них не прошу,
Я только спою: «Дорога – мой дом», –
И дальше
в путь
ухожу…
Люблю я солнца первый восход,
Люблю я погоду, если тиха,
Гнездо жаворо́нка в жёлтых полях,
Костёр,
костёр пастуха.
Люблю я даль с гуртами овец
И над очагами тающий дым,
Боярышника
багряный венец
И месяц ранний над ним.
В мороз и зной
в юдоли земной
Вижу я ночью свет без огня…
Очаг свой родной
у каждого есть,
Но нет его у меня.
«…Нам хочется чудес…»
…Нам хочется чудес
Великих!
Но откуда
Мы взяли, что не чудо
Хотя бы этот лес?
Хотя бы этот брег
С бегущими тенями?
Хотя бы – человек?
А именно – мы сами.
Колодец наш бездонный
Пополнен – чуть иссяк…
Мечте – и объяснённой –
Остаться в чудесах.
И после пояснений,
Кто и откуда он –
Всё той же тайной
Гений
Пребудет окружён.
Иней
На рассвете, в сумерках ледовых
Хор берёз был выше и туманней.
И стояла роща, – как Людовик, –
В сизых буклях изморози ранней.
Но опять за далями пустыми,
Красное, – как будто после бури, –
Встало солнце с мыслью о пустыне
В раскалённо-грезящем прищуре.
По коре взбирался, укреплялся
На ветвях – огонь его раскосый.
И кудрявый иней выпрямлялся,
Делался водой простоволосой.
Иней таял, даже не стараясь
Удержаться в лёгкой сетке чащи,
Уменьшаясь, точно белый страус,
Отвернувшийся и уходящий.
Лозы в гневе
Стремится в дол закат животворящий.
Но лозы в гневе. Рдея, плеть за плеть, –
Пошли, как трещины в стене горящей,
Как щели ада, лающе алеть.
Мне снится кардинальский, – то напевный,
То ржущий пурпур… Битвы ржавый свет…
До треска красный, пушечно-полдневный,
Владетельный, громо́во-алый цвет…
Предел бесстыдства на лице безбровом:
Впервые запылавшая щека
Низвергнутого в ад ростовщика.
Вельможный плащ. Клеймо на родниковом
Челе блудницы… Странно жжёт глаза
Мне в тихий вечер тихая лоза!
«Кто в романтику жизни не верит…»
Кто в романтику жизни не верит,
Тот не верит (нелепая туша!)
В океан, на земле занимающий
Втрое более места, чем суша!
Но и логику тот ненавидит,
Кто, упёршись копытами в берег,
Смотрит в море, – а моря не видит,
Смотрит в небо, – а в небо не верит.
Если он настоящий…
Сатира везде, как дома,
А юмор – повсюду – мимо.
Смешное – планета Мома –
Почти неисповедимо.
Вот целая библиотека
Стихов остроумца Джека!
Ан – юмора в ней – не много.
В сатире и гнев и едкость.
А юмор… он просто – редкость.
Сатира от человека,
А юмор – всегда от Бога!
«Когда Вселенная открывает нам добровольно…»
Когда Вселенная открывает нам добровольно
Явления, о которых скептик твердил:
«крамольно»,
При чём тут я и чему я радуюсь так – не знаю,
Какая польза мне в том – не знаю.
Но я довольна.
Познание
Познанье – скорбь. Как на огне каштан
Трещит по швам, так сердце рвётся в Хаос.
Но страх познанья кончится. А там –
Опять начнётся радость, доктор Фауст!
Та радость будет высшей. Но усталость
И вековечный страх мешают вам
Из-под руин отрыть бессмертный храм,
Хоть до него и дюйма не осталось.
Смертельно страшных шесть открыв дверей,
Учёный муж захлопнул их скорей,
Седьмой же – и коснуться побоялся.
А именно за ней рос чудный сад,
Где пел источник, вспыхивал гранат
И день сиял и тьмою не сменялся.
Мир – цельным вижу я, как юноша Новалис.
Мир – песня, спетая одним движеньем уст.
На звуки разломать и песню рад анализ,
Но звук, отщепленный от песни, – дик и пуст.
Мы тайной бытия силком овладеваем,
Вопросы жуткие натуре задаём:
«Как пламя сделано?» – и пламя задуваем.
«Как песня сделана?» – и больше не поём…
Не странно ль? – тьму считать исследуемым
светом;
Воззрясь на проигрыш, судить о барыше;
Взорвать – и смерть вещей потом
считать ответом
На каверзный вопрос о их живой душе,
Чтоб циник превознёс высокими словами
Труд антигениев над антивеществами.
Внутри зимы
Глухой зимы коснеющий триумф.
Подобно кладам – реки на замке.
Вдали снегов – извозчичий треух
Простёр крыла, как муха в молоке.
Сжимает стужа влагу в кулаке;
Прольёт ли её, пальцами тряхнув,
Весной далёкой? Ворон на суке
Сидит – ни с места. Точит серый клюв.
Внутри зимы, в пустых её сенях –
Я, ворон да извозчик на санях –
Три тени на серебряной стене.
Но от саней давно простыл и след,
А ворон так по-летнему одет,
Что – провалиться! – холодно и мне.
Ошибки зависти
Зависть есть признание себя побеждённым.
Честность работает. Мудрость вопросы решает.
Зависть – одна лишь! – досуга себя не лишает.
Ах! Не трудом же назвать неустанное рвенье,
С коим она и труду и таланту мешает.
Даже завидуя гению, зависть ленива,
Даже завидуя диву труда – нерадива,
Даже завидуя доброму делу – злонравна,
Даже завидуя правде – коварна и лжива.
Будь осторожен! Завидуя славной судьбе
Славного брата, – по скользкой же ходишь
тропе! –
Сам рассчитай, посягая на всю его славу:
Все его подвиги делать придется тебе.
Где та гора, что завистники встарь своротили?
Где те моря, что завистники вплавь переплыли?
Очень бы я почему-то услышать хотела
Истину ту, что завистники миру открыли!
Люди всему позавидуют, надо – не надо.
Если вы Гойя – завидуют горечи взгляда,
Если вы Данте – они восклицают: «Ещё бы!
Я и не то сочинил бы в условиях ада!»
«Хочешь ли видеть собрата простёртым у ног
Или в него самого обратиться разок?» –
Демон спросил у завистника. Но одновременно
Оба заказа – и демон исполнить не мог.
«Что значит “мещанин” – как следует не ясно…»
Что значит «мещанин» – как следует не ясно.