Сквозь сон он услышал слова лейтенанта:
— Вставай. К нам кто-то поднимается.
Ещё ничего не соображая, он открыл глаза.
— Вставай!
Он приподнялся на локте и увидел перед собой побледневшее лицо лейтенанта.
— Кто-то поднимается на гору.
— Кто?
— Не знаю. Непонятно.
Лейтенант схватил бинокль и быстро вылез из блиндажа.
Вставать ужасно не хотелось. Здесь было тепло и уютно, а снаружи ждали лёд и холод. За эти два дня он успел привыкнуть к лейтенантовым странностям, к тому, как он говорит во сне, к его привычке внезапно замолкать посреди фразы… Сопеть он начинал в ту самую секунду, как его голова касалась валика из одеял, а через несколько минут он уже громко и яростно кому-то что-то доказывал. На лбу у него выступали капли пота. Потом он вдруг просыпался и резко садился. Как он ни старался, ему никогда не удавалось вспомнить, о чём был сон. Спустя пару мгновений он уже опять валился на подстилку, и всё начиналось по новой.
Лейтенант был жаворонок. Чуть только темнело — начинал задрёмывать, а с утра пораньше, бодрый и румяный, почистив зубы фруктовым соком, принимался петь и насвистывать. И куда девался тот задира, препиравшийся с кем-то во сне? Настроение у него было весёлое и игривое, и вёл он себя совершенно разумно — за исключением этих внезапных пауз, в которые он будто нырял с головой. Мог на полчаса уйти в себя и сидеть, не проронив ни слова.
«Очередная лейтенантова выходка. Ему завидно, что я долго сплю», — подумал он и, не вылезая из-под одеяла, перевернулся на другой бок.
При том что в блиндаже им было хорошо и удобно, а все передряги военной жизни остались внизу, что-то, казалось, было не так. В их заваленном снегом обиталище на вершине горы было безопасно, и они могли жить, не вспоминая о войне или мире. Вчера, когда снег перестал и тучи рассеялись, всё небо целиком окрасилось в прозрачный светло-голубой цвет. Но адский кусачий мороз быстро превратил их скалу в один большой кусок чёрного льда.
В первый день они легли рано — возможно, из-за того, что после гадания настроение было безнадёжно испорчено. Снег валил без передыху, и не было никакой возможности выйти из блиндажа. Даже на шаг вперёд ничего не было видно. Они уговорились не спать по очереди, сменяясь каждые три часа. Бросили жребий, и ему выпало дежурить первым. Лейтенант, довольный, забрался под одеяло и тут же захрапел. Он убрал радиоприёмник подальше от лейтенантова уха и придвинул к себе фонарь. Настроение было поганое, и нужно было чем-то себя занять. Он перетасовал колоду, чтобы погадать. Убрал все карты с числовыми значениями и разложил перед собой картинки.
Вышло так: девчонка любит парня, но кто-то третий хочет им помешать… Фу-ты!
Он отшвырнул карты в угол. Червовый валет приземлился ему на колени. Какая такая девчонка? И кто этот третий? Где же он видел этот непослушный завиток волос, этот чёрный локон? Никак не мог вспомнить. Ничего — ни лица, ни взгляда, только прядь волос, свитую кольцом… Он взял китайскую гадательную книгу, прочёл предисловие и ничего не понял. Сосредоточиться не получалось, таблицы и сноски только сильнее сбивали с толку. Он подумал: «Очередное дурилово, только для избранных. Как карты для молодых выскочек-карьеристов или цыганки-гадалки для старых сплетниц и неудачников».
Но сказанное в этой книге звучало необычно, без угроз и посулов. Тут были картинки, иногда очень милые, и таинственные изгибы китайских иероглифов. Картинки встречались такие: в далёком небе кружат журавли; толстый человечек в кимоно сидит у пруда с голубыми лотосами, положив ладони на колени; растерянного вида мужичок нечаянно наступает на хвост тигру, спящему в камышовых зарослях; лев лежит посреди чащи, морда у него печальная, но свирепая. Ещё там была женщина с красивой причёской и в платье с широкими рукавами. Она стояла на коленях, сцепив руки под подбородком в умоляющем жесте. Чем дальше он листал книгу, тем сильнее сбивался с толку. Неужто и правда можно предсказать будущее при помощи шести линий?
Он чувствовал страшную усталость, но спать не хотелось. Ноги гудели, от послеполуденного весёлого оживления не осталось и следа — ему на смену пришли одиночество, тоска и ожидание. Чего он ждал? Может, смерти, а может — освобождения и жизни, такой, как он захочет. Ещё чего, раскатал губу! Впереди его ждало только одно — размером точно со смерть, как две капли воды похожее на смерть — не что иное, как сама смерть. И какой бы она ни оказалось, во всём была виновата эта книга с её путаными ответами.
Отдежурив своё, он не стал будить лейтенанта — пожалел. От того, что ко всем этим бессонным и мучительным ночам прибавится ещё одна, от него не убудет.
Глаза лейтенанта двигались под полуприкрытыми веками, губы шевелились. Можно было разобрать отдельные слова, но понять целиком фразы, рубленые и отрывистые, не получалось. Такой доходяга, в чём только душа держится… и что он за человек?
Он собирался не спать до утра, хотел посмотреть на обещанный «завтрашний день». Не дай бог сбудется написанное в китайской книге. Боялся закрывать глаза. Что с ним творил этот суеверный страх! Надо прекратить выдумывать всякую ерунду.
Когда бороться со сном стало невмоготу, он решил, пока не уснул, разбудить лейтенанта. Ему казалось, что смерть не осмелится прийти за спящим, пока за тем присматривает бодрствующий. Он не заметил, как приёмник выскользнул у него из рук. Раз или два сделал попытку подняться, но не смог — как будто кто-то пришил его к полу… И вот уже крысы лезут вверх, карабкаясь по головам семенящих впереди. Штык-нож распиливает маленький худой палец, чтобы снять перстень. Звук металла, проходящего сквозь мясо и кость, и палец — всё ещё без единой царапины, не поддающийся напору острого края штык-ножа.
Рука, штык-ножом пилившая палец, устала. А может, испугалась наползающей стаи серых крыс. Он воткнул лезвие в землю, схватил палец и перевернул другой стороной вверх. Хрум… И проснулся, обливаясь потом. Лейтенант, склонившись над ним, тряс его за плечи. Где-то у него под поясницей трещал радиоприёмник. Ещё не совсем проснувшись, он разглядывал холодный тёмный блиндаж. Где это он? Он поднял руку и уставился на перстень с бирюзой.
Лейтенант, ворча, вытащил из-под него приёмник и выключил его.
— Как хорошо, что ты не забываешь экономить батарейки — что-то я не видел тут поблизости магазинов.
Он всё ещё дрожал после увиденного во сне.
— Я сам не понял, как уснул.
Он вылез из-под одеяла. Лейтенант начал делать гимнастику.
Ещё не до конца проснувшись, он нехотя вскипятил воду, отыскал коробку печенья и положил на стол.
Лейтенант присел на корточки перед термосом, зачерпнул воды и плеснул себе в лицо.
— Ты и за меня подежурил.
— Я уснул. Не помню, когда.
— Да какая разница. Тут, наверху, никого нет.
После завтрака он выкурил сигарету и поднялся, чтобы выйти на улицу. Откинул полог, попытался отодвинуть металлический лист, но тот не поддался. Он прилегал плотно, будто намертво, и не двигался с места, как забетонированный. Лейтенант, не обращая на него ни малейшего внимания, продолжал заниматься своими делами. Он опять начищал зубы, полоская рот ананасовым соком. Из приёмника раздавались звуки военного марша.
Ему вдруг подумалось: «Металл примёрз, или снаружи его подпирает камень, который ночью скатился с горы». Но потом он понял, что в нишу у входа набился снег, и из-за этого не получается выйти наружу.
Лейтенант, взявшийся ему помогать, пыхтел от натуги. Вдвоём они поднажали, и им удалось сдвинуть лист металла на несколько сантиметров. Внутрь посыпался снег. Открывшийся проём сиял холодной белизной, так что больно было смотреть. Не было видно ни земли, ни неба. Одна только лютая стужа.
Он сказал:
— Мы попали. Застряли тут надолго.
Лейтенант хохотнул:
— Зато тела хорошо сохранятся. Как мясная заморозка. Ты не рад?
Он пошёл за лопатой и начал изнутри разгребать снежный завал. Он тяжело дышал, по шее сзади у него стекали ручейки пота. Они несколько раз сменяли друг друга, прежде чем наконец удалось расчистить путь. Снаружи всё ещё мело, ветер бил в лицо крупинками льда.
Расчистив небольшую площадку перед входом в блиндаж, они прорыли в снегу узкий проход к краю обрыва. От сияющей снежной белизны было больно глазам, а холод впивался в кожу, как мелкие осколки стекла.
Когда они закончили расчищать за блиндажом, чтобы было куда сходить по нужде, уже перевалило за полдень.
Они снова залезли внутрь и выпили чаю. Лейтенант всё никак не мог отдышаться, но был весел и настроен благодушно. Напившись чаю, он вышел наружу, прихватив с собой бинокль. Спустя несколько мгновений вернулся погрустневший и доложил по радиостанции обстановку.
Ничего не оставалось, кроме как сидеть в блиндаже и ждать.
Ближе к закату он почувствовал, что сходит с ума от скуки. Лейтенант тоже хорош — сидит сиднем и молчит, уткнулся в свой журнал и читает, прерываясь только для того, чтобы зевнуть во всю глотку.
— Может, конок в карты?
Лейтенант недовольно пробубнил:
— Неохота.
— Ну давай на руках поборемся, что ли.
Лейтенант посмотрел на него поверх журнала.
— Хочешь сказать, ты у нас силач?
— А чем ещё заняться?
— Ляг поспи.
Потом, как будто что-то вспомнив, лейтенант заявил:
— Нет ничего хуже времени, потраченного впустую.
Он положил журнал на земляной пол, отполз в угол к радиостанции и передал сообщение огневой.
— Ну, теперь выходи смотреть фейерверки!
Потом, злой, вернулся на своё прежнее место и опять вперился в журнал.
Блиндаж содрогнулся от звука двух взрывов, прогремевших один за другим. Лейтенант, издав радостный клич, снова взялся за радиостанцию.
— Да не дрогнет рука! Давай ещё три в ту же точку!
Решив, что лейтенант взбесился со скуки, он поднялся, залил в фонарь керосина и вылез из блиндажа. Трижды через короткие промежутки времени скала содрогнулась у него под ногами. Он бросился вперёд по проложенной в снегу дорожке и застыл, как вкопанный, у самого края обрыва. Эхо прогрохотавших взрывов словно заледенело между отрогами хребта. Он почувствовал, как в глазах у него темнеет, а в ушах звенят сотни колоколов. В ужасе он отшатнулся от края. Небо начинало наливаться густой синевой, ветер завывал среди камней. Он зашёл за блиндаж, чтобы облегчиться. С