Получив от лейтенанта разрешение, он с превеликим удовольствием выбрался из блиндажа. Между двумя старшими по званию, явно не питавшими друг к другу нежных чувств, он ощущал себя как попавший в западню зверёк. Он глубоко вдохнул и почувствовал, как дрожат у него колени. Нервы совсем расшалились — непонятно, то ли от страха, то ли от возбуждения. Такой реакции от лейтенанта он никак не ожидал. Да уж, по-настоящему людей можно узнать только в критические моменты.
Теперь он жалел, что вчера вёл себя с лейтенантом по-хамски. Он уселся на корточки и стал разглядывать глубокую траншею, которую проделал в снегу особист. Голоса, доносившиеся из блиндажа, становились всё громче.
— Если мне не доверяют, то зачем мне вообще поручили такое дело?
— Дело не в доверии. Каждый должен выполнять свою задачу как следует. А тут полно пустых консервных банок. Вы только жрали и спали!
— Ты, кажется, забыл, что разговариваешь со старшим по званию.
— Я не обязан уважать предателей родины!
Снова повисло молчание. Потом он услышал, как лейтенант чиркнул спичкой. У него тревожно заколотилось сердце.
— Думай, что говоришь. Я студент юрфака и старше тебя по званию.
— И ты поэтому сидишь сложа руки, когда враг марширует у тебя под носом?
— Это всего лишь женщины и дети. Наши крестьяне тоже ходят той долиной.
— Включай рацию и передавай координаты!
— Уже передал, когда в том была нужда. А сейчас необходимости нет. Если умеешь — передай сам, под свою ответственность.
Он услышал, как особист, сыпля ругательствами, пошёл настраивать рацию.
— Она не работает.
— Тут холодно и сыро. Барахлит.
— Отговорочки! Да по твоей наводке миномёты бы их всех к чертям разнесли.
— Миномётным огнём их не достать. Тут как минимум двадцать километров.
— Вы предатели. Только жрали и спали тут.
Дело пахло керосином. Мороз пробирал до самых костей, его трясло от холода. Он встал, прошелся вверх-вниз. Он знал, что лейтенант сам вывел радиостанцию из строя — видел, как тот возился с передатчиком, пока особист поднимался в гору.
Особист заорал:
— Я доложу вниз, и вам покажут, где раки зимуют!
Послышался короткий смешок лейтенанта, а потом ему показалось, будто блиндаж содрогнулся. Раздался грохот — что-то падало и с треском ломалось; потом — крики и ругань.
Он бегом бросился к блиндажу. Перед входом на несколько мгновений застыл, прислушиваясь. Теперь он был уверен, что особист набросился на лейтенанта и они схватились.
Он спустился в блиндаж. Верзила особист повалил лейтенанта и, сидя на нём верхом, пытался его задушить.
Глаза лейтенанта вылезали из орбит, губы посинели. В ужасе он пытался сбросить сжимавшие его горло пальцы. Но особист был сильнее и вкладывал в хватку всю свою ненависть.
Он попытался оттащить особиста, потянув его сзади за ворот. Лейтенант хрипел, умоляя о помощи. Особист обернулся и ударил кулаком ему в лицо. Пошатываясь он отступил и рухнул на пустой ящик от боеприпасов, не удержался и сполз с него прямо в сковородку, полную еды. Он измазал руку в жирной жиже, попытался подняться, но снова упал. Острая боль пронзила позвоночник. Он всё ещё слышал голос лейтенанта — как будто со дна колодца. Лейтенант молил о помощи.
Кое-как встав на ноги, он снова бросился на особиста, схватил его за ворот куртки и потянул.
Лейтенант бился, пытаясь вырваться из крепких чёрных лапищ. Язык вывалился у него изо рта, вокруг губ белела пена.
На секунду его взгляд встретился с полным мольбы взглядом лейтенанта.
Он со всей силой опустил кулак на загривок особиста, выругался и снова потянул его на себя.
Особист одним движением швырнул его через спину вперёд, перекинув через лейтенанта и двинул ему в лицо каблуком ботинка. В голове у него раздался громкий хруст ломающейся кости, из носа хлынула кровь.
Ничего не видя, он рукой попытался нащупать какую-нибудь опору, чтобы встать. Хрип и стоны лейтенанта становились всё тише.
Ему под руку попался автомат.
Ещё не понимая, что делает, он схватил автомат, с криком повернулся к особисту — тот только беспомощно выставил вперёд руки — и всадил в него очередь.
Грохот выстрелов оглушил его, заполнивший помещение дым вызвал приступ кашля. Он с отвращением отшвырнул автомат, в ужасе поднялся на ноги и прислонился спиной к мешкам с песком.
Особист повалился назад. Он лежал на земляном полу блиндажа без движения, как бревно. Его перекошенное лицо было заляпано кровью.
Ему недоставало смелости вернуться в блиндаж. Он стоял снаружи и трясся от холода. Он всё ещё не мог поверить, что убил особиста. Всё произошло слишком внезапно. Лейтенант курил одну за одной, меряя шагами протоптанную в снегу тропинку. Лицо у него опухло, волосы были всклокочены, на тонкой красной шее синели следы от пальцев особиста.
Время как будто застыло на месте. Он потерял счёт минутам и часам. Во рту стояла горечь, и курить было уже невмоготу. Он переминался с ноги на ногу, стараясь не встречаться глазами с лейтенантом.
Приближалась ночь, и, оставшись снаружи, они рисковали замёрзнуть насмерть. Лейтенант не обращал на него никакого внимания. Он успел так утоптать снег на тропинке, что тот блестел, как хорошо отполированный металл. Через каждые несколько минут у него начинался приступ кашля. Обхватив руками шею, он складывался пополам и выхаркивал на снег мокроту, смешанную с кровью.
Он заглянул в дверной проём. Фонарь погас, но в полутьме были видны здоровенные неподвижные ноги особиста в оливковых брюках. Он подумал, что надо с этим что-то делать. Когда лейтенант подошёл ближе, он остановил его.
— Я не специально. Не знаю, как так вышло.
Взгляд у лейтенанта был осоловелый и недоверчиво-удивлённый. Было похоже, что он не понимает, что происходит вокруг.
— Богом клянусь, я не хотел. Что теперь делать-то?
У лейтенанта вздулись жилы на шее.
— Ты его убил. Ты! Да тебя расстреляют, идиот несчастный!
— Ты сам сказал. Ты просил помочь. Он бы тебя задушил.
Лейтенант замотал головой, как помешанный.
— Ничего я такого не говорил, ты лжёшь.
— Что, попал в передрягу, а теперь вывернуться хочешь? Ты тут тоже замешан.
— Я?
— Да, ты. Если бы я не завалил его, тебя бы сейчас тут не было.
Лейтенант с силой пульнул окурок в сугроб.
— Ну пусть я сказал! Твои-то мозги где были? Убийца ты, а не я.
— Сказал бы это тогда, когда барахтался на полу. Сейчас-то чего.
Лейтенант только рукой махнул. Было видно, как он дрожит всем телом. За эти полдня он, кажется, похудел, как за несколько месяцев. На его исцарапанное бритвой лицо и синюю шею жалко было смотреть.
— Мы должны что-нибудь придумать.
Он почувствовал, что лейтенант готов пойти на попятный, и сказал уже спокойнее:
— Что-нибудь придумать? Да если у тебя есть совести хоть на грамм, ты не дашь мне пропасть.
— Да как же ты не понимаешь! Стрелял-то ты — не я. Кто тебе вообще велел вмешиваться?
— Я сделал это ради тебя. Он бы тебя придушил.
— И я, по-твоему, должен рассыпаться в благодарностях? Да хоть бы ты ради меня сидел на месте, хоть бы дал ему меня прикончить… Теперь только хуже стало. Нас пристрелят, как последних собак.
Он подумал, что лучше договориться с лейтенантом по-хорошему. Положение было опасное. К тому же голод и холод заставляли поторапливаться.
— Что будем делать с трупом?
— С трупом?
— Да что на тебя нашло. Как спятил. Да, с трупом. С тем самым, который собирался тебя придушить, а теперь валяется в блиндаже, изучает потолок.
Лейтенант заглянул внутрь и быстро отвернулся.
— Фонарь погас.
— Ну и что? Боишься, что ли?
— Да. Мертвецов боюсь.
— Ты что, мало народу перебил? Сколько трупов на тебе уже.
— Тут другое. Это называется преступление, убийство.
Лейтенантовы доводы его только насмешили.
— Убийство, преступление — да как не назови, всё одно. Давай-ка лучше залезем внутрь и зажжём фонарь.
Сначала внутрь залез он, потом, кашляя, — лейтенант. Чиркнули спичкой, быстро выкрутили фитиль фонаря. Жёлтый свет разлился по разбитому окровавленному лицу особиста.
Лейтенанта стошнило.
— У нас закончилось топливо. Надо попытаться ночью не замёрзнуть насмерть.
Лейтенант поднял голову:
— Ночью?
— Ну да. Топить нечем. Разве что пустыми ящиками и потолочными балками.
— А что, разве будет завтра?
— Хватит каркать. Помоги вынести тело.
Он вытащил из-под мертвеца сковородку и перекатил тело на заляпанное жиром одеяло, к которому пристали куски пищи. Лейтенант стоял и смотрел.
— Чего встал?
Они ухватили одеяло за углы и подняли труп. Лейтенант споткнулся, и жирный угол одеяла выскользнул у него из рук.
— Какой тяжёлый!
— Мертвецы всегда тяжёлые. Столько раз отдавал приказ убивать — и не знаешь?
Они снова взялись за одеяло с двух концов и подтащили труп к выходу. Лейтенант выбрался наружу и потянул одеяло на себя. Голова покойника свесилась набок, облепленные грязью берцы торчали с другой стороны.
Лейтенант крикнул:
— Толкай! Он застрял!
Он поднырнул под холодное тяжёлое туловище мертвеца и одним толчком выдавил его наружу. Труп повалился лицом в сугроб. Лейтенант отступил назад. Засохшая кровь рассыпалась по снегу. Лейтенант заорал:
— Ты хуже мясника!
— Лес рубят — щепки летят. Надо от него избавиться. Чего ты ждёшь? Помогай!
Из их ртов валил пар. Они волокли тело по снегу в сторону обрыва. За ними тянулся кровавый след. Чёрная пятерня особиста как будто пыталась ухватиться за землю, чтобы его не смогли протащить дальше.
— Толкай его вниз.
Лейтенант придерживал труп на краю обрыва, его всего трясло.
— Я говорю, отпускай. Чего схватился?
Лейтенант дрожащим голосом произнёс:
— Нам конец.
Он взял лейтенанта за руку и потянул к себе. Труп перевернулся на бок и покатился вниз вместе с булыжниками и осыпающимся снегом. Дно ущелья тонуло в темноте, но звук катящихся камней и падающего тела был ясно слышен.