ли.
Впрочем, понятно почему — она была уверена, что уж спать-то с ней он никак не захочет, а тут, поди ж ты, наоборот…
— Баба Клава тут ни при чем, — задумчиво сказала Лада. — Ее уже два года как нет, а ты все еще образец. Хотела бы, давно б загуляла…
Слушая вполуха Ладины рассуждения о жизни и любви, Александра думала о том, что уже скоро десять, а следовательно, вот-вот явится муж. За две с половиной недели она привыкла к тому, что он приезжает примерно в одно и то же время, а если задерживается, то всегда звонит. Недавно Александра с изумлением обнаружила у него мобильный телефон. Дорогая игрушка как-то выбивалась из его общего сиротского стиля, но попросить объяснений она не решилась. В конце концов, это вовсе не ее дело.
В замке деликатно щелкнул ключ, и Александру с ног до головы обдало ледяной волной.
— Приехал! — гиппопотамским шепотом сообщила она Ладе.
— Кто, турок? — заинтересовалась Лада. — Уже зашел, да? Ты где? На диване или на кухне?
— На ди… на диване, — выговорила Александра. Проклятая трусость! Наверное, она никогда не научится вести себя со спокойным достоинством.
— Я приехал, — негромко окликнул ее Филипп из прихожей. — Алекс!
Это чудовищное имя он дал ей еще на Викиной вечеринке, и с тех пор так ее и называл. Алекс! Подумать только!
— Я здесь, — сказала Александра. — Лад, ты прости меня, я больше не могу разговаривать…
— Ты вполне можешь разговаривать, сколько тебе нужно, — сказал Филипп, услыхав последнюю фразу.
— Он говорит, что можешь, — сообщила в трубку неугомонная Ладка. — Это он великодушие изображает, да?
— Нет, — сказала Александра, провожая глазами Филиппа, отправившегося в ванную. — Ему просто наплевать.
— На тебя?
— Ну и на меня, конечно, — быстро проговорила Александра. — Но я стараюсь при нем особенно не трепаться, все-таки квартирант…
— Он твой любовник, — сказала Лада отчетливо. — Любовник, понимаешь? Поэтому ты можешь разговаривать, он может разговаривать, все могут разговаривать! У вас совершенно равные права, юродивая! У него еще меньше, потому что он приезжий.
— Из Парижа, — напомнила Александра.
— А нам без разницы, — сказала Ладка. — Хоть из Вашингтона. Приезжий, он и есть приезжий. Ну ладно, не сопи, я тебя отпускаю на волю. Да, Сань, тебя что-то Света Морозова искала, это Ванькин редактор. Ну, я дала ей твой домашний телефон.
— А зачем, не знаешь? — быстро спросила Александра тихим шепотом. — Может, с Ванькой чего?
— С Ванькой все то же, — отрезала Лада. — И с Манькой. Нет, она про какое-то видео говорила. Ну, я думаю, она позвонит…
Положив трубку, Александра некоторое время посидела на диване, выжидая, когда Филипп выйдет из ванной.
— Ужин готов, — сообщила она. — Ты… будешь?
— Да, спасибо, — рассеянно сказал он, явно думая о чем-то другом.
Александра быстро постелила салфетку, как всегда делала бабушка, поставила тарелку и высокий стакан, плетенку с хлебом, вилку и нож.
— А ты? — спросил Филипп.
— Я не хочу, — соврала она. Сидеть с ним за одним столом было чертовски неловко. Во-первых, он совсем с ней не разговаривал, а во-вторых, это было слишком похоже на семейную жизнь с Андреем.
— Очень вкусно, — сказал он равнодушно. — Ты прекрасно готовишь.
— Спасибо, — поблагодарила Александра. Деликатно щелкнул вскипевший чайник. Она насыпала себе растворимого кофе в кружку и залила кипятком.
— Я положил на твое пианино деньги, — вдруг сказал Филипп. — Мне не хотелось бы, чтобы ты покупала еду на свои. Да, я давно хотел спросить, ты водишь машину?
— Нет, — с удивлением ответила Александра. — У нас никогда не было машины. Нечего было водить.
— Тогда мы будем по субботам ездить на… базар вдвоем. — Он слегка запнулся перед словом «базар». — Это проще, чем таскаться каждый день по магазинам. А обедать вне дома, как я понимаю, у вас не принято.
— Может, где и принято, — сказала Александра несколько растерянно, — только денег очень много надо. А так — ходи хоть три раза в день.
— Понятно, — отозвался Филипп.
— А у тебя что, есть машина? — поинтересовалась Александра вежливо. Он махнул рукой.
— Какая-то есть, — сказал он со странной усмешкой. — Для поездок на базар вполне подойдет.
Денег на пианино было довольно много, по крайней мере, так показалось Александре на первый взгляд. Взять их в руки она не решилась: вдруг он еще передумает или захочет оставить только часть — ей тогда будет стыдно.
— Пресвятая Дева, какой холод! — донеслось до нее из кухни. Александра заглянула туда. Филипп стоял, уставившись в темный омут московского сталинского двора. В стекле мутно отражалось его лицо.
— Не очень и холодно, — сказала Александра рассудительно. — Уже затопили. Было холодно, пока не топили…
Он повернулся к ней и внезапно захохотал, запрокинув голову и сверкая очень белыми, неестественно белыми зубами. Может, искусственные, как у Андрея?
— Что случилось? — спросила она осторожно.
— Ничего, — сказал он весело. — Ничего не случилось. Значит, сейчас не холодно, а пока не топили, было холодно? Замечательно!
Вот и пойми тут, о чем он говорит.
Как же они проживут целый год в одной квартире? Да она через три недели такой жизни взбесится…
Зазвонил телефон, и Александра кинулась к нему, как белогвардеец к последнему пароходу в Стамбул, отходящему от одесской пристани.
Звонила очень отдаленно знакомая Александре Света Морозова, работавшая у Вани Вешнепольского редактором.
— Ничего не известно? — первым делом спросила Александра, как только Света представилась.
— Что может быть известно, Саша? — с усталой досадой сказала Света. — Ничего не известно. Ждем, надеемся, только и всего. Надеемся, что жив. Может, и хорошо, что так долго нет никаких сведений. Труп… — она запнулась, — уже давно нашли бы, это же очевидно.
Совсем не очевидно, подумала Александра, но спорить не стала.
— Саша, мы готовим специальный выпуск программы. Он выйдет в эфир сразу после Нового года, по Ваниным материалам, — заговорила Света совсем другим, деловым тоном. — У нас лежит полным-полно видео, которое он приготовил к эфиру, и даже кое-какие письменные материалы. Из этого нужно собрать пятнадцатиминутный фильм. Сможете?
Александра быстро села на диван.
— Почему я, Света? — в полной растерянности спросила она. — Я уже не работаю почти два месяца, вы, наверное, не знаете…
— Про то, что вы не работаете, я знаю, — сказала Света деликатно. — Но сейчас дело не в том, работаете вы или нет. У нас просто физически некому этим заняться. Творческую группу расформировали сразу же, как только Быстров и Вешнепольский пропали. Я осталась фактически одна. Но я совсем не умею «делать политику». А вы пишете, насколько мне известно, очень похоже на Вешнепольского.
— Еще бы не похоже! — пробормотала Александра. — Конечно, похоже. Он же меня когда-то учил…
— Ну тем более! — с энтузиазмом воскликнула Света. — Конечно, это будет оплачено, и режиссер с вами будет работать.
— Я не знаю, — пробормотала Александра, опасаясь, что Ваниному редактору известны не все душераздирающие подробности ее биографии, а подводить человека под монастырь ей не хотелось.
— Это не имеет никакого отношения к Вике Терехиной, — жестко сказала вдруг Света. — И не будет иметь. Мы решили, что лучше всего сделаете эту работу вы. Вы дружили с Ваней, вы знаете его стиль, вы очень профессиональный корреспондент, и этого вполне достаточно.
— Я боюсь, что у вас будут неприятности, — призналась Александра.
— Не будут, — заверила ее Света. — Давайте встретимся послезавтра часов в двенадцать в пресс-баре. Я вас в лицо помню, а вы меня?
— Нет, — улыбнулась Александра.
— Ну, вот и славно, — заключила Света. — Пропуск-то вы хоть не сдали?
Филипп пребывал в ванной. Эта ежевечерняя и очень простая процедура почему-то занимала у него чудовищное количество времени, и свет за собой он никогда не гасил, так что, живи он в коммуналке, его в скором времени постигла бы участь Васисуалия Лоханкина, думала Александра. Пока он, как енот-полоскун, лил воду в ванной, у Александры было «личное время», единственное время за вечер, тогда она чувствовала себя относительно спокойно, — как смертник, которому в очередной раз отложили исполнение приговора.
Нервы, так говорила она себе.
Все дело в этих проклятущих нервах и еще в сильнейшем стрессе, который ей пришлось пережить, так формулировал ее состояние нанятый Ладкой психолог, навещавший ее первое время после катастрофы.
Через полчаса Филипп Бовэ выйдет из ванной, придет в спальню и упадет животом поперек дивана, нисколько не стесняясь своей наготы. Его кожа в скудном свете торшера всегда сияла просто неприличным здоровьем и не менее неприличным альпийским загаром. И вообще весь он был очень… приятный: широкий, плечистый, вкусно пахнущий. Пожалуй, даже нелепая прическа идеально ему подходила. Александра еще не встречала мужчин, которым бы шли длинные волосы, а Филиппа невозможно было представить с короткими. Конечно, он ниже ее ростом, но в постели это не имело никакого значения, а выходить с ним она никуда не собиралась.
Каждый вечер повторялось одно и то же.
С ужасом парализованного, оказавшегося на рельсах и уже заслышавшего приближение поезда, она ждала минуты, когда оттягивать неизбежное будет уже невозможно и придется гасить свет, крепко-накрепко зажмуривать глаза и ждать этого первого, самого страшного прикосновения…
Не зря она ничего не могла рассказывать Ладке, хотя в былые времена на «партсобраниях» обсуждалось все, и с самыми мельчайшими подробностями.
Как же она его боялась!
Его неизменной и, как представлялось Александре, холодной вежливости, его телефонных звонков, его акцента, его бритвенных принадлежностей в ванной, его записных книжек, которые она не смела взять в руки и переложить. Ей казалось, что если уж Андрей, которого она любила, не смог ее вынести, то этого абсолютно чужого человека она должна постоянно раздражать.