— В некотором роде, — сказал Филипп. — В нашей собственности нефтяные и алмазные прииски, отели, банки и даже один автомобильный завод. Да, еще газета, журнал и два телеканала. Не очень большие, но вполне приличные. Я приехал в Москву неофициально для того, чтобы спокойно изучить обстановку, понять, смогу ли я работать на русском рынке, заручиться поддержкой в правительственных кругах. То есть купить того, кто мне нужен, и потихоньку начинать внедрение, если я приду к выводу, что оно будет… продуктивным. Я стараюсь всегда проверять выводы своих экспертов… Павлика я знаю давно. Действительно, он когда-то работал в Сорбонне. То, что его вынесло в теперешнее положение, очень мне помогло. Я обещал ему денег на очередные выборы, а он обещал мне очень выгодные контракты. Когда на лестнице тебя ранил тот придурок, Павлик быстро провел расследование и выяснил, что это попытка удалить из Москвы меня, а вовсе не прикончить тебя. Естественно, даже приехав неофициально, я многим мешал. Кому нужен французский денежный мешок, обещающий поддержку одной стороне и тем самым ослабляющий другую? По логике вещей, я должен был бы схватить тебя в охапку и улететь первым же рейсом. Недаром и ранили тебя так странно. Я должен был увезти тебя в Париж, лечить в лучших клиниках, устраивать к косметологам и так далее… Я ничего этого не сделал, остался в Москве, потому что мне обязательно нужно было выяснить, что именно ты скрываешь. Я выяснил, постарался обеспечить безопасность твоим друзьям и увез тебя. Вот и все.
— Все? — переспросила Александра подозрительно тихим голосом. — Что значит — все? Зачем ты врал? Почему не сказал сразу, что я не гожусь тебе в жены? Почему ты морочил мне голову и притворялся, что ничего не знаешь о моих делах, когда ты знал все с самого начала? Зачем ты привез меня сюда, император. хренов, если знал, что здесь тебе придется все мне рассказать и отправить обратно в Москву? А?!
— Алекс. — Филипп старался говорить как можно убедительнее. — Я ничего не рассказывал тебе потому, что мне не хотелось объяснять все это почти постороннему человеку, каким ты была тогда. И еще… пусть это очень глупо, но я хотел пожить с тобой, как все нормальные люди. И понять, почему все-таки ты сделала мне предложение.
— Мне кажется, уже тогда, у Вики, я влюбилась в тебя! — задыхаясь от злости, проговорила Александра. — Помнишь, когда ты так откровенно не клюнул на ее красотку подругу.
— Я не мог этого знать, — задумчиво сказал Филипп. — Ты никогда мне не говорила. У меня есть замок. В него мы сейчас и едем. Есть квартира на Елисейских Полях, в ней я обычно живу на неделе, чтобы не мотаться каждый день за город. Вертолет я не люблю, а на улицах всегда пробки. Моя мать участвует во всех без исключения благотворительных мероприятиях и этим живет. Мой сын ненавидит меня за то, что я не разрешаю ему делать то, что он хочет.
— А что он хочет? — спросила Александра и поставила бокал на столик она боялась выронить его из дрожащих рук.
— Например, обойти на яхте вокруг света, — криво усмехнувшись, сказал Филипп.
— Сколько ему лет, твоему сыну? — спросила Александра, сосредоточенно сдвинув брови.
— Двадцать, — ответил Филипп. — Его мать была моей подружкой в университете, я женился на ней, когда она забеременела. Ален родился, и через несколько недель она умерла от передозировки наркотиков. Мы все тогда кололись, и она тоже. Во время беременности она держалась потому, что за ней все время кто-нибудь приглядывал — или я, или кто-то из моих близких. Но мой сын почему-то уверен, что это я убил ее, потому что она не соответствовала мне по положению и происхождению.
— А она не соответствовала? — спросила Александра.
— Нет, — покачал головой Филипп.
— Значит, император то и дело женится на простолюдинках, — подвела итог Александра. — Филипп, первым же рейсом я лечу в Москву. Скажи своим обезьянам, пусть отвезут меня в аэропорт.
Вцепившись мертвой хваткой в пальцы мужа, Александра ослепительно улыбалась. На приемах она всегда чувствовала себя неуклюжей дылдой и только рядом с Филиппом обретала уверенность. Стоило ему отвернуться или — хуже того! — отойти, как она тут же терялась, приходила в смятение и забивалась в какой-нибудь угол. Светской женщиной она так и не стала.
Филипп знал это, и это его забавляло.
Остановив официанта, он ловко выдернул у Александры свою руку и взял с подноса два бокала с шампанским.
— Постарайся сегодня не напиться, — проговорил он ей на ухо, и она неожиданно фыркнула прямо в бокал, забрызгав вином его смокинг.
Филипп засмеялся, радуясь тому, что он так хорошо ее знает, что ему так нравится ее смущать, что дома она будет обзывать его бесчувственной скотиной раз он таскает ее на приемы специально для того, чтобы продемонстрировать всем, какая она идиотка.
Изящным движением Александра достала из ридикюля свой носовой платок и обмахнула лацканы смокинга. Кончик носа у нее вздрагивал, как у кролика.
— Ты самая красивая женщина в этом зале, — негромко сказал Филипп.
— Ты необъективен, — с застывшей улыбкой ответила она, пряча платок.
Он молчал, и Александра взглянула ему в лицо.
Он смотрел на нее с такой осязаемой нежностью, что она едва удержалась, чтобы не поцеловать его руку, в которую опять вцепилась, как в спасательный круг.
— Ты самая лучшая на свете, — повторил он. — И не смей комплексовать.
— На мне эти чертовы каблуки, — пожаловалась она, наверное, в тридцатый раз-за этот только что начавшийся вечер.
На каблуках она была заметно выше его.
— Приедем домой, и я тебя побью, — сообщил он, улыбаясь приближавшемуся пресс-секретарю американского посольства. — Привет, Боб!
На лице у Александры появилось паническое выражение, она обернулась и… моментально расслабилась.
— Бобби, как хорошо, что это ты! — весело сказала она. — Я думала, в этой толпе нет ни одной нормальной физиономии. Сплошь голливудские оскалы.
Филипп переглянулся с Робертом, и они вдруг громко и радостно захохотали, как двадцатилетние оболтусы в пиццерии, а не официальные лица на приеме в посольстве.
— Не смей называть открытые и дружелюбные американские улыбки оскалами. Тем самым ты ущемляешь национальную гордость и посягаешь на святая святых чувство собственного достоинства. — Роберт снова неизвестно почему захохотал и поцеловал Александру в щеку. — Привет!
— Привет! — радостно отозвалась она. — Ты один или с дамой?
— Я с Джоном. — Это была его любимая шутка. Джоном звали посла, и Роберт на всех официальных мероприятиях должен был неизменно маячить у него за спиной.
— Джон сегодня твоя дама? — Александра покосилась на столик с фруктами, который как раз провезли мимо. Ей очень хотелось грушу, но она не решилась ее взять.
— Я сегодня его дама. — Роберт помолчал, а потом неожиданно добавил: — Синди звонила.
Синди звали его жену, с которой он разводился. Он любил ее, а она категорически не хотела уезжать из Штатов, где возглавляла какой-то феминистский комитет. Ему предстояло еще несколько лет прожить в Париже, а Синди это не устраивало: женщина не может и не должна отказываться от карьеры ради какого-то там мужчины, кроме того, это ущемляет ее права.
— Ну и как? — спросил Филипп, помолчав.
— Без перемен и комментариев. — Роберт махнул рукой, на лице его промелькнули усталость и раздражение. — Так что сегодня я с Джоном, как и вчера, и завтра, и через неделю…
Кстати, он хотел тебя видеть. Поговоришь с ним?
— Ну вот, — прошипела Александра. — Ты его уведешь, а я буду стоять посреди зала, как Александрийский столп, и все будут на меня натыкаться. — Она изо всех сил старалась развеселить Роберта.
— Что такое Александрийский столп? — спросил тот, и Александра вздохнула.
— Чему только вас учат в ваших Гарвардах и Йелях? Александрийский столп — это я. Я, понимаешь? Александрийский столп — это Александра, длинная, как столб.
Они еще посмеялись, радуясь, что удалось поговорить по-человечески.
Сценарий был хорошо известен всем троим.
Сейчас к ним будут подходить люди, очень много совершенно разных людей, и задавать одни и те же вопросы. Филиппа атакует кто-нибудь из «нужных» людей. Струнный квартет заиграет Моцарта, со всех сторон будут сверкать улыбки и бриллианты, ноги ее в узких туфлях быстро устанут, и, может быть, в конце вечера удастся что-нибудь съесть.
— Я забыл сказать, какая ты красивая, — сказал Роберт негромко. — Филиппу повезло. Вот черт, почему ему всю жизнь везет?
Александра взглянула на мужа. Разве это ему повезло? Это ей повезло! Он, ее муж, — самый лучший человек на свете. Умный, добрый, чуткий, сильный — сколько их там еще, этих слов, которые можно сказать о ее муже? Все слова, сколько их ни есть, — про него.
Глядя в веселые глаза Филиппа, черные, как ночная вода в Сене, она вдруг почувствовала волнение и глубоко вздохнула. Они давным-давно женаты, ей скоро тридцать, а он действует на нее так, что даже на дурацком приеме она забывает обо всем, стоит ему только взглянуть попристальней.
Мистика какая-то.
— Ты не умрешь от горя, если я пойду пообщаюсь? — Филипп погладил ее руку под тонкой перчаткой.
— Ты только и мечтаешь сбыть меня с рук, — сказала Александра.
Она знала, что у него своя программа, и по-другому быть не может — он в этом вырос, он аристократ, высшее общество, сливки и все такое.
Опять она мучилась от собственного несоответствия. Филипп же вел себя так, будто это она делает ему честь своим присутствием. Ни разу он не дал ей понять, что она не умеет держаться, или ведет себя скованно, или слишком виснет на нем, хотя она действительно не умела держаться, была скованна и не отрывалась от него ни на секунду. Она прекрасно осознавала свои недостатки и чувствовала себя ужасно.
— Кстати, здесь сегодня какие-то русские, — сообщил Роберт. — Сам приглашал. Не знаю только, где они, и фамилии забыл.