— Спроси! — обрадовалась Марина. — Если согласится, то фанерка валяется за кулисами. Я карандашом нарисую там сверху контур, чтобы было понятно, где пилить. Уль, ты золото!
— Ага, — она только сейчас поняла, на что себя подписала, и по всему телу разлился липкий страх, смешанный со странным возбуждением. Серьезно? Она действительно собирается подойти и попросить ЕГО? Господи, да это бред. Она сошла с ума. Определенно сошла с ума.
Утром следующего дня Уля неловко топталась на крыльце университета, поглядывая в сторону ПТУ. Судя по расписанию, у Вадима сейчас должна была быть перемена. Выйдет покурить или останется в корпусе? Один выйдет или с толпой?
«С толпой», — через некоторое время констатировала Уля, с некоторым облегчением глядя на вывалившуюся из дверей гоп-компанию и на Вадима с зажатой в зубах сигаретой. Он был в этот раз даже без куртки — просто в спортивных штанах и дешевой олимпийке, открывающей крепкую смуглую шею. И как он только не мерзнет! У самой Ули при одном только взгляде на его голую шею пробежал озноб по позвоночнику. Или это не из-за холода?
Она покраснела и отвернулась. Сегодня точно не получится подойти. Разве что после занятий — вдруг удастся застать Вадима одного.
После занятий тоже не вышло. И на следующий день тоже. Уля уже хотела сказать Марине, что ее знакомый не сможет, как вдруг случай подойти все же представился.
Глава 3
Они вышли на улицу почти одновременно: она из университета и он из своего ПТУ, что было странно, потому что расписание звонков у них не совпадало. Вадим был, на удивление, один. Привычным движением сунул в рот сигарету, прикурил и медленно пошел в сторону общежитий.
«Сейчас или никогда», — поняла Уля.
Она быстро зашагала в его сторону, стараясь не поскользнуться, а потом уже почти бежала, потому что, несмотря на кажущийся расслабленным ритм его походки, шел он довольно быстро, и неспортивной Уле в красивых, но неудобных ботинках догнать его было непросто.
— Эй, стой!
— Че?
Он резко остановился и развернулся к Уле. Густые брови сошлись у переносицы, темные глаза смерили ее недобрым настороженным взглядом.
— Ты мне?
— Те-тебе, — задыхаясь после бега, с трудом выговорила она.
— А ты блин ваще кто? — задал он закономерный вопрос.
— Студентка. Из университета, мы учимся рядом.
— И?
— Меня Уля зовут.
— Ну охереть теперь. И че дальше?
Он был весь какой-то непрошибаемый, закрытый со всех сторон, и все Улины слова и робкие улыбки скатывались с этой брони, как капли дождя с водонепроницаемой куртки. И вот как сейчас обратиться к нему со своей странной просьбой? Улю от стыда бросило в жар: щеки запылали, спина предательски взмокла. Но отступать было некуда. Она ведь все равно уже с ним заговорила.
— Я хотела…хотела попросить тебя помочь. Нам для новогоднего концерта нужно выпилить кое-что, ну из фанеры, а я видела, что ты учишься тут…ну и наверное умеешь…работать руками. То есть с деревом…то есть…
— То есть я сраный тупой ПТУшник, который только и может, что работать руками, — нехорошо ухмыльнулся он.
— Нет! — перепугалась Уля. — Я не это имела в виду! Просто у нас никто не умеет, даже инструментов ни у кого нет. Скажи, ты мог бы сходить со мной в университет и выпилить костер? Фанера есть, рисунок нарисован, нужно просто…
— Иди нахер, — коротко предложил он.
— Пожалуйста!
Она попыталась в последний раз пробиться к нему.
— Я…я могу заплатить! За работу! Сколько ты хочешь? — Уля судорожно прикидывала, есть ли у нее с собой наличка и как много. В крайнем случае можно было бы пойти и снять с карты, там около пяти тысяч лежало.
Услышав про оплату, он напрягся и подобрался, став похожим на дикого зверя — только что шерсть на загривке дыбом не встала.
— Засунь себе свои деньги в задницу, — выплюнул он. — Мне не нужны никакие подачки.
— Ну просто так помоги, если не нужны.
— Вот мне делать больше нехер.
— Но…
— Так, кукла, — зло рыкнул он, и его темные глаза опасно сверкнули, — вали отсюда, пока не огребла. Не собираюсь я помогать ни тебе, ни твоему вонючему университету, усекла?
Дальше еще было про толстую задницу, тупую башку и все это матом, но Уля уже не слушала. В горле стоял жесткий колючий комок, словно она проглотила подушечку с иголками, и теперь та колола изнутри своими острыми стальными вершинками. От этого было так больно, что хотелось плакать. Очень хотелось.
«Не при нем, только не при нем», — твердила себе Уля, чувствуя, как под ресницами вскипают горячие слезы, но все же не удержалась и некрасиво всхлипнула прямо ему в лицо, прежде чем успела развернуться и быстро зашагать в противоположную сторону.
Куда? Неважно. Хоть куда. Подальше отсюда.
На морозе слезы быстро застывали и царапали лицо, но Уля этого не замечала. Шла, обхватив себя руками, и горько ревела — от обиды, от беспомощности, от всеобщей тотальной несправедливости.
— Эй! Блин, как там тебя. Стой! Стой!!!
Его крик резанул по ушам, и она вдруг испугалась. Мало ли что он хочет сделать, ведь сам угрожал, что она огребет.
Уля побежала быстрее, проскочила дорогу на красный свет, едва не оказавшись под колесами проезжающей машины, и помчалась к парку. Там много людей, там он ей ничего не сделает.
От страха она даже перестала замечать и свой лишний вес, и неудобные ботинки. Бежала, как в последний раз.
— Стой, дура! — раздалось в подозрительной близости от нее, чужое дыхание обожгло шею, и в следующую секунду Улю жестко перехватили поперёк груди, ловко сделали подсечку, и она вместе со своим противником кубарем покатилась в сугроб.
Конец