— Слушайте — заткнитесь, пожалуйста! — попросил из другого угла камеры Али-Баба. — Устроили тут ромашку: помню, не помню… Дайте спать!..
«Заканчивается посадка в самолет № 16917, отлетающий рейсом шестьдесят вторым Ашхабад — Москва. Просим отлетающих занять свои места!» — объявлял по радио диктор аэропорта.
Трошкин, Славин и Бейсембаев стояли у трапа «Ту-104». Прощались.
— Ну, счастливо оставаться! — Славин протянул майору руку.
— Всего доброго, — улыбнулся Бейсембаеву и Трошкин. Он был уже без парика, в обычном костюме, в своем прежнем трошкинском обличье. — Извините, что напрасно потревожили.
— Это вы извините, — улыбнулся Бейсембаев.
Славин и Трошкин поднялись по трапу последними, и стюардесса закрыла дверь самолета. Трап отъехал.
— …время нашего полета — четыре часа сорок минут, — объявляла в самолете синеглазая стюардесса. — А сейчас я попрошу всех пристегнуть ремни и не курить!
— А какая разница во времени с московским? — спросил Трошкин у Славина.
— Три часа. — Славин удобнее устроился в кресле и откинул спинку.
— Так, выходит, мы в Москве будем в двенадцать? — обрадовался Трошкин. — Я еще на работу успею.
Шум моторов внезапно прекратился. В проходе снова показалась стюардесса.
— Товарищи, кто здесь Трошкин? — спросила она.
— Мы, — сказал Трошкин.
— Вас просят выйти.
Трошкин и Славин, недоумевая, двинулись следом за стюардессой. Она открыла дверь, и они увидели подъезжающий к самолету автотрап. А на трапе, как памятник на пьедестале, величественно стоял профессор Мальцев в светлой дубленке.
Официантка поставила на столик, за которым сидели Мальцев, Трошкин и Бейсембаев, четыре дымящиеся пиалы. За стеклянными стенами ресторана было видно летное поле, самолеты, поблескивающие на солнце.
Все с удовольствием принялись за еду, кроме Трошкина — он отодвинул от себя пиалу, сказал:
— Я дома пообедаю.
Профессор перестал жевать и уставился на Трошкина.
— Следующим рейсом я улетаю! — твердо сказал тот.
— Какая безответственность! — воскликнул Мальцев. — Какое наплевательское отношение к своему делу!
— Мое дело — воспитывать детей, — сдержанно напомнил Трошкин, — а не бегагь с жуликами по всему Советскому Союзу.
Мальцев бросил ложку.
— Меня вызывает полковник, — он повернулся к Бейсембаеву, — и говорит: операцию прекращаем. Почему? — говорю я. — Если эти двое не москвичи и не знают названия улиц, они могут показать их на месте! Устроим им ложный побег, и они помогут нам определить все возможные места нахождения шлема! А он мне говорит: нельзя…
— Правильно, — сказал Трошкин.
Профессор молча царапнул по нему глазами.
— Ладно, думаю, — продолжал он. — Беру нашего вице-президента, отрываю его от работы, едем в ваше министерство. Ну то, се — наконец получаю разрешение. — Профессор вытащил из папки бумагу, потряс ею в воздухе. — Представляете, как все это сложно!
— Представляю, — сказал Бейсембаев. — Я двадцать пять лет работаю в системе и первый раз слышу, чтоб мы сами устраивали побег.
— А шлем, между прочим, тысячу шестьсот лет искали и тоже первый раз нашли!
— А я что? — сдался Бейсембаев. — Приказ есть, я подчиняюсь!
— Я бросаю все дела, беру это разрешение, — продолжал Мальцев, — лечу сюда, хватаю такси, мчусь к вам в Ахбулах, отпускаю такси, бегу в тюрьму, мне говорят: «Они уехали на аэродром». Лечу обратно с преступной скоростью, останавливаю самолет в воздухе, а он говорит: не хочу!
— Не хочу! — подтвердил Трошкин.
— Видите? — с мрачным удовлетворением проговорил Мальцев, впиваясь глазами в Бейсембаева. — Не страшен враг — он может только убить! Не страшен друг — он может только предать. Страшен равнодушный! С его молчаливого согласия происходят и убийство, и предательство!
— И я б на его месте боялся! — вступился за Трошкина Славин. — Они могут разбежаться, своровать, убить…
— Не в этом дело, — сказал Трошкин. — У меня сто детей каждый год, и у каждого мамы, папы, дедушки, бабушки. Меня весь Черемушкинский район знает, а я буду разгуливать с такой рожей да еще в такой компании!
— Кстати, о бабушках, — вдруг спохватился Мальцев. — Где у меня тут был пакетик? — забеспокоился он. — Ну только сейчас я держал в руках такой целлофановый пакетик…
— Вы на нем сидите, — подсказал Бейсембаев.
Мальцев приподнялся, вытащил из-под себя сплющенный пакет, протянул его Трошкину.
— Бабушка прислала вам пирожков, — сказал он. — Сегодня утром я забегал к вашим.
— Спасибо, — вздохнул Трошкин.
На стене цементного завода в строительной зоне исправительно-трудовой колонии висел лозунг:
«ЗАПОМНИ САМ, СКАЖИ ДРУГОМУ, ЧТО ЧЕСТНЫЙ ТРУД — ДОРОГА К ДОМУ».
А под лозунгом в составе своей бригады трудились Хмырь и Косой, укладывая шлакоблоки в штабеля.
— О! Появился! — сказал вдруг Косой.
Хмырь обернулся: по двору от проходной понуро шел Трошкин-Доцент.
— Ты где был? — подозрительно спросил Хмырь подошедшего Трошкина.
— В больнице.
Хмырь многозначительно посмотрел на Косого.
— Понятно, — сказал он и принялся за свои шлакоблоки.
— Что тебе понятно? — спросил Трошкин.
— Все понятно… Золото со шлема врачу на зубы толкал, вот чего! — выкрикнул Хмырь.
— Не по-воровски поступаешь, Доцент, — упрекнул Косой.
— Ну вот что, — спокойно сказал Трошкин. — В 10.00 у арматурного склада нас будет ждать автоцистерна. Шофер — мой человек. Возле чайной в стоге сена для нас спрятаны деньги и все остальное…
— Бежать?! — спросил Хмырь. — Я не согласный. Поймают.
— И я, — сказал Косой. — Как пить дать застукают!
Лейтенант Славин заглянул в пустую автоцистерну с надписью «Цемент». Там было темно, уныло, пахло сыростью.
— Н-да… — сказал он. — Неудобный вагончик.
— Тут недалеко, потерпят, — отозвался снизу шофер.
— Повторите задание! — сказал Славин, спрыгивая на землю.
— Занять позицию, чтоб меня было не заметно. Когда увижу, что трое залезли в цистерну, — выехать, не заправляясь цементом, к Али-Бакану. На развилке возле чайной остановиться и идти пить чай, пока эти не вылезут. А дальше…
— А дальше разбегутся они все к чертовой матери! А кто будет отвечать? Славин!.. Выполняйте!
— Нет, — сказал Хмырь.
— Нет, — сказал Косой.
— Ну бывайте! — попрощался Трошкин. — Деньги ваши стали наши… — Зайдя за угол, он облегченно и с наслаждением потянулся, засунул руки в карманы и, насвистывая песенку трех поросят, зашагал к проходной.
Когда работавший Али-Баба случайно оглянулся, он увидел острый зад Косого, мелькнувший за недостроенным домом…
— Эй, постой! — за спиной Трошкина раздался шепот.
Трошкин оглянулся: за ним следом по-пластунски ползли Косой и Хмырь.
Они залегли в канаве за зданием цементного завода. Перед ними метрах в пятидесяти виднелся глухой щитовой барак, крытый шифером.
Трошкин посмотрел на часы, спросил:
— А это точно арматурный склад?
— Я ж говорю — это слесарный! — раздраженно зашипел Хмырь. — Арматурный там — за конторой, — показал он большим пальцем назад.
— Во придурок! — возмутился Косой. — Чего свистишь-то? Я сам видел, как отсюда арматуру брали… Во!
Из цемзавода выехала автоцистерна с прицепом и остановилась возле барака. Из машины вылез шофер и скрылся за углом здания.
— Вперед! — скомандовал Трошкин и выскочил из канавы, как из окопа.
Пригибаясь, они подбежали к автоцистерне. Трошкин взобрался по лесенке, откинул крышку люка и протиснулся внутрь. За ним легко попрыгали в цистерну более худые Хмырь и Косой.
А из-за груды железных бочек за беглецами внимательно следил Али-Баба.
Из-за сарая появился шофер. Но это был не тот, с которым говорил Славин, а другой — постарше и поплотнее. Он стукнул сапогом по баллону, неторопливо залез в кабину, включил мотор.
— Пронесло! — перекрестился в темноте цистерны Косой. Машина подъехала под погрузочный люк цемзавода.
— А чего стали? — удивился Косой.
— Проходная, наверное, — прошептал Трошкин, с ужасом глядя на шланг, повисший над люком цистерны.
— Давай! — крикнул шофер, и в цистерну под давлением хлынул цементный раствор. Минуту спустя шофер махнул рукой: — Порядок! Полна коробочка!
Он проехал немного вперед, подвинув под шланг прицеп.
По дороге мчалась автоцистерна с прицепом, а в ней по горло в цементе стояли Трошкин, Хмырь и Косой, упираясь макушками в свод. Когда машину встряхивало на ухабах, тяжелая волна накрывала Хмыря с головой — он был ниже других ростом.
— А говорил: шофер свой человек, порожним пойдет, — упрекнул Хмырь отплевываясь.
Тут машину тряхнуло, и цемент окатил всех троих с головой.
— Как в Турции… — сказал Трошкин.
Машина остановилась. Шофер неторопливо выбрался из кабины и пошел к голубому домику с надписью «Пиво-воды». Трошкин откинул люк и, как танкист, высунул голову. Осмотрелся.
— Вылезай! — скомандовал он.
Хмырь и Косой вылезли следом и побежали к лесу.
— Эй! — закричали сзади. — Подожди!..
Беглецы обернулись и застыли: из люка прицепа торчал цементный бюст Али-Бабы!..
Лейтенант Славин в полной форме шел по пояс в цементном растворе, ощупывая багром дно цементной ямы. А по сторонам ямы (на суше) в скорбном и напряженном молчании стояло все тюремное и строительное начальство. Впереди — профессор Мальцев.
— Вон там! Там, в углу, проверьте! — истерично требовал он.
— Николай Георгиевич, — Славин остановился и укоризненно посмотрел на профессора. — Ну неужели вы не понимаете, что это бессмысленно? Что же они, по-вашему, сквозь шланг проскочили? У шланга автоцистерны диаметр двенадцать сантиметров, а у этого Али-Бабы один только нос — два метра!
— А где же они тогда? — чуть не плача, спросил Мальцев.
Зашелестели желтые листья кустарника, и на выжженную солнцем поляну вылезли взмыленные и исцарапанные Трошкин, Косой, Хмырь и Али-Баба. Беглецы были в трусах и майках, в руках держали окаменевшую от цемента одежду.