Сначала мы показываем упражнение всему классу, а затем подходим к каждому ребенку в отдельности и проверяем, насколько хорошо у него получается произносить правильно. Мы просим ребенка громко и с силой произнести первый слог в слове. Когда все дети более или менее подготовлены, мы вызываем их по одному и просим повторить слово.
Если ребенок произносит слово правильно, мы просим его встать справа, а если он допускает ошибку – слева. Если ребенок испытывает трудность в произношении какого-нибудь слова, мы его подбадриваем и просим произнести его еще несколько раз. Воспитатель записывает возраст ребенка, отмечая, какие именно ошибки допущены в артикуляции. Учительница может даже дотронуться до тех мускулов, которые должны быть задействованы в произношении, коснуться, например, изгиба губ или даже взять кончик языка ребенка и поставить его за зубную дугу, демонстрируя при этом, какие движения она сама делает при произношении этого слога. Учитель должен прибегать ко всем возможным средствам для того, чтобы помочь ребенку овладеть движениями, необходимыми для правильной артикуляции слов.
В качестве основы для этой гимнастики мы используем такие слова, как pane – fame – tana – zina – stella – rana – gatto.
Произнося слово pane, ребенок должен несколько раз с силой произнести pa-pa-pa, тренируя кольцевое сокращение мускулов губ.
Повторяя fa-fa-fa в слове fame, ребенок учится извлекать звук, приставив нижнюю губу к верхней зубной дуге.
В слове tana, повторяя ta-ta-ta, ребенок тренируется ставить язык за верхней зубной дугой.
В слове zina ребенок учится смыкать обе зубных дуги.
Повторяя слово stella целиком, мы следим за тем, чтобы зубы сильно не разжимались, а язык оставался за верхней зубной дугой (а не высовывался вперед, как это часто бывает).
В слове rana ребенок повторяет r-r-r, тренируя дрожащее движение языка, в слове gatto тренируется гуттуральный звук g.
Глава XПрирода в воспитании – сельскохозяйственный труд: уход за растениями и животными
Итар в своем замечательном труде под названием Des premiers developments du jeune sauvage de l'Aveyron («Доклад о первых успехах в развитии дикого мальчика из Авейрона») детально описывает любопытный и потрясающий по своему масштабу педагогический подвиг в попытке преодолеть психическую темноту слабоумного и в то же время вызволить человеческую природу из оков животного мира.
Так называемый «дикарь из Авейрона» – ребенок, выросший в природном окружении. Его бросили в лесу, думая, что таким образом избавятся от ребенка, но природа о нем позаботилась, и он выжил. Много лет мальчик прожил в лесу голышом, пока его не поймали охотники, после чего его отправили в цивилизованный Париж для изучения. Его жалкое тельце было покрыто множеством шрамов, говоривших о стычках с дикими животными, и ранами, полученными при падении с высоты.
Этот ребенок так и не научился говорить, а его разум навсегда остался почти полностью закрытым для умственного воспитания, что дало основание Пинелю диагностировать у него слабоумие.
Тем не менее именно этому ребенку обязана своим появлением позитивная педагогика. Итар, изучавший философию и ранее занимавшийся обучением глухонемых, взялся за воспитание дикого мальчика, прибегая к тем же методам, которые он уже отчасти применял при работе с людьми, страдающими нарушением слуха. С самого начала он верил, что одичавший ребенок ведет себя как слабоумный не по физиологическим причинам, а от недостатка воспитания. В этом вопросе Итар следовал принципам Гельвеция[45]: «Человек – ничто, пока над ним не поработает другой человек», иначе говоря, он верил в бескрайние возможности воспитания и противился педагогическим принципам Руссо, сформулированным им еще до Великой французской революции: «Tout est bien sortant des mains de l'Auteur des chose, tout dege-nere dans les mains de l'homme»[46] – и утверждавшим пагубное действие воспитания.
После некоторых экспериментов выяснилась ошибочность первого впечатления Итара. Тем не менее, осознав с помощью Пинеля тот факт, что он имеет дело с умственно неполноценным ребенком, Итар отложил в сторону свои философские теории и приступил к уникальному опыту в истории экспериментальной педагогики.
Итар разделил обучение дикаря на две части. С одной стороны, он рассматривал этот опыт как попытку вывести ребенка из животного состояния и приспособить его к социальной жизни, а с другой – как попытку интеллектуального воспитания слабоумного. Брошенный на произвол судьбы, этот ребенок тем не менее обрел неожиданное счастье: он, если можно так выразиться, был погружен в природу и сроднился с ней, – дождь, снег, бури, бескрайние просторы – все это было его источником развлечения, его постоянными спутниками, его любовью. Цивилизованная жизнь означает отказ от всего этого, но принятие этой жизни необходимо для развития человеческих качеств. На страницах своей работы Итар живо описывает ту нравственную работу, благодаря которой дикарь приобщался к цивилизации, расширяя круг своих потребностей и привыкая к заботливому отношению. Ниже я привожу отрывки из книги Итара, ярко свидетельствующие о необыкновенном терпении этого ученого при наблюдении за спонтанными проявлениями своего воспитанника. Учителя, желающие научиться методу экспериментальной педагогики, найдут в этой истории пример того, что значит настоящее терпение и самоотречение, необходимые для наблюдения за изучаемым объектом.
«К примеру, когда я наблюдал за ним в его комнате, он монотонно ходил из угла в угол, что производило гнетущее впечатление. То и дело он бросал взгляд на окно, и его глаза как будто смотрели в пустоту. Если в этот момент вдруг поднимался ветер или солнце выходило из-за туч, озаряя все вокруг ярким светом, он заливался громким смехом, подчас переходящим в истеричный восторг. Иногда, вместо этих проявлений радости, он приходил в неистовую ярость: начинал заламывать руки, стискивать кулаки, прижимать их к глазам и скрежетать зубами, становясь опасным для окружавших его людей.
Однажды утром он проснулся и увидел, что, пока он спал, прошел сильный снегопад. Он тут же радостно воскликнул, вскочил с постели, подбежал сначала к окну, а затем к двери. Пометавшись туда-сюда между окном и дверью, он в конце концов выбежал в сад, как и был, голышом. Там он начал резвиться, валяться по земле, набирая целые пригоршни снега и глотая его с поразительной жадностью.
Тем не менее при виде природных красот он не всегда выражал свои чувства в такой же очевидной и бурной манере. Следует заметить, что порой в выражении его лица читалось нечто вроде молчаливого сожаления и меланхолии. Когда непогода гнала всех в дом, дикий мальчик из Авейрона предпочитал оставаться в саду. Он несколько раз обходил весь сад, а затем присаживался на край фонтана.
Бывало, я целыми часами с неописуемым удовольствием наблюдал за ним, когда он так сидел. Я смотрел на его лицо, которое то не выражало ничего, то искажалось гримасой, постепенно принимая грустное, меланхоличное выражение, будто он о чем-то тосковал. При этом он не отводил глаз от воды, время от времени бросая в фонтан опавшие листья.
Во время полнолуния, когда его комнату заливал мягкий лунный свет, он почти всегда просыпался и садился возле окна. Он просиживал так практически всю ночь, в полной неподвижности, вытянув голову вперед, устремив взор на освещенный лунным светом ландшафт, погрузившись в некий созерцательный экстаз. Изредка его молчаливая неподвижность нарушалась глубоким вздохом, который переходил в жалобный стон и тут же затухал».
В другом месте своего труда Итар рассказывает о том, что мальчик не был знаком с простой ходьбой, принятой в цивилизованном мире, и мог передвигаться только вприпрыжку.
Итар пишет, что поначалу он сам бегал за своим воспитанником во время их прогулок по улицам Парижа, не пытаясь силой приучить мальчика к нормальному шагу.
Такое постепенное и мягкое приобщение дикаря к различным проявлениям социальной жизни; приспособление учителя к ученику на ранних этапах воспитания, а не наоборот; последовательное знакомство с новым образом жизни, который должен был полюбиться ребенку, а не вызывать у него ощущение бремени и пытки оттого, что ему что-то навязывают силой, – все эти педагогические принципы могут найти самое широкое применение в воспитании детей.
Мне кажется, что нет другого такого произведения, которое столь же пронзительно и красноречиво показывало бы контраст между жизнью в природной среде и жизнью в лоне цивилизации и в котором с такой же очевидностью демонстрировалась бы мысль о том, что общественная жизнь целиком состоит из запретов и ограничений. Вспомним хотя бы то, как сдерживают стремление детей бегать, заставляя их ходить шагом, и как не разрешают громко кричать, приучая к спокойным разговорным интонациям.
И тем не менее педагогический эксперимент Итара увенчался успехом, притом что исследователь не прибегал к принуждению, а лишь предоставил цивилизации самой очаровывать малыша, привлекая его в свое лоно. Это похоже на вырывание человека из рук природы, отлучение ребенка от материнской груди, но вместе с тем это дает новую жизнь.
На страницах произведения Итара мы видим, как в конечном итоге любовь к людям превозмогает любовь к природе: дикарь из Авейрона в конце концов начинает чувствовать любовь Итара, заботу о себе и пролитые над собой слезы и предпочитать их радостям безудержного валяния в снегу и созерцания бесконечных просторов неба в звездную ночь: через день после своего побега он, со смиренным и кающимся видом, возвращается по собственной воле туда, где его ждет вкусный суп и теплая постель.
Спору нет – человек извлекает массу удовольствия от социальной жизни и привносит в нее гуманизм и любовь. Но вместе с тем человек все еще принадлежит царству природы, и ему необходимо (особенно в детстве) черпать из нее силы для телесного и духовного развития. Мы находимся в тесных взаимоотношениях с природой, которая влияет, и порой довольно существенно, на развитие нашего организма. (Приведу в качестве примера историю об ученом-физиологе, который держал детенышей морских свинок в специальном контейнере, изолированном от воздействия земного притяжения, и спустя некоторое время обнаружил у них рахит.)