[21]. На долю мужчин с таким гаплотипом приходится сегодня 19 % мужского населения Европы. «Крепкие анатолийские парни», по-видимому, высоко оценили местных женщин, о чем свидетельствует митохондриальная ДНК нынешних жительниц Европы.
— Мы и не думали, что интерес к ДНК-тестированию будет так велик, — сказал Спенсер Уэллс, когда я позвонила ему в штаб-квартиру Национального географического общества в Вашингтоне. Он едва успел перевести дух после двух экспедиций, и времени было в обрез. — Эти парни из отдела маркетинга решили, что вряд ли им удастся продать больше 10 тысяч комплектов для тестирования — и то, если повезет. Казалось бы, кого серьезно интересует, откуда пришли их далекие предки?
Однако в первый же день продаж комплекты были раскуплены. Через 5 лет было продано почти 400 тысяч комплектов, при этом 85 % пришлось на американцев.
— Европейцам трудно понять этот энтузиазм, поскольку они все еще связаны со своими родными местами, — говорит Уэллс.
Я спросила, что он имеет в виду.
— У вас есть чувство, что ваши предки всегда жили в Дании, Франции или где-то еще поблизости, что этнически вы — европейцы. Другое дело — американцы: афроамериканцы, латиноамериканцы, американцы кубинского, китайского, европейского или какого-то иного происхождения.
Эта перемешанность — щедрый подарок для генетиков. Сейчас Уэллс работает над фильмом, который рассказывает о его «походах» в Квинс, самый мультиэтнический из всех административных районов Нью-Йорка, где он собрал пробы крови у двух сотен случайно выбранных жителей для последующего ДНК-тестирования.
— Мы нашли изрядную долю генных вариантов в этом небольшом кусочке Америки. И можем рассказать каждому жителю, согласившемуся на эксперимент, фантастическую историю его происхождения, — говорит он.
Но родство со своими давними предками — еще не все. И я могу сказать вслед за А. Хоумс, которая отдала свою ДНК в руки Генографического проекта и получила ответ «гаплотип U», или так называемый европейский «клан» (группа, берущая начало от некой женщины, жившей примерно 50 тысяч лет назад, потомки которой расселились по всему континенту): «У меня такое чувство, что за несколько сотен долларов мне рассказали то, о чем я и так давно знала, а именно: все мы — родственники друг другу».
Спенсер Уэллс не разделяет ее скептицизма.
— Конечно, это только микроскопическая часть вашей родословной, но она действительно ваша, — настаивает он. — И большинство людей это вполне удовлетворяет. Ощущать связь с небольшой группой людей, живущих где-то в Африке, и быть причастным к фантастическому путешествию, которое когда-то совершили ваши общие предки, — разве от этого не захватывает дух?
Я хорошо понимаю, как хотелось бы кому-то из озабоченных своей идентичностью людей узнать то, что ему дороже всего, и лежит это в области генеалогии, а не антропологии. Именно этим и занимаются те, кто «выращивают» фамильные древа исходя из анализа ДНК. Но им не нужно скрупулезно изучать церковные книги и официальные документы с датами рождения и смерти; вместо этого они исследуют ДНК — вашу и ваших предполагаемых родственников, и дают однозначный ответ. Документы можно подделать, но то, что записано в ДНК, никаким фальсификациям не подвластно. О происхождении «незаконнорожденного» ребенка вы узнаете со стопроцентной достоверностью только одним способом: проанализировав его геном и геном «подозреваемых лиц».
На генеалогической почве выросла целая новая отрасль бизнес-индустрии. В одних только Соединенных Штатах более 50 тысяч частных компаний занимаются генеалогическим тестированием, а есть еще международные генеалогические организации, группы по интересам, Интернет.
А начался этот бум с поиска нынешними американцами своих иудейских корней. Поиски привели к сословию коганим (сословию священослужителей), прямым наследникам ветхозаветного первосвященника Аарона, который в спорах с фараоном выступал вместо своего темпераментного, но косноязычного младшего брата Моисея. К этому замечательному сословию принадлежит и канадский нефролог Карл Скорецки. Познакомившись с другим представителем коганим из местной общины, он поразился — тот был совершенно не похож на него. Скорецки относился в евреям ашкенази, людям со светлой кожей и восточноевропейскими корнями, а его «соплеменник» — к сефардам, смуглолицым потомкам выходцев с Пиренейского полуострова. И тем не менее, как гласит миф, оба они имели одного предка, что не могло не отразиться на их генетике.
Дабы убедиться в этом, Скорецки обратился к биологу Майклу Хаммеру, который в то время (в 1990-х годах) занимался исследованием Y-ДНК в Аризонском университете. Хаммер отнесся к просьбе Скорецки со всей серьезностью. Он детально проанализировал ДНК Y-хромосомы Скорецки и другого представителя сословия коганим, и в 1997 году опубликовал результаты в Nature. Это была настоящая сенсация — в статье Хаммера присутствовали неопровержимые доказательства родства двух столь не похожих друг на друга мужчин: характерная картина распределения генетических маркеров совпадает у них и у всех других евреев коганим на 98,5 %. Это распределение — а соответственно и гаплотип — получило название Cohen model haplotype, или просто СМН[22].
Так было доказано, что Y-ДНК — прекрасный информативный материал для генеалогических изысканий. Но одно дело — академические исследования, и совсем другое — рынок. Их разделял почти пятилетний временной промежуток. Лишь в 2000 году американская фирма Fami-lyTreeDNA провела первое коммерческое тестирование для выяснения родословной по мужской линии. Примерно в то же время английская компания Oxford Ancestors начала аналогичные работы с митохондриальной ДНК, — и вскоре генеалогические исследования расцвели пышным цветом. Уже в 2006 году оборот рынка генеалогических тестов составил 60 миллионов долларов. С тех пор примерно миллион человек уже прошли тестирование, и их число с каждым годом увеличивается на 100 тысяч.
Генеалогическое тестирование включает сравнение нуклеотидных последовательностей генов и распределений маркеров у двух испытуемых или у испытуемого и в базе данных. И чем эта база данных обширнее, тем скорее клиент приобретет новых неизвестных ему ранее родственников, а его фамильное древо украсят дополнительные ветви и веточки.
Особую группу людей составляют те, кто занимается генеалогией как любители. Они перерывают груды актов о рождении, а во время отпуска разбирают надписи на замшелых надгробных плитах. Некоторые считают их фанатиками. Сегодня, в век генетики, они с маниакальным упорством копаются в собственном геноме и геномах других, пытаясь разобраться в своем прошлом и сориентироваться в настоящем. Они «читают» нуклеотидные последовательности с таким же интересом, с каким некоторые из нас читают воскресные газеты, и не смущаясь звонят совершенно незнакомым людям с такой же, как у них, фамилией, с просьбой заполучить пробу их ДНК — проверить, не их ли это родственники. И если те отказываются, ищут обходные пути.
О людях, которые украдкой собирают микроскопические остатки биологического материала своих предполагаемых родичей и, никого не спросив, отправляют их на ДНК-тестирование, ходят настоящие легенды. Некая пожилая леди из Флориды поведала на страницах New York Times, как она выслеживала одного мужчину, который, по ее подозрениям, был потомком брата ее пра-пра-пра-прадедушки, и как ей удалось раздобыть одноразовый стаканчик, из которого он только что пил кофе[23]. Другая, не менее почтенная дама хвасталась, что ей удалось во время печальной процедуры прощания с усопшей двоюродной бабушкой вырвать из ее шевелюры несколько волосков.
— Все это мне хорошо знакомо, — говорит техасец Беннет Гринспан.
Мы с ним беседуем по телефону. Гринспан, директор FamilyTreeDNA, самой старой и самой крупной компании в этом секторе рынка, признается, что время от времени они берут на анализ «контрабандные» образцы и за дополнительную плату выделяют микроскопические количества ДНК из кусочков ногтей, материала, собранного с волосков зубных щеток или с обратной стороны почтовых марок.
— Почему люди занимаются подобного рода вещами? Это не так уж трудно понять — их интересует, откуда они родом; они хотят определенности.
Гринспан и сам когда-то был любителем генеалогии. Сегодня, когда ему уже исполнилось 60 лет, он с удовольствием вспоминает хобби своей счастливой юности. В 2009 году его лаборатория в Хьюстоне провела более полумиллиона ДНК-тестов, и сегодня в базе данных компании содержатся сведения о нуклеотидных последовательностях 176 тысяч молекул Y-ДНК и образцы 106 тысяч митохондриальных ДНК.
— Но мы постоянно расширяем нашу базу данных, — торопится добавить Гринспан.
Сегодня клиент может получить гораздо более детальный ДНК-профиль, чем тот, что основан на горстке маркеров. Помимо всего прочего, FamilyTreeDNA начала секвенировать митохондриальные геномы всех 100 тысяч с лишним содержащихся в ее коллекции образцов — с тем чтобы отыскать неизвестные ранее мутации. Это позволит выявить генетические нюансы, уходящие своими корнями на несколько поколений глубже, чем то, к которому принадлежала ваша пра-пра-пра-прабабушка. Мутации, которые присутствуют в ДНК относительно небольшого числа людей и, следовательно, строго специфичны.
— Вот когда начинается настоящая генеалогия! — восклицает Гринспан, а затем рассказывает мне о том, как начинался его бизнес.
В 1999 году он получил уведомление об увольнении и растерялся — что теперь делать, чем заняться? Подумав, Гринспан решил попытать счастья на ниве генеалогии, а для начала построить свое собственное фамильное древо. Однако он очень быстро зашел в тупик: отыскав некоего человека в Аргентине с такой же фамилией, как у его двоюродного брата, он не смог найти свидетельства родства.