Глава 10
— А у тебя, слышал, пополнение, — слез с подоконника, ибо солнце пекло спину нещадно. — Видел их?
— Нет еще. Пока не до того было.
— Тогда удачи, — похлопал Кархема по плечу, — будет, чем заняться вечером, вернее, кем.
Не знает он о девчонке, и это очень хорошо. Тем более в гареме её нет, а с Фаратой можно будет попробовать договориться.
Смотрительница тем временем вернула Эйву Макоре.
— И? — повариха глянула на раздосадованную Фарату. — Обрадовала тебя Садат?
— Пусть сидит у тебя в кухне и не высовывается, вот мой наказ. Дозреет когда, сгодится, — и удалилась.
А Макора посмотрела на бледную перепуганную Эйву, и сердце орчанки не выдержало. Не жаловала она людей, что правда, то правда, но перед ней сейчас, по сути, детеныш неразумный.
— Сядь, — указала на скамейку, после чего налила в чашку ягодного отвара и поднесла девушке, — выпить. Что они тебе сказать?
— Ничего толком, — взяла чашку.
— Ладно, ты не дрожать. Я найти Садат и все у нее узнать.
— Благодарю, гэл Макора, — подняла на нее полные слез глаза. — Вы ко мне очень добры.
— Не должны девочки страдать, неправильно это. У меня тоже быть дочь. Хорошенькая уродиться, клыки аккуратненькие, волосы густые, черные, фигура всем на зависть, правда, быть мельче всех наших, — и скорее отвернулась к плите.
— И где теперь ваша дочь? — отпила сладкого отвара.
Однако орчанка лишь махнула рукой.
— Работать будешь здесь, у меня, — произнесла не своим голосом, — как я узнать, что от повитухи, рассказать тебе.
— Хорошо.
— Габан, габан… давай-ка, почистить мне кореньев. Ужин не за горами. Оруки когда голодные, злые.
Эйва быстро допила отвар и побежала в холодный погреб за кореньями. Уж очень хотелось остаться в кухне, да еще и рядом с этой большой, но как оказалось, добродушной орчанкой. Чего не скажешь о Фарате, смотрительница одним своим видом пугает. Ясно и понятно, она людей на дух не переносит, но вынуждена терпеть, работа такая.
Через час наконец-то закончила с кореньями — начистила целую корзину, которую даже поднять не смогла, так волоком и потащила к столу Макоры. И вдруг уперлась во что-то твердое, а обернувшись, чуть в корзину не шлепнулась от страха. Напротив стоял Тарос. Стоял и смотрел на нее с легкой усмешкой. Эйва в свою очередь точно оцепенела. Да он преследует её.
— Сегодня ты отнести мне ужин, — склонился, взял корзину и поставил на стол.
— Не понесет она тебе ужин, — раздался голос поварихи, — Фарата строго-настрого запретила выпускать ее из кухни.
— А если понесет? Ты что же, побежишь докладываться? — уперся кулаками в стол.
— Я не побегу, колени уже не те, — улыбнулась, — побегут другие. За ней присматривают, бэр Тарос. Оставь девчонку в покое. Она незрелая, понимаешь? — заговорила тише. — Не сможет она быть с таким, как ты.
— А с вожаком, значит, сможет?
— И с ним не сможет.
— Я ее чую, она готова к…
— Не готова, — посмотрела на него строго, даже зло, — угробишь ее и все. В первую же постель.
— С чего такая уверенность? — сложил руки на груди.
— Уж я знаю, о чем говорю. На белом свете живу не первый день.
— Не ты ли послала ее ко мне?
— Послала отнести миску с едой, а не в постель лечь, не путай. А коль понравилась она тебе, веди себя не как привык. Жди.
— И дождусь только одного, как Фарата подложит ее под Кархема, — так же прошептал, — вижу, ты прониклась к ней. Так помоги, поговори со смотрительницей. Я девчонку не обижу.
— Она меня слушать не станет. Я ей не указ. Нужно, иди и сам говори.
Тогда Тарос повернулся к Эйве, до чего ему хотелось подойти к ней, вдохнуть запах. Самка так и не идет из головы, всю прошлую ночь промаялся. Желание ощутить её не смогла погасить ни одна из наложниц. Какое-то наваждение, иначе не назовешь.
— Ладно, — буркнул себе под нос и поспешил на выход.
А Эйва растерянно посмотрела на Макору.
— Хотеть он тебя, — пожала та плечами, — сильно хотеть.
— И что же мне делать?
— Сидеть тут и слушать меня. Бэр Тарос воин достойный, вожак его уважать, потому воровать он тебя не станет, а вот выменять попытаться.
— Выменять? — принялась выкладывать коренья из корзины.
— Да. Бэкда. Или по-вашему, как там, — задумалась, — а, обмен. Оруки любить обмен. У нас так жен выменивать. Орук тащить много подарков родителям невесты. И чем красивее оручек, тем больше подарков. Помнить я один случай. Орук так хотеть жениться на одной красавице, что подарить ее семье целых два гулума всякой всячины. Правда, потом много лет жалеть об этом, — рассмеялась, — оручек оказаться скверного характера.
На что Эйва лишь скромно улыбнулась. Если Тарос выменяет ее, то жизнь тем же днем и закончится.
Поздним вечером, когда всю посуду помыла, вымела трапезную и замочила в воде бобы на завтра, девушка вернулась в покои для прислуги, где села на свою койку. Сил совсем не осталось, только бы лечь уже да уснуть. Но в этот момент в покои пожаловала Риа с Илией.
— Какая радость, что ты здесь, — подошли к ней.
— Давайте отложим до завтра? — подняла на них уставшие глаза.
— Ну, пожалуйста, Эйва. Я девчонок предупредила. Даже место нашла.
— Какое еще место?
— В купальной. Там никого в это время.
— Что-то не нравится мне эта затея.
— Говорю тебе, орки расходятся по своим домам, в чертогах остается только стража, повариха да смотрительница. Макора, когда храпит, ничего и никого не слышит. Фарата сидит с наложницами за толстенными дверями, а стража всегда на местах.
— Вы, кажется, про вожака забыли, — криво усмехнулась. — Про ходки забыли, стража два раза за ночь обходит чертоги.
— Кархему до прислуги никакого дела, а стража обходит, но в купальную они не заглядывают, считают нечестивым местом.
— Ладно, — поднялась, поправила платок, — идем.
Прачки присоединились по пути. И все небольшой толпой устремились в купальную. Сейчас там было сухо и прохладно, а небольшие окна, считай, под самым потолком пропускали лунный свет, который ровными полосками тянулся по полу.
— Вон туда, — Риа указала на центр с каменными лавками и небольшим фонтаном.
А когда разместились, сняли с себя платки. Эйва тоже сняла, не нравилось ей ходить с вечно стянутой головой, бусины постоянно лезли в глаза, щекотали нос и лоб. И после недолгих приготовлений, Эйва запела.
Глава 11
Кархем поднялся, посмотрел на спящую в постели новенькую наложницу. Налия, кажется. Самка проявила себя неплохо, почти не сопротивлялась, разве что в самом начале, да и то из-за страха. А потом вела себя послушно, за что ей было разрешено остаться в покоях на ночь. Все-таки молодец Фарата, хорошо их учит.
Но, несмотря на полученное удовольствие, уснуть не вышло. Орк подошел к распахнутому настежь окну, сел на подоконник и уставился на небо, испещренное тысячами звезд. Ветер трепал пушистые кусты правительственного сада, ночные птицы, попрятавшиеся в кронах деревьев, издавали чудные звуки, время от времени слышался лязг металла и голоса стражников. И только Кархем прикрыл глаза, как до ушей донесся голос. Тот самый голос. Вожак тотчас встал. Неужели приснилось? Тогда начал вслушиваться. Правда, песня звучала очень приглушенно. А когда высунулся из окна, понял, откуда доносится голос — из купальной, расположившейся как раз под его покоями. Снова из купальной!
Недолго думая, натянул на себя штаны, быстро зашнуровал и отправился на поиски. Лишь бы успеть и поймать эту певчую птичку. Иначе впору думать, что в чертогах завелась дриада, слишком уж диковинный голос.
Кархем бесшумно спустился на первый этаж и тихо, словно ларнийский медведь, подкрался к купальной.
Далеко впереди сидела кучка самок, по одеждам все из прислуги, а одна из них пела. Вот и попалась… птичка… Сидела она боком, но из-за длинных волос, что лежали на плечах, лица было не рассмотреть. И вроде хотелось выйти, схватить девчонку, но не получилось, ноги, будто вросли в пол. Ее голос то лился лесным ручьем, то звенел ветром в камнях, то раскатывался весенним громом, то потрескивал костром, а главное, будил что-то глубинное в душе, давно позабытое, спрятанное. Вдруг вспомнились детские годы, когда детенышем он лазал по заснеженным скалам и вовсе не развлечения ради, а чтобы найти хоть что-нибудь съестное. Вспомнилось, как грел промерзшие насквозь руки и ноги у пещи, слушая завывание ветра по ту сторону гулума. Когда же проморгался, заметил, что все девушки плачут.
Неожиданно она замолчала и опасливо осмотрелась.
— Пора нам уходить, — прошептала, после чего набросила на голову платок.
Кархем в свою очередь узнал в ней ту, кою видел сегодня днем, это она шла за Фаратой.
— Спасибо, Эйва, — раздалось чуть ли не хором. — Ты ведь споешь нам еще как-нибудь?
— Может быть.
И только девушки собрались сделать шаг в сторону выхода, как из тени выросла огромная фигура. Бедняжки со страху завизжали, заметались в разные стороны. Но когда орк вышел на свет, встали будто вкопанные, позабыв обо всем на свете.
— Уйти всем кроме одной! — голос вожака разнесся по купальной зловещим эхом. — Та, что пела, остаётся.
Риа вмиг побелела, посмотрела на Эйву, и с губ ее слетело еле слышное «прости».
— Я еще долго буду ждать? — Кархем сделал несколько шагов вперед.
Через минуту в зале остался только он и его добыча. Эйва стояла ни жива, ни мертва, то и дело сжимала руки в кулаки от ужаса и бессилия. Знала же, чувствовала, что все закончится плохо. Говорили ей, сидеть в кухне и не высовываться, но куда там… А вожак медленно подошел. Да он больше Тароса! Тело бугрится мышцами, опутанными жилами, на животе и ребрах виднеются шрамы, на груди чернеет татуировка, под которой все те же шрамы. На лицо посмотреть смелости не хватило.
— Эйва? Так тебя звать?
На что, молча, закивала.
— Знаешь, кто я?
И снова кивок.