— У него много друзей?
— Я же сказала, не знаю!
Мать снова включила дрель.
— А разве людям он не кажется странным?
— Вполне возможно, — сказала мать и вонзилась дрелью в стену.
Я пошла в свою комнату и легла на кровать. Должно быть, дядя Фридхельм очень несчастлив — быть таким чёрно-белым среди разноцветных людей. На улице и в кафе на него наверняка оглядываются. Может, они думают, что у дяди Фридхельма какая-нибудь заразная болезнь, и поэтому не хотят с ним водиться. В конце концов, им же не хочется, чтобы весь Мадагаскар стал чёрно-белым. Минуточку, весь Мадагаскар? Я вскочила с кровати и побежала в гостиную. Фотоальбом всё ещё лежал на столе. Я раскрыла его на том месте, где они стоят на горе с рюкзаками. Там всё было чёрно-белым. Теперь ясно, подумала я, почему бабушка ничего не хотела говорить про водолазки. Она сама раньше была чёрно-белая. Дедушка тоже. И горы. Весь мир, должно быть, раньше был чёрно-белый. Может быть, подумала я, дело вовсе не в моём дяде. Он не стал цветным, потому что Мадагаскар не стал цветным, в отличие от всего остального мира. Если бы он приехал домой, он бы расцвёл. Я нашла решение. Я могла бы ему помочь. Я села в своей комнате за письменный стол.
«Дорогой дядя Фридхельм, — писала я. — Случайно я узнала, что ты ещё чёрно-белый. Тебе нечего стыдиться этого, я знаю, что ты в этом совсем не виноват. Всё дело в Мадагаскаре. Потому что здесь за последнее время все стали цветными. Если ты вернёшься домой, то тоже станешь».
Я вложила письмо в конверт и отнесла отцу.
— Пошли, пожалуйста, это дяде Фридхельму.
Отец даже не взглянул:
— Положи сверху.
Я положила письмо на гору бумаг рядом с письменным столом отца и, довольная, отправилась спать.
Назавтра я спросила отца, отослал ли он письмо.
— Конечно, — сказал он.
В следующие дни я всё ждала дядю Фридхельма. Перед тем как заснуть, я представляла себе, что он стоит в дверях, сияющий и разноцветный. А вся семья нахваливает меня, что я спасла дядю от чёрно-белости. И все поздравляют моих родителей с такой дочерью, и отец больше не ставит мне в пример моего кузена, который изучает латынь. Он гордится мною.
Дядя Фридхельм не приехал. Через неделю я спросила у матери, нет ли от него каких-нибудь известий.
— Нет, какие там известия, — сказала она.
Через несколько недель я перестала по вечерам прислушиваться, не позвонят ли в дверь. Я почти совсем забыла про дядю Фридхельма и его проблему. Пока однажды в среду не вернулась из школы. Пахло гуляшом. Я прошла на кухню. Отец сидел за столом с каким-то мужчиной.
— Привет, детка, обед сейчас будет готов, — сказал он мне и добавил: — А это, кстати, дядя Фридхельм.
— Привет, — сказала я и уставилась на мужчину за столом. Он был весь цветной, с головы до ног. Всё получилось.
— А, племянница! — сказал дядя Фридхельм.
— Ничего-ничего, мне это было нетрудно! — сказала я.
III
В восемь лет я вызволяла моего отца из нашей гостиной. Его там завалило. Виновата в этом была бабушка, которая подарила мне старое пианино. Поскольку в моей комнате пианино не помещалось, его должны были поставить в гостиной.
— Для этого придётся разобрать стеллаж, — сказала мать, — а старые книги отнесём в подвал.
— Хм, — сказал отец.
— Ты позаботишься об этом? — спросила мать.
— Хм, — сказал отец.
— Мы, — сказала мать, — собирали этот стеллаж. Правильно?
— Правильно, — сказала я. Отец постоянно покупал и покупал книги, а мы с матерью то и дело ездили в «Икею», пока в гостиной не выстроился очень длинный стеллаж, занявший целую стену.
За неделю до того, как нам должны были привезти пианино, мать стала каждый день напоминать отцу, что ему следует позаботиться о стеллаже.
— Да-да, — говорил отец.
В тот день, когда нам должны были привезти пианино, мать уезжала в город по делам.
— Ведь ты, — сказала она отцу, — прямо сейчас начнёшь разбирать стеллаж, верно?
— Да-да, — сказал отец.
За час до назначенного времени, когда нам должны были привезти пианино, отец начал разбирать одну секцию стеллажа.
— Тебе помочь? — спросила я.
— Нет-нет, я управлюсь, — сказал отец и пошёл в гостиную.
Оттуда долго ничего не было слышно. Потом раздался грохот. Я побежала в гостиную. Мне навстречу уже вылез икейный стеллаж, проломившись сквозь дверь. Он торчал из того места, где раньше было стекло. Стекло наполовину выпало и разбилось, а на той его части, которая ещё осталась, держался стеллаж. Или то, что от него осталось. Перед дверью на ковре лежали длинные осколки стекла.
— Папа! — крикнула я.
— Да, — отозвался он из гостиной.
— Ты там живой?
— Да.
— А стеллаж?
— Стеллаж нет.
В этот момент в дверь позвонили.
— Я сбегаю, — сообщила я и побежала к двери.
— Янсен, Янсен, Янсен и сын, — назвался голос в домофоне. — Мы привезли пианино.
— Э, спасибо, — сказала я и побежала назад к двери гостиной.
— Там привезли пианино.
Из гостиной послышался стон.
— Мне им открыть?
— Нет, задержи их!
Я плохо представляла себе, как мне задержать Янсена, Янсена, Янсена и сына. Но я не хотела лишний раз заставлять отца нервничать.
— Ладно! — крикнула я в сторону гостиной и побежала назад, к двери квартиры.
Там звонили всё настойчивее.
— Минуточку, пожалуйста, — сказала я в домофон и побежала обратно к гостиной. — Папа, тебе придётся выйти.
— Не выйдет, — сказал отец.
В гостиной что-то грохотало. С улицы доносились громкие гудки. Я выглянула из окна. Перед домом стоял мебельный фургон с надписью «Янсен, Янсен, Янсен и сын». Я открыла окно.
— Что, никого нет дома?! — крикнули снизу.
Я быстро закрыла окно.
— Папа, — сказала я в гостиную, — выйди же сюда!
— Мне надо сперва разгрести эти проклятые книги! — прорычал отец.
Между тем частые короткие сигналы переросли в один сплошной пронзительный гудок. Я пошла к двери и нажала на кнопку домофона. Вскоре по лестнице, пыхтя, поднялись два грузчика с пианино.
— Янсен, Янсен, Янсен и… — сказал тот, что потоньше.
— Куда ставить? — прохрипел тот, что потолще.
— В гостиную, туда, — сказала я и пошла впереди, показывая дорогу.
— Опять ты здесь, и что скажет мама?! — крикнул отец.
Грузчики опустили пианино на пол и смотрели на разбитую дверь.
— Ой, что скажет мама? — сказал толстый грузчик.
— Кто это там? — спросил отец.
— Янсен, Янсен, Янсен и сын, — отозвался тонкий грузчик.
Из гостиной послышался стон.
— Куда нам ставить пианино? — спросил толстый.
— Вносите сюда! — крикнул отец.
— Ничего не выйдет, тут дверь подпёрта стеллажом.
В гостиной загрохотало. Потом треснуло оставшееся в двери стекло. Теперь стеллаж держался на единственном, очень узком зубце.
— Если туда сунуться, — сказал толстый грузчик, — можно порезаться. Отойдите-ка в сторонку!
— Как же я тогда уберу из-под двери от A до D?
— Там что, буквы, что ли, валяются под дверью? — толстый грузчик посмотрел на тонкого. Тот пожал плечами.
— Нет, книги, — сказала я. И тут мне кое-что пришло в голову. — Папа, — крикнула я, — а ты кинь книжкой в стекло. Если его выбить, оно больше не грохнется.
— О, вот это правильно, — сказал толстый грузчик.
— Какой же книжкой? — прорычал отец.
Я поразмыслила.
— Возьми Брокгауза!
— Ладно! — согласился отец. — Сейчас я брошу том от А до Ат!
— Ложись! — крикнул толстый грузчик.
Стеллаж с грохотом просел. Теперь оставался только маленький осколок стекла.
— Сейчас, — предупредил отец, — последует от Ко до Лу!
— Ладно, — согласился толстый грузчик.
Ещё раз громко хрястнуло, и теперь всё стекло нашей двери целиком валялось на ковре. Отец отодвинул в сторону остальные книги и вытащил из двери стремянку.
— И куда теперь поставить пианино?
Грузчики выжидающе стояли с пианино в дверях гостиной. Я сдвинула в кучу несколько стопок книг:
— Туда.
Грузчики поставили пианино.
— Теперь распишитесь — и мы ушли.
— Нет. — Отец попросил их ещё снести в подвал книги и остатки стеллажа, за отдельную плату, естественно.
— Боитесь, поди, супругу, а? — сказал толстый грузчик и подхватил стопку книг.
Отец пылесосом убирал с ковра мелкие осколки стекла.
Полчаса спустя наша гостиная выглядела такой же пустой, как при нашем переезде.
— Вау, — сказала мать, когда вечером вернулась домой, — неужто ты даже снёс в подвал все книги?
— А то ты меня не знаешь, — сказал отец. — Если я за что берусь, то делаю это основательно.
IV
Когда мне было девять, нам достался пенсионер. Он позвонил в дверь, когда мать и я сидели перед телевизором.
— Поди посмотри, кто там, — сказала мать.
Я пошла посмотреть. Перед дверью стоял старый человек с потёртым кожаным чемоданом в руке. На голове у него была шляпа.
— Тут перед дверью стоит старый человек! — крикнула я в сторону гостиной.
— Пожилой, — поправил меня старик.
— Пожилой! — крикнула я.
Мать вышла из гостиной.
— В чём дело? — спросила она.
Старик снял шляпу и прижал её к животу. Вокруг его головы сиял венчик седых волос. Посередине ничего не было.
— Я ваш пенсионер, — сообщил он.
— Вы ошиблись, — сказала мать, — у нас нет никаких пенсионеров!
Она взглянула сначала на меня, потом на пенсионера.
— Именно поэтому меня и распределили к вам.
Мать не нашлась, что ответить.
— Но не беспокойтесь, — сказал старик, — я прихожусь не на вас одних. Помимо вас, меня кормят ещё трое работающих.
— Ах вон как, — сказала мать, — ну, тогда ладно.
— Последние девять месяцев я был у других, теперь на три месяца ваша очередь. — Пенсионер заглянул через плечо матери в квартиру. — Если вы позволите…
Он отодвинул мать в сторону своей шляпой. Мы смотрели, как старик вешал своё пальто и шляпу в гардероб и с интересом оглядывался.