— Подозреваю, здесь у вас кухня, — предположил он и направился в ванную.
— Напрасно подозреваете, — сказала мать и пошла назад в гостиную.
Я направилась за ней. Спустя четверть часа пришёл и пенсионер.
— Ах вот вы где. — Он подсел к нам на диван. Некоторое время все молчали. — И что вы смотрите? — спросил он потом.
— Сериал «Линден-штрассе», — ответила мать.
— Ах, — сказал пенсионер, — разве он теперь идёт по средам в шесть?
— Это повторение. — Мать не отрывалась от экрана. Только что госпожа Баймер как раз узнала, что её муж с Анной Циглер ждут ребёнка.
— Вон оно что, — сказал пенсионер. — А это неужто Хрис Барнштег? Разве она не блондинка?
— Она уехала в 1987 году! — Мать сердито глянула на него.
Госпожа Баймер пошла с Габи Ценкер домой, а там Анна Циглер и Ганс Баймер как раз говорили об их общем ребёнке.
— Привет, — послышалось сзади.
Я обернулась. В дверях гостиной стоял отец. Мать не повернула головы.
— Привет, — сказала она. — Позволь представить тебе нашего пенсионера.
Старик встал и направился к отцу.
— Добрый день, я пенсионер, распределённый к вам.
Отец протянул ему руку и сказал:
— Хм.
— Хм? — угрожающе переспросила мать.
— Пенсионное обеспечение, — пролепетал отец.
— Ганс! — прошептала госпожа Баймер.
И сразу после этого пошла сопроводительная музыка «Линден-штрассе».
Мать попросила пенсионера выйти в коридор.
— Ну? — обратилась она к отцу.
Он объяснил, что в последний раз, заполняя налоговую декларацию, поставил галочку в графе «Пенсионное обеспечение», потому что он подумал, что было бы неплохо, если на пенсии его будут обеспечивать. Он не мог предположить, что это, наоборот, мы должны обеспечивать пенсионера.
— Но ведь это, — сказал отец, — не такая уж большая проблема.
— Ах, — вздохнула мать, — да ты, вообще, знаешь, сколько всего требуется пенсионеру? Еда, одежда, протезирование зубов, не говоря уже о таких вещах, как бридж-клуб или абонемент на посещение зоопарка!
— Я не умею играть в бридж, только в «дупль-копф», — пенсионер уже давно просунул голову в дверь гостиной.
— Вот видишь! — Отец успокоительно похлопал мать по спине. Потом он прошмыгнул в дверь гостиной мимо пенсионера и исчез в своём кабинете.
— А где же моя комната? — спросил пенсионер.
Мать немного подумала.
— Ваша комната в подвале, — сказала она. — Сейчас мы используем её как прачечную и гладильную, но она очень уютная и светлая.
Да, подумала я, если включить лампу. Окна в гладильной нет.
— Не годится, — сказал пенсионер, увидев помещение, — это неадекватное жильё для меня.
— Разве? — спросила мать.
— Да.
И он пошёл назад в гостиную.
— Идём, — позвала меня мать и направилась в кабинет отца.
Отец с трубкой во рту сидел за письменным столом. Я хотела усесться в кресло-вертушку, но мать опередила меня. И мне пришлось примоститься на коробке из-под бананов, набитой книгами.
— Семейный совет, — объявила мать. — Тема: изыскание жилого помещения для нашего пенсионера.
Отец поднял глаза от своей книги:
— Это решение я полностью передоверяю тебе, — и снова уставился в свою книгу.
— Тогда, — сказала мать, — он будет жить здесь.
Она оттолкнулась ногами от стеллажа с книгами и пару раз крутнулась в кресле.
Отец перестал читать. «Это не годится, — возразил он, — в своей комнате я должен работать».
Мать остановила вращение кресла, затормозив ногами.
— А у меня, — сказала она, — нет своей комнаты.
Мои родители посмотрели сперва друг на друга, а потом на меня.
— Но он может жить и в гостиной, — быстро сказала я. — Она принадлежит нам всем.
Пенсионер поселился в гостиной. Я помогла ему распаковать чемодан. Там, кроме трёх костюмов и нескольких рубашек, оказались ещё две фотографии в рамках.
— Поставь их на телевизор, — велел он мне.
На одной фотографии была пожилая женщина, на другой — женщина помоложе.
— Это ваша жена и ваша дочь? — спросила я, ставя фотографии на телевизор.
— Нет, — сказал он, — но мне нравится на них смотреть.
На ночь он постелил себе на диване.
На следующее утро, перед тем как уйти в школу, я заглянула к пенсионеру. Он сидел на диване, уже одетый, и смотрел утренние передачи по телевизору.
— А, — сказал он, увидев меня, — ты пришла, чтобы принести мне кофе?
— Э, нет, — сказала я, — я ещё не умею.
Я принесла ему из кухни баночку растворимого кофе и кипятильник.
Когда я вернулась из школы, пенсионер всё ещё сидел на диване. Он смотрел телевизионный магазин.
— А, — сказал он, увидев меня, — ты пришла, чтобы принести мне обед?
— Нет, — сказала я, — но я могу позвать маму.
Я нашла мать в рабочей комнате отца. Она сидела на кресле-вертушке и слушала Брюса Спрингстина.
— Нынешние пенсионеры, — сказала она, — только и знают, что есть да смотреть телевизор.
Сегодня утром, в одиннадцать, рассказала мама, пенсионер потребовал булочку. Поскольку отца дома не было, ей пришлось самой идти в булочную.
— Но теперь, — она остановила кресло, — с меня довольно.
Я побрела за ней в гостиную.
Между тем уже началась программа для детей, как раз показывали «Пеппи — Длинный-Чулок».
— Скоро, — сказала мать пенсионеру, — из-за этого телевизора у вас будут квадратные глаза.
— Скоро, — сказал пенсионер, — у меня будет обед, я надеюсь.
— Вполне возможно, — сказала мать, — если вы его себе приготовите.
Пенсионер запыхтел и прибавил в телевизоре громкость.
Вечером отец принёс от китайцев курятину в кисло-сладком соусе. Я понесла контейнеры из алюминиевой фольги мимо дивана к обеденному столу, который отец накрывал на четверых. Мать выключила телевизор.
— Ах, вы едите в моей комнате? — спросил пенсионер с дивана.
— Да, — сказала я, стягивая с контейнеров крышки.
Пенсионер сел за стол и очень скептически посмотрел на еду.
— В моей прежней семье, — сказал он, — готовили добропорядочную пищу.
После этого он съел две порции курятины в кисло-сладком соусе, сел на диван и включил телевизор. Там шло «Наши училки — большие чудилки». Мать села рядом с ним, взяла пульт и переключила программу.
— Сейчас, — сказала она, — будем смотреть «Художник по понедельникам».
— Нет, — сказал пенсионер, — будем смотреть про училок. Я люблю про училок.
Мать метнула на отца угрожающий взгляд. Отец тоже любил про училок. Пенсионер взял пульт и переключил назад.
— Я вас совсем не понимаю, — сказал он, — ведь это же сериал из вашей юности.
— Нет, — сказала мать, — моя юность обошлась без него!
— Ну, ты, стрекоза, — сказала Хрис Робертс, обращаясь к Венке Мирэ.
Мать встала и вышла вон. Я поплелась за ней следом.
В рабочей комнате отца она уселась в кресло-вертушку. Я поставила Брюса Спрингстина и села на письменный стол.
Вскоре пришёл и отец.
— Что, фильм уже кончился? — спросила мать.
Отец сел на коробку из-под бананов.
— Нет, — сказал он и сообщил, что пенсионер запрещает ему курить в гостиной трубку.
— Этот пенсионер, — сказала мать, — выводит меня из себя.
— Правильно, — отец закурил свою трубку. — А три месяца ещё далеко не истекли! Но ничего, на следующей неделе мы от него отдохнём.
— О, боже мой! — Мать вскочила с кресла. — А я и забыла!
Мы забронировали себе на осенние каникулы на следующей неделе поездку на Мальорку.
Мать сказала, что ни за что на свете не оставит нашу квартиру на этого пенсионера и что нам в таких обстоятельствах придётся отказаться от поездки.
— Разве что, — сказала я, — мы возьмём его с собой.
— И бросим его там, — сказала мать. — Лучшего места, чтобы подкинуть пенсионера, просто не найти.
Мы решили на следующий день купить билет и для пенсионера.
Субботним утром мы все четверо были в аэропорту. Пенсионер уложил свой кожаный чемодан и, судя по всему, предвкушал радость от путешествия.
— Я ещё ни разу не был на Мальорке, — то и дело повторял он. — Только на Лансароте, на Тенерифе и на острове Эльба.
— Вот и наверстаете, — сказал отец и подмигнул матери.
В самолёте пенсионер сидел рядом со мной.
— Первым делом сразу же пойдём купаться, — сказал он и помог мне извлечь из целлофановой упаковки пластиковые вилку и нож.
После еды мы с ним играли в морской бой на наших гигиенических пакетах.
Когда на Мальорке мы вышли из самолёта, нас так и обдало тёплым, мягким воздухом.
— Хорошо-то как! — воскликнул пенсионер и быстро зашагал к автобусу.
Я шла позади него и видела, как радостно покачивалась его голова в белом венчике. Эх, знал бы ты, подумала я.
Отдохнув немного в отеле, мы прошлись по местечку и осмотрелись. Там было много баров и кафе, они перемежались лавками, битком набитыми товаром. В них продавались почтовые открытки, ласты, резиновые надувные звери и майки с видами Мальорки. У одного бара отец остановился. На двери было написано: «Здесь говорят и по-испански».
— Хо-хо! — воскликнул отец. — Надо зайти!
Не успели мы опомниться и остановить его, как он уже вошёл внутрь. В баре было очень темно, у стойки сидели черноволосые мужчины и пили пиво. Отец направился к столику посередине. Мы подсели к нему. Мужчины у стойки дружно уставились на нас. Вскоре один из них подошёл к нашему столу, достал блокнот из заднего кармана своих джинсов и сказал:
— Por favor?
Отец глянул на мать. Мать смотрела в стол.
— Una cerveza y tres helados, — сказал пенсионер.
Кельнер пошёл к стойке. Мы с удивлением посмотрели на пенсионера.
— Теле-колледж, — сказал тот.
Кельнер поставил перед пенсионером пиво, а каждый из нас получил по порции шоколадного мороженого.
— Я бы, честно говоря, лучше тоже выпила бы пива, — сказала мать, — но всё равно спасибо.
— De nada, — сказал пенсионер.
Следующие дни мы проводили на пляже. Пенсионер обучал мать и отца испанскому языку. Со мной он строил замки из песка, хотя на пляже это было запрещено.