— Ты сказала Николай Николаичу, что не будешь у него заниматься? — лицо матери бледнело на глазах.
— Ма, ты обещала не волноваться, — встревожилась Женя. — Да, я сказала, что считаю его бездушным эгоистом.
— Прямо в лицо?!
— Конечно. А что тут такого? Я ведь действительно так думаю.
— Ужас какой! — Ольга Арнольдовна прижала обе руки к груди. — Как же ты сегодня выступала перед кафедрой?
— Одна.
— Что ж, он даже не пришел тебя слушать?
— Пришел, но позже. Я его не видела. Вернее, заметила уже после выступления.
— Женя, ты сошла с ума!
— Ма, он правда сволочь, хоть и гениальный ученый. Он не должен был так поступать.
— Как ты можешь его судить, ты, девчонка?! Он втрое старше тебя, вы… вы совершенно без тормозов, в наше время молодежь не могла позволить себе такого! — Ольга Арнольдовна почти кричала, голос ее срывался.
— Мамуль, не нужно так! Я тебе специально ни о чем не говорила, боялась, что ты станешь психовать. Видишь, я была права.
— Ты? Права?! Да ты такая же чумовая, как этот Карцев! Под стать ему! Хороша парочка! Что ж вы творите, черт бы вас побрал! — Ольга Арнольдовна, не договорив, вдруг резко замолчала. Губы ее сделались синими. Она тихо и жалобно застонала.
Женя вскочила из-за стола и бросилась к ней.
— Что? Что с тобой? Плохо?
— Сердце, — сквозь зубы пробормотала мать. — Быстрей, дай таблетку.
Женя стремительно подбежала к полке, где находилась аптечка, достала нитроглицерин.
— На.
Ольга Арнольдовна сунула лекарство под язык.
— Пойдем, я тебя уложу.
— Нет, не могу. Ой, господи, вздохнуть нету сил.
— Я вызову «Скорую».
Мать ничего не ответила, голова ее медленно клонилась к столу. Женя почувствовала, как ее охватывает леденящий ужас, и кинулась к телефону….
— Слава Богу, не инфаркт, — сказал молодой врач с красивым, иконописным лицом. — Не инфаркт, но предынфарктное состояние. Нужна госпитализация.
— Это обязательно? — слабым голосом проговорила Ольга Арнольдовна.
— Без обсуждений, — отчеканил парень. — У вас сосуды изношенные, необходима интенсивная терапия. В противном случае… — Он выразительно развел руками.
Женя с убитым видом стояла у окна.
— Собирайте ее и поехали, — велел врач.
— Господи, Женюся, как я тебя оставлю в таком состоянии? — шептала Ольга Арнольдовна. По ее щекам катились слезы.
— Перестань, мама. Все будет хорошо. — Женя заставила себя улыбнуться. — Ты поправишься. Вот увидишь. Я буду навещать тебя каждый день.
— Вы же уезжаете. Ты говорила… с хором….
— О чем ты? — Женя изобразила на лице безмятежность. — Я никуда не поеду. Главное, чтобы ты была здорова.
— Девушка, — поторопил врач. — Побыстрее, у нас еще куча вызовов.
— Да, сейчас. — Женя принялась собирать материны вещи, халат, ночнушку, тапочки.
Потом они вместе с фельдшером осторожно спустили Ольгу Арнольдовну вниз и уложили в машину.
В больнице Женя дождалась, пока мать осмотрит врач, поговорила с ним, выяснила, что можно привозить из продуктов и, поцеловав на прощанье Ольгу Арнольдовну, уехала.
Дома она позвонила Любе.
— Привет, — обрадовалась та. — Как дела?
— Плохо. Маму увезли в больницу. Сердечный приступ.
— Час от часу не легче, — расстроилась Любка. — Ты сама-то в порядке?
— Вроде бы. Скажи завтра Лосю, что я в эти дни не появлюсь. И в Курск тоже придется вам ехать без меня.
— Ну, понятное дело. Жалко.
— Ладно, перебьюсь. Лишь бы мама поправилась.
— Женюра, держись. Ты сильная, ты все сможешь. Заехать к тебе?
— Нет, не нужно. Я жутко устала, сейчас лягу спать. Завтра с утра пораньше поеду в больницу.
— Женюр, я понимаю, что сейчас мой вопрос не совсем к месту, но… как у вас с Карцевым?
— Никак, — коротко ответила Женя.
— То есть? Прошла любовь, завяли помидоры?
— Можешь считать, что так. — Женя говорила с неохотой.
Ей казалось кощунственным обсуждать их с Женькой отношения сейчас, в тот момент, когда мама лежит в больнице. Ведь это она довела ее до такого состояния, она и ее сумасшедшая любовь!
— Ладно, ясненько, — произнесла Любка. — Ну что ж, тогда чао.
— Чао, — попрощалась Женя.
Она положила трубку и глубоко задумалась. Не судьба им с Женькой помириться во время поездки. Может быть, позвонить ему прямо сейчас, рассказать, как плохо обстоят у нее дела? Неужели он не посочувствует ей, останется равнодушным? Ведь он же вовсе не жестокий и не злой, хотя и хочет таким казаться.
Женя вспомнила, как он заботился о ней, ухаживал, когда она болела, готовил для нее разные лакомства, беспокоился, чтобы ее не продуло, чтобы ноги не промокли. Не могла же вся его нежность по отношению к ней испариться без следа. Причина, по которой она собирается к нему обратиться, весьма веская.
Женя уже набрала номер, но внезапно передумала. Ни к чему все это. Пусть уж он съездит в Курск, а когда вернется, тогда они и поговорят. К тому времени и матери станет лучше, а сейчас что можно сделать? Только ждать.
29
Анна Анатольевна бережно закрыла крышку рояля, спрятала в шкаф ноты и, погасив свет в зале, вышла в коридор. Сегодня она уходила с репетиции последней — нужно было выучить сложный аккомпанемент к грядущим гастролям. Конечно, можно было позаниматься и дома, но там соседи снизу сразу начнут стучать по батарее — у них хроническая непереносимость классической музыки.
Анна Анатольевна прошла в гардероб, сменила лаковые «лодочки» на полусапожки, надела пальто и глянула на часы. Без четверти девять. Да, засиделась она за Рахманиновым и Гречаниновым, не заметила, как пролетело время. Гардеробщица, маленькая и сморщенная старушка, кивнула ей, стараясь подавить зевоту.
— До свиданья, Марья Тимофеевна, — попрощалась с ней Анна Анатольевна.
— Всего доброго.
Она вышла на улицу и едва не налетела на темную фигуру, стоящую у самой двери.
— Жень, ты?
— Я.
— Тьфу, напугал до смерти! — в сердцах проговорила Анна Анатольевна. — Притаился, все равно, как маньяк какой. Чего домой не идешь?
— Вас жду.
— Да чего ж меня ждать? Ехал бы себе. У тебя ведь ключ.
— Неохота. Что я там буду делать, один в квартире? — Женька протянул руку и забрал у нее сумку с продуктами, купленными еще днем.
— К матери бы зашел. Ей поговорить не с кем, совсем забросил ее.
— Перебьется, — угрюмо бросил Женька.
Они, не торопясь, направились к остановке. Анна Анатольевна искоса поглядывала на его лицо, на котором застыло выражение злости и растерянности.
— Чудак человек! Ну чего ты добиваешься, скажи на милость? Тебе с девушкой гулять нужно, а не со старухой.
— Вы не старуха.
Она улыбнулась.
— Старуха, кто ж еще.
Какое-то время они оба молчали. Потом Анна Анатольевна проговорила другим, осторожным и мягким тоном:
— Женя на репетицию не пришла. И в прошлый раз ее тоже не было. Что с ней, не знаешь?
— Нет.
— А должен бы знать, — произнесла она недовольно. — Должен бы. Может, какая беда?
— Никакой беды. Прогуливает и все дела. Готовит свои проекты или в библиотеке торчит.
— Вот бы тебе когда-нибудь там поторчать, — вздохнула Анна Анатольевна.
— Очень надо.
— Знаю. Тебе ничего не надо в отличие от всех нормальных людей. Была бы я на месте Жени, я бы давно поставила на тебе крест.
— Она и так его поставила.
По Женькиному тону Анна Анатольевна поняла, что это не просто треп. Видимо, что-то произошло за эти дни. Что-то такое, о чем он ей не рассказал. Она настороженно глянула на него.
— Ты… ты говорил с ней?
— Нет. Она сама.
— Что сама?
— Сама. Подходила на позапрошлой репетиции.
— И что? — с надеждой спросила Анна Анатольевна.
— Да ничего. — Женька уставился себе под ноги.
— Как ничего? Такого быть не может. Не морочь мне голову, пожалуйста. Ты извинился перед ней?
— С чего это я должен извиняться?
— Опять двадцать пять! — Анна Анатольевна с досадой хлопнула в ладоши и остановилась. — Нет, тебя вправду нужно лечить. В больницу положить, как твою мать. Может есть какие лекарства, которые помогают в таких случаях?
— Нет никаких лекарств. Пошли, а то пропустите свой фильм. — Женька нетерпеливо потянул ее за рукав.
— Нет, ты подожди, — уперлась она. — Давай, выкладывай, как все было! Снова ей нахамил, да?
— Нет! Просто сказал, что подумаю.
— Подумаешь?! Да над чем тут думать, солнце мое?
— Есть над чем. Я еще окончательно ничего не решил. Может, я и не смогу, если она будет… с ним.
— Господи, какая тебе разница? Это ведь ее дело, ее учеба, она на это силы тратила в течение пяти лет. Пусть себе защищает диплом под руководством твоего отца — это же не означает, что она с ним будет спать!
— Вообще-то, она сказала, что не станет больше с ним заниматься, — неожиданно проговорил Женька. Помолчал секунду и прибавил: — Если я правильно понял.
Анна Анатольевна смотрела на него, раскрывши рот.
— Ты… издеваешься надо мной? Да?
— Нет. Я просто не верю ей. Не может быть, чтобы она так сразу отказалась.
— Болван ты! Еще как может быть! — Анна Анатольевна резко развернулась и засеменила вперед, в темень.
Женька постоял, потом двинулся следом за ней. Она шла, не глядя на него больше, всем своим видов выражая высшую степень осуждения. Они доковыляли до остановки, сели в автобус.
— Я не знаю, что с тобой делать, — устало проговорила Анна Анатольевна. — Любому терпению рано или поздно приходит конец. Помяни мое слово, когда ты, наконец, соберешься что-либо предпринять, будет поздно. Столько раз обижать человека нельзя — последствия получатся самыми печальными.
— Я ее не обижал.
— Еще как обижал. Сам говоришь, что Женя поставила на тебе крест. Значит, прекрасно понимаешь, что натворил.
— Я вовсе не поэтому так говорил.
— А почему?
— Потому, что она общается с Крашевниковым.