- Расскажи мне о них,- попросил я, хотя не был уверен, что мне понравится услышанное.
- Одна группа считает, что мы должны установить контроль над вашей планетой. Другие полагают, что вам следует предоставить свободу развития и посмотреть, что из этого получится; они уверены, что вы уничтожите друг друга задолго до того, как превратитесь в проблему для других. Третья группа предлагает установить карантин вокруг Солнечной системы…
- Что ты хочешь этим сказать? - перебил я.
- Отрезать вас от всех связей с внешним космосом,- пояснил Броксхольм.- Это можно сделать, установив непреодолимый для вас пространственный щит либо внедрив на Землю агентов для саботажа вашей науки, чтобы вы никогда не смогли покинуть планету.
- Но это чудовищно! - выкрикнул я. Мысль о том, что кто-то может лишить нас возможности изучать звезды, приводила меня в бешенство.
- Я согласен с тобой,- отозвался Броксхольм.- Но не так чудовищно, как то, что может произойти, если вы начнете массированное вторжение в Галактику. Именно поэтому четвертая группа выступает за уничтожение вашей планеты. Им совсем не нравится такое решение, но они считают, что это гораздо лучше, чем выпускать вас в открытый космос при нынешнем уровне развития общества.
- Но почему вы просто не поможете нам? - Я был одновременно испуган и рассержен. Броксхольм прикрыл свои оранжевые глаза.
- Неизвестно, сможем ли мы это сделать. Мы убеждены, что человечество страдает от непонятного и опасного недуга, который определяется тремя факторами. Во-первых - то, как вы обращаетесь со своей планетой. Во-вторых - невероятная жестокость, которую вы допускаете по отношению друг к другу. В-третьих - и это самое поразительное - развитие вашего мозга.
- Нашего мозга?
Броксхольм потянул себя за нос и со щелчком вернул его на место.
- Больше всего нас смущает тот факт, что человеческий мозг значительно мощнее мозга любого другого существа во всей Галактике,- тихо сказал он.
Глава одиннадцатая
КОСМИЧЕСКИЕ АНТРОПОЛОГИ
Некоторое время я тупо смотрел на Броксхольма, потом потряс головой, словно не веря своим ушам.
- Повтори-ка! - потребовал я.
- Ты слышал меня. Человеческий мозг, возможно, самый мощный в нашей Галактике.- Он приставил зеленый палец к моему лбу - В этой черепной коробке заключен мозг, составляющий предмет зависти для каждого разумного существа нашего корабля.
- Но я же не умнее тех, с кем уже встречался здесь,- возразил я. Мне было трудно это признать, поскольку ум и знания были моей единственной гордостью.- Или…
Броксхольм покачал головой.
- Нет, ты не умнее их. Но ты можешь стать умнее. Это тоже часть загадки. Человеческий мозг - не только самый поразительный образчик органического вещества; это наименее используемый мозг в известной нам части Вселенной. Мы никогда не встречали ничего подобного: нигде не было такого разрыва между тем, что есть, и тем, что может быть.
Слушая его, я заподозрил, что Броксхольм в самом деле завидует возможностям человеческого мозга.
- Ты имеешь хоть какое-то представление о том, что мы могли бы совершить, имея такой мозг? - с жаром спросил он.- Представляешь ли ты, как больно нам видеть этот потенциал и знать, как слабо вы им пользуетесь?
Я покачал головой. У меня не было слов.
- Больше всего нас пугает то, что может случиться, если вы научитесь пользоваться своим разумом в полную силу прежде, чем станете действительно цивилизованными людьми. Великие звезды! Бели вы выйдете в космос прежде, чем исправите недостатки своей натуры, то вред, который вы причините, заставит потускнеть все, что вы сотворили или можете сотворить с собственной планетой!
Я прислонился к стене, глядя на него. Что я мог сказать?
- Как ты думаешь, почему я находился на Земле? - продолжал Броксхольм.- Зачем я пытался доставить сюда нескольких детей для кратковременного исследования? Мы пытались выяснить причины вашего поведения. Мы ищем ответ; если угодно, мы ищем лекарство от вашей болезни.
Он принялся расхаживать по комнате - не рассерженный, но сильно взволнованный. Вскоре я узнал, что ему пришлось пройти через годы обучения и конкурсный отбор за право попасть на Землю. Он вошел в группу инопланетян, которых можно было назвать «космическими антропологами»,- в команду, наблюдающую за всем человечеством, словно за диким племенем, затерянным в джунглях.
Меня посетила новая мысль.
- Если вы все такие замечательные, то почему ты так скверно обходился с учениками нашего класса? - спросил я, вспомнив, как он вел себя, будучи школьным учителем.
Броксхольм потянул себя за нос.
- Во-первых, у меня от природы довольно резкий характер. Во-вторых, я должен заметить, что у землян довольно странные представления о «скверном» и «хорошем». В моем мире мы не употребляем и десятой доли тех любезностей, которые вы, люди, расточаете друг другу. Мы говорим правду и делаем дело. С другой стороны, мы не оставляем людей голодать на улицах.
Помолчав, он добавил:
- Вообще-то, моя природная резкость не имеет отношения к моему поведению в роли учителя. Я без труда мог бы стать таким добрым и обходительным, как вам того хотелось. Однако мы проводили исследование ваших реакций на различные методы обучения. Сейчас в вашем городе работает наш агент, который кажется ученикам твоего класса настолько же «добрым», насколько я был «скверным». Все это - часть нашего исследования.
- Ты хочешь сказать, что на самом деле ты совсем не злой? - глупо спросил я.
Броксхольм уставился на меня. На какое-то мгновение я испугался, что он сейчас рассердится, но внезапно его нос задергался - сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Я понял, что если бы он был землянином, то сейчас бы он изнемогал от смеха.
- Питер,- пробормотал он,- там, откуда я родом, меня относят к тем, кого у вас принято называть «настоящими лапочками». Послушай, юноша, каково твое величайшее желание?
- Увидеть звезды! - немедленно ответил я, хотя сердце подсказывало мне совсем другое. Я отогнал это ощущение, не позволив ему оформиться в слова: оно было слишком пугающим.
- Увидеть звезды,- медленно повторил Броксхольм.- Ты хоть представляешь себе, какие громы и молнии я обрушил на свою голову, притащив тебя сюда?
Я покачал головой.
- Не знаешь - и не надо. Но пойми: я нарушил строгий приказ из Центра по двум причинам. Во-первых, я задолжал тебе услугу за то, что ты помог мне скрыться.
Я вздрогнул, впервые в полной мере осознав, что скрывалось за этими словами.
- А вторая причина? - Мой голос упал почти до шепота
Броксхольм развел руками.
- Ты мне нравишься,- просто ответил он.
Я заморгал. Почему мне вдруг так захотелось плакать?
- Спасибо тебе,- прошептал я, чувствуя себя последним дураком.
Броксхольм положил руки мне на плечи.
- Бедный мальчик,- прошептал он. Потом он выпрямился и отвернулся.- Бедные вы люди,- сказал он так тихо, что я едва смог услышать его - Бедные, печальные, удивительные существа, переполненные любовью и ненавистью, надеждой и ужасом.
Он издал ужасный, скрежещущий звук. Внезапно я понял, что он плачет: оплакивает планету, которая не была его домом, оплакивает страдания, которые ему довелось увидеть.
Я подбежал к нему и обнял его. Мы стояли посредине моей комнаты и плакали до тех пор, пока у нас не осталось слез.
Глава двенадцатая
КАК ПОЛЬЗОВАТЬСЯ УРАКом
Так закончился мой первый день на борту «Нью-Джерси». Стоит ли удивляться, что я был выжат как лимон?
Возможно, вы заметили, что мой день начался поздним вечером. Но время на корабле не связано с временем на Земле; точнее говоря - с отсчетом времени в Кентукки-Фоллс. Корабль жил по собственному распорядку, и хотя некоторым его обитателям требовался более долгий отдых, чем другим, в общем и целом сутки продолжались двадцать семь, часов.
По словам Ху-Лана, размер суток был определен решением большинства членов Межпланетного Совета.
Разумеется, поскольку управление освещенностью и температурой не составляло труда, многие инопланетяне имели личные помещения, приспособленные под их нужды. В некоторых комнатах сутки длились лишь десять часов, а жара там была как в Долине Смерти в разгар лета. У одних дни были долгими и теплыми, у других - короткими и холодными и так далее. Но при этом каждый мог находиться и в общих отсеках корабля, хотя для некоторых это означало необходимость носить теплую одежду, в то время как другие расхаживали практически обнаженными.
В ту первую «ночь» после ухода Броксхольма я воспользовался УРАКом, чтобы подобрать себе подходящую постель. Наиболее интересным предметом в таблице (по крайней мере, для меня) оказался небольшой удобный гамак. Правда, я не знал, где его повесить, так как стены комнаты были совершенно гладкими, и в них вряд ли разрешалось вгонять гвозди или шурупы, даже если бы у меня имелись соответствующие инструменты.
Я зря беспокоился. К концам гамака крепилась веревка, заканчивавшаяся пластичным шариком. Брошенный в потолок, шарик прилипал там, куда попадал, и не отлипал до тех пор, пока за веревку не дергали три раза. Итак, я получил гамак и подвесил его, закрепив на потолке.
Это было все равно что спать на облаке. Правда, ложился я таким измученным, что, наверное, уснул бы на мокрых водорослях или горячих камнях.
У меня не было часов, поэтому я не знал, сколько я проспал. Меня разбудил громкий звонок.
- Кто? Что? - спросонья забормотал я, барахтаясь в гамаке.
- Это Ху-Лан,- укоризненно произнес голос, исходивший непонятно откуда.- Можно мне войти?
- Пожалуй, да.- Я зевнул.
Ху-Лан сразу же шагнул в комнату. Его синие шорты были расписаны алыми и желтыми цветами таких ярких оттенков, что если бы я еще спал, то теперь бы наверняка проснулся.
- Ты готов к началу нового дня? - весело поинтересовался он.