— Я не собираюсь отменять встречу, — сказал Прентис. — Я прошу её отложить.
— Это одно и то же. У него нет времени ждать, пока ты изволишь подготовиться.
— Бадди, да полно тебе. Разве он не поймёт, если ты скажешь ему про Эми...
— Он поймёт. Но это не значит, что впоследствии у него отыщется для тебя окно. Ты понял? Он, конечно, пообещает — а вот выполнит ли? Очень сомневаюсь.
Прентис кивнул своим мыслям. В глубине сморщенной маленькой продюсерской души сукин сын Артрайт наверняка полагает аудиенцию у себя важнейшим событием в жизни посетителя. Более важным, нежели скорбь об усопших. Мертвецов на консультации по маркетингу кинорынка не приглашают.
В общем-то Прентис наперёд знал, что агент ответит на просьбу отменить встречу. Он знал Бадди довольно хорошо, хотя вживую встречался с ним всего дважды, и обе встречи были недолги. Прентис твердил себе, что встречу отменить всё же удастся. Теперь же, прижимая трубку к щеке так крепко, что заболела скула, Прентис испытал нехорошую трясучку — чувство это означало: даёшь слабину.
Особенно для тебя, особенно сейчас, сказал ему Бадди. Всё равно что шлёпнуть Прентиса по лбу фиолетовым штампом. Вычеркнуть из списка. Ему придётся вернуться. Терять такой шанс нельзя, или он будет вынужден снова взяться за единственное более или менее знакомое ему дело. Встать за барную стойку. Не исключено, дело кончится тем, что Артрайт попросит его смешать коктейль.
Привет! Э-э... Том? Прентис? Точно! Ты как? Отдыхаешь от сценариев? Блин, Том, подумать только, если б я не взялся когда-то за ум, тоже мог бы вот так тарелки мыть или чем ты там... Надо нам поговорить при случае. Э-э... м-м... давай «маргариту», а для этой прекрасной юной леди... наверное, «текила санрайз»? Отлично. Спасибо, Том. Так, Сандра, о чём мы?..
— Скажи мне одну штуку, Бадди, — проговорил Прентис, немного спустив пар. — Как люди вообще умудряются — в этом городе — Выпадать из Списка? Я же видел: есть парни, чьи фильмы не приносят никаких денег, критики их разносят, а всё ж контракты им дают. Причём в половине случаев до новой картины дело вообще не доходит. Это за какие такие заслуги? Просто потому, что им когда-то повезло что-то снять? Ну ладно, а потом я напишу что-то бомбезное — и Выпаду из Списка. Как так получается?
— Том, да откуда ж, ебать-копать, я знаю? Ты чего на меня вызверился? Это прихоть удачи, и всё! У некоторых дела идут скверно, но об этом не говорят. Их не виноватят. А некоторых виноватят. Может, это потому, что ты до сих пор живёшь за городом, потому что не впрягся в сбрую, потому что не писал сценарий вечеринки открытия сезона для «Уорнеров», потому что не был на церемонии вручения «Золотых глобусов», ты же понимаешь, люди замечают, кто там крутился, а кого не было...
— Я попытаюсь подкорректировать свой рабочий график и всё-таки выкроить время для «Золотых глобусов», но я вообще-то...
— Приоритеты, Том. Ты понял? Расставь приоритеты. Ты должен работать как вол, протискиваться в любую дырку и заводить отношения со всеми, кто может оказаться полезен. Люди всегда только и смотрят, кого бы укусить. Если ты не в кругу, кусают обычно тебя.
— Ладно, ладно, ты прав. Я понимаю. Но, Бадди, видел бы ты сегодня тело Эми... — Голос его упал. Он сглотнул слюну и призвал на помощь остатки мужского достоинства. — Тот чувак сказал, что она за два дня похудела на полсотни фунтов. Никакой хирургии. Никакой липосакции. Никакой кровопотери. Никакой водопотери. Это... Это просто... Она...
— Полсотни фунтов за два дня? Чушь собачья! Кто-то напутал. Опечатка в больничных записях! Не могла она так похудеть. Конечно, потеряла какой-то вес, ты же понимаешь, эти наркоманки... — Двойное би-и-и-и-ип в отдалении возвестило, что к Бадди на линию через секретаршу прорывается кто-то ещё. — Минутку, Том. Погоди... — Пара сухих щелчков. Статический шум. Ещё один щелчок. — Том? Мне идти надо, тут звонок... Но... э-э... Да, насчёт Эми. Наверное, она на крэке или «хрустале» сидела. Не вини себя за это.
— Бадди, чтоб тебе икалось! Это была моя жена!
— На самом деле уже много лет она ею не была. Вы развелись, и я тебе кое-что скажу... мне психоаналитик это посоветовал. Секрет вот какой: прости и отпусти. Избавься от угрызений совести и мук ответственности, которые обычно сопровождают развод. Спиши их в потери и закрой счёт. — Снова раздалось би-и-и-и-ип: на линию ещё кто-то дозванивался. На сей раз би-и-и-и-ип прозвучало трижды: сигнал, уведомляющий Бадди, что звонит важная шишка, ключевой игрок рынка или ценный клиент. Прентис выучил телефонные привычки Бадди так хорошо, как мог бы запомнить кого-то в лицо.
— ...Так вот, — продолжал Бадди, — Том, мне пришлось так поступить. И вот ещё что: ты должен отыграть роль перед Артрайтом. Покорить его. Потом можешь печалиться сколько тебе влезет. Работа станет тебе лучшей терапией. И ты не можешь себе позволить отказаться от этой встречи. Всё. Мне надо идти.
— Бадди...
Щелчок. Жужжание. Связь оборвалась.
Прентис бухнул трубку на рычаг.
Покорить Артрайта. Потом можешь печалиться сколько тебе влезет.
— Сколько мне влезет? — пробормотал он. — Господи-и-и!
Приоритеты, Том. Расставь приоритеты.
Прентис поднялся. Ноги его онемели, но после одного болезненного мгновения чувствительность восстановилась вместе с кровотоком. Он водрузил на нос солнечные очки, продолжая размышлять.
Ладно-ладно, можешь себе и дальше воображать, что твоё мнение в ЛА значимо. Но ты же знаешь: когда Бадди сказал, что ты обязан пойти на встречу, тебе полегчало.
Эми.
Надо ли кому-то сообщить? Отец бросил семью, когда ей было ещё совсем мало лет. Мать умерла от цирроза. Брат — байкер, шляется где-то. Никто не знает, где. Прентис мог бы позвонить своим родителям, но те никогда особо не привечали Эми и открыто обрадовались, когда она от него ушла. Матушка всё время к нему приставала — когда же, когда же развод? Когда сынуля с этим покончит и найдёт девочку поустойчивей характером? Господь свидетель, тебе нужна девочка поустойчивее характером.
Он воззрился на папку, в которую положил найденные при Эми вещи. Теперь он понимал, отчего она отослала назад два последних чека, отчего сожгла все мосты. У неё появился другой источник дохода. Достаточный для золотой банковской карточки. Карточка тоже лежала в папке вместе с кошельком, ножным браслетиком на золотой цепочке и записной книжкой. Записей не было, если не считать каких-то загадочных обозначений и пары телефонных номеров. Вполне в её духе: она предпочитала записывать адреса на клочках бумаги и рассовывать по кошельку. Его это бесило: в том, что касалось адресов и телефонов, он был методичен до фанатизма. Пружинные органайзеры и органайзеры в чёрных кожаных переплётах. Недавно он даже завёл себе электронную записную книжку, похожую на калькулятор.
Если всё-таки не сраться с Артрайтом, то к этому калькулятору ему скоро понадобится припасть.
Прентис ещё раз оглядел разбросанное на кровати наследство Эми. Как если бы охотник на фазанов, загнав птицу, набрёл в высокой траве на её гнёздышко. Ничего не осталось, кроме перьев и пожухлой травки.
Он спустился по лестнице, рассеянно перебирая пальцами ключи от гостиничного номера и взятой напрокат машины.
Эфрам остановил свой выбор на девушке, которую увидел за кассой в хозяйственном магазинчике «Дрезден». Она сидела за кассой номер 3. Быть может, всё дело в характерном рисунке веснушек у неё на щеке, отвечавшем негативному отпечатку созвездия. Созвездия Кали, недоступного никому, кроме него. Эфрама Пикси[1], который видит так много, ха-ха, так много всего, что никто больше не видит.
Девчонка была пухленькая, но в целом симпатичная. Под мягкими карими глазами морщинок, пожалуй, многовато. Тушь от Тамми Фэй или что-то в этом роде. Белые блёстки на губах дополняли впечатление от её полноватого личика и фигуры. Для девчонки примерно шестнадцати лет груди слишком крупные. Светлые, медового оттенка, волосы уложены в одну из тех непонятных причёсок, какие тинейджеркам полюбились с недавних пор. Эта называлась «помпа»: небольшой волосяной гребень торчит прямо над лбом, словно радарная антенна, обрамлённый и удерживаемый множеством крупных неряшливых кудрявых завитков. Его восхитила эстетическая слепота девчонки. Сама невинность, что тут скажешь.
Одно из её запястий охватывал небольшой браслетик-талисман, украшенный золотыми сердечками. Он сосчитал их. Золотых сердечек оказалось семь. Семь сердец: карта его судьбы в Раскладе Негатива. Ещё одно знамение.
Вокруг шеи у неё тянулось ожерелье, с которого свешивались, складываясь в имя девчонки, буквы.
К-О-Н-С-Т-А-Н-С.
Констанс? Что, правда? Ха![2]
На ней было малиновое платье с оборками и малиновые же тенниски «адидас». К платью они совсем не подходили, но девчонка, кажется, этого не замечала. Надо полагать, она их не снимает, приходя из школы. А там-то они к её одёжке подходили, чего уж там.
Эфрам углядел её в тот момент, когда покупал себе моток верёвки. При взгляде на девушку в нём поднялось тёплое, сладостное возбуждение. Одновременно он остро ощутил текстуру материала верёвки в своих руках. Какое чудесное совпадение!
Верёвка была толщиной четверть дюйма, из белого полимерного волокна. Она прекрасно подойдёт.
— Добрый день, как поживаете, — автоматически, даже не глядя на него, проговорила девушка. Она смотрела только на ценник с верёвки, который надо было пробить.
— Приятно видеть, что вы не используете эти... как их там? Жуткие маленькие машинки. Компьютерные считыватели штрихов, — сказал Эфрам.
Просто затем, чтобы она перекинулась с ним ещё парой слов, пока он устанавливает контакт.