– Ты и сам был бы не прочь срочно промочить горло на моем месте, если бы бессовестно не забыл кое о чем.
– О чем? – удивился Гуффин.
Фортт тыкнул пальцем куда-то за спину Манеры Улыбаться:
– Наш труп.
Гуффин обернулся и закусил губу – у трубы водостока, возле которой еще совсем недавно в петле висел четырехрукий человек с ножом в сердце, никого не было. В переулке не осталось и намека на то, что меньше, чем полчаса назад, там кого-то раскачивал ветер.
– Так я и думал. – Гуффин вздохнул с облегчением. – Всего лишь показалось.
Фортт в гневе отшвырнул прочь пустую бутылочку из-под настойки – соприкоснувшись со стеной дома, она со звоном разбилась.
– Ты сбрендил?! Тебе не могло показаться, потому что я тоже его видел! Мы же обсуждали висельника все это время!
– Мало ли что мы там обсуждали, – легкомысленно заявил Гуффин. – Висел кто-то в петле или не висел – не все ли равно? И без повешенных здесь весьма, знаешь ли… мерзость!
Фортт сокрушенно хлопнул себя по бокам:
– Я хотел доказать тебе, что висельник – это и есть наш кукольник Гудвин, а не какая-то кукла! И куда он мог деться?
– Проклятые мародеры, – пожал плечами Гуффин.
– Или полицейские, – предположил Фортт.
– Проклятые полицейские мародеры.
Пустое Место был сбит с толку: к имевшим место странностям добавилась еще одна.
– Теперь мы ничего не узнаем, – сказал он с сожалением.
– Нужно выбираться отсюда, – бросил Гуффин и, поудобнее перехватив мешок, продолжил путь.
Фортт, ворча, последовал за ним, с подозрением оглядывая темные закоулки и заколоченные окна «Тутти-Бланш». А еще он все не мог успокоиться:
«Куда же подевался повешенный? Кто его забрал? Полиция? Нет, если бы здесь побывали флики, переулок гудел бы, как развороченный улей. Тогда кто? Сам убийца? Труп в петле вообще был посланием, или нет? Что за глупый-преглупый и совершенно непонятный спектакль?!»
Фортт поежился от холодка, пробежавшего по спине: ему вдруг показалось, что у этого непонятного спектакля было всего два зрителя и что тот еще далек от своего завершения.
«Дело дрянь, – подумал он. – Нда-а… Что бы здесь ни творилось, я так просто не позволю им застать меня врасплох. Я подготовлюсь… Сразу как вернемся в “Балаганчик”, прокрадусь в фургон Брекенбока и стащу у него из ящика стола ту штуковину, а потом пусть только кто-то ко мне сунется! Надо только добраться до “Балаганчика” – надеюсь, по пути ничего не произойдет…»
Удовлетворенный этой идеей, Пустое Место слегка успокоился, ведь «штуковиной из ящика Брекенбоковского стола», о которой он подумал, был старый четырехствольный револьвер «Грамбл». С ним, шут не сомневался, он будет чувствовать себя в четыре раза храбрее (согласно количеству стволов). А четырежды храбрый трус – это дважды храбрый храбрец. Вот такая вот шутовская арифметика…
– Ты просчитался… – проскрипел Гуффин, словно прочитав мысли приятеля.
Фортт вздрогнул.
– Ты о чем?
– Я ведь тебя знаю, Пустое Место, как свои четыре пальца на левой ноге. Ты уже вовсю думаешь, как бы начать разыскивать висельника и корчить из себя разнюхивательного сыщика. Даже я уже понял, что здесь творится то, что не по уму простым балаганным шутам, и, если ты считаешь иначе, то ты уже просчитался. Просчитался, понял?!
– Да понял я, понял…
Фортт хотел было уточнить у друга, куда делся один палец с его ноги, как тут в их разговор вклинился еще кое-кто. А именно – старые знакомые часы в одном из домов. Они ударили внезапно и резко – в своем стиле.
Бом! – раздалось откуда-то сверху.
От неожиданности Манера Улыбаться едва не выронил мешок.
Часы отбили половину шестого унылого осеннего вечера, но случилось не только это.
В тот же миг, как ударили часы, произошло некое событие, которое, как на него ни взгляни, просто не могло быть случайностью.
Кукла в мешке дернулась и зашевелилась.
– Вы только поглядите, кто у нас проснулся! – презрительно бросил Гуффин. – А ну, хватит там копошиться, соня!
Он подкрепил слова ударом локтя. Дерганье в мешке успокоилось, ему на смену пришел всхлип, который перерос в плач.
Джейкоб Фортт попытался уверить себя, что бой часов и пробуждение куклы – просто совпадение. Шут ведь не был писателем, сочиняющим детективы, и даже не был детективом-персонажем из какой-нибудь книжки – он преспокойно мог позволить себе верить в совпадения. И все же, как Фортт ни старался, убедить себя ему ни в чем не удалось.
– Вот, кто все нам расскажет! – воскликнул он, взволнованно глядя на мешок. – Давай расспросим ее.
– Расспросим, не сомневайся. Но только не здесь. Вернемся в Фли, и уже там потребуем у нее ответы.
Фортт раскрыл было рот, чтобы начать спорить, как тут же захлопнул его. Он и не заметил, как они вышли из переулка Фейр и оказались на Бремроук. Гуффин был прав: место это для допроса куклы не выглядело слишком уж подходящим – когда хочешь получить ответы, не стоит вызывать лишние вопросы…
На Бремроук было много прохожих, ковыляющих в своей тривиальности по никому не интересным делам. Непритязательные самоходные экипажи, скрипя колесами и чихая дымом, ползли по мостовой. Едва не цепляя чердаки и птичники своим брюхом, над кварталом в сторону Набережных проплыл ржавый толстый дирижабль с полустертой надписью «Фоннир» на оболочке, оставляя за собой густой дымный след.
Пустое Место и Манера Улыбаться направились к виднеющейся вдали трамвайной станции «Бремроук-Фейр».
Фортт угрюмо глядел себе под ноги: ему казалось, что, хоть он и покинул зловещий переулок и лавку игрушек, часть его осталась там.
Отметив выражение лица приятеля, Гуффин хмыкнул и спросил:
– Чего такой хмурый, Фортт? Мы ведь сделали дело. Скоро будем дома.
– Это верно, Гуффин, но до дома еще добраться нужно. А ты чего радуешься? Я в последний раз видел такое воодушевление на твоем лице, когда у всей труппы, кроме тебя, появилась зеленая сыпь.
– Почему я радуюсь? Хе-хе… это не радость, это злорадство. Говорят, шутам нельзя доверить ничего серьезного, но мы с тобой справились, дружище! Брекенбок не верил, что у нас выйдет. Я знаю: он полагал, что мы его подведем, когда отправлял нас в лавку игрушек…
– Я тут подумал, – взволнованно сказал Фортт, – а вдруг он взбесится из-за того, что мы украли куклу у Гудвина?
– Чепуха! Гудвин сам виноват: если бы он был в своей лавке, кукла бы осталась у него, а мы получили бы денежки, которые он должен. К тому же лавка была открыта – кто угодно мог зайти и забрать куклу.
– Но зашли мы.
– Вот именно.
Шуты приблизились к кованому навесу с часами, под которым расположились билетная тумба и два ряда жестких неудобных скамей.
Станция «Бремроук-Фейр» встретила Фортта и Гуффина шелестом газетных страниц, папиретным дымом и обсуждениями последних новостей и сплетен второй свежести: «Вы слышали? Говорят, Зубную Фею видели на площади Неми-Дрё! Это впервые после ее таинственного исчезновения год назад! Подумать только!», «А вы читали о шагающем дирижабле, который приполз ночью в Габен? Мой приятель работает в доках – он клянется, что эта громадина вылезла из Пыльного моря…», «Ту тварь, которая завелась в канале, все еще не выловили! И куда только смотрит Дом-с-синей-крышей?..»
– Твоя очередь, – приглушенно сказал Пустое Место, глянув на друга.
– И без тебя знаю, – окрысился в ответ Манера Улыбаться.
– А с мешком на плече справишься?
– Мешок мне не помеха, – процедил Гуффин. – Я и с завязанными руками справлюсь…
Шуты смешались с толпой.
Кукла в мешке, услышав людские голоса, снова начала трепыхаться, но, получив очередной тычок локтем, на некоторое время затихла.
– Ну наконец-то! – воскликнула пухлая мадам в темно-синем платье и длинной шали в тон. – Я уж думала, гремлины опять пообедали рельсами…
– В прошлый раз вагоном управлял покойник, да и тот вел его явно быстрее! – добавил хмурый джентльмен в твидовом пальто, складывая газету.
– Кажется, тетушка Пэтти все же дождется меня к чаю, хотя я уж думал, что попаду, разве что, на ее похороны, – возмущенно прошамкал старик с глазами, глядящими в разные стороны. – С каждым годом Трамвайное ведомство работает все хуже и хуже…
Ажиотаж на станции был понятен: вдали показался трамвай, надвигающийся, как плохое настроение. Из труб валил дым, несколько фонарей светились, подобно глазам какого-то гигантского насекомого.
Будущие пассажиры поднялись на ноги, достали билеты.
Людное место и появление трамвая, который должен был отвезти Джейкоба Фортта домой, подействовали на него ободряюще, и недавние страхи постепенно начали казаться шуту чуть ли не надуманными. Переулок, задворки кабаре «Тутти-Бланш» и лавка кукольника словно остались во вчера. А вчера – все знают – мало кого может испугать, ведь оно было… вчера. Страх отступил или, вернее, уступил место поселившимся в голове Фортта неясным мутным предчувствиям, а сам он, если представить, что все это и правда был какой-то спектакль, на время уступил место главного героя кое-кому другому.
Фортт успел лишь подумать: «А вдруг кукла все же проснулась именно от боя часов? И тогда это значит… тогда это значит… значит… ззнуазз…»
Пластинка мыслей шута на этом месте заела, словно проигрывалась на старом, расхлябанном граммофончике. Дальше то, о чем он думал, узнать не удалось бы, поскольку с этого мгновения на какое-то время он стал в этой истории лишь второстепенным героем.
На сцену вышел кое-кто другой…
…Если вернуться немного назад, примерно на пять минут, отнять парочку перебранок, несколько ругательств и совсем чуть-чуть шморганья носом, то можно снова увидеть Пустое Место и Манеру Улыбаться бредущими через переулок Фейр.
Часы пробили половину шестого, и кукла проснулась.
В первое мгновение она не поняла, что происходит.
«Где я?! – подумала кукла в отчаянии. – Темно! Тесно! Я… Меня куда-то несут!»