Галина даже закатила свои голубые глаза на лоб:
— Конечно, от властей нельзя требовать объективности. Но вот вопрос, кто такой Сатана. Самый совершенный ангел пытающийся дать больше свободы творению, или… Тот кто и стал отцом зла и страдания?
Ангелина печально вздохнула:
— Боль и страдания стали, для человечества настолько естественными, что есть у меня серьезные сомнения, что их породил именно Люцифер…Вот всяком случае без желания Всемогущего Бога вряд ли у сотворенного существа хоть что-нибудь получилось…
Галина, послав смертоносную пулю в кривую переносицу фашиста, тот брякнулся вниз, моментально залившись кровью. Воительница тут сразу же согласилась:
— Да все зло и проблемы списывать на Дьявола все равно, что обижаться на плетку которая ударила, чем на того кто ею ударил.
Ангелина сама, поразив противника короткой очередь, а так же всадила прикладом, по ближайшей перекосившейся роже, после чего добавила:
— Более уместная тут следующая аналогия: хозяин выточил из дерева палку, избил ею раба, а затем говорит — палка абсолютное зло, а хозяин абсолютное добро!
Галина неосторожно повернулась, и сломанная кость девичьей ключицы причинила жуткую боль воспаленным суставам. Воительница чуть-чуть поморщила лобик, но не унизилась до стонов. Мало того, она словно играя в кегли, сразила троих фашистов. Один из гитлеровцев выронил взведенный фаустпатрон, в результате сработала пусковая установка.
Огненных сноп казалось, пропалит сквозь бетон, а вверх полетели осколки от тел, костей, разорванного мяса.
Галина, хихикнув, издеваясь сама над собой(без юмора на войне не выжить, или по крайней мере не сохранить во здравии психику) пропела:
— Какая боль, благая боль: матч против фрицев-нацистов; сто — ноль!
Обе красивые девчонки громко, громко рассмеялись…. И видимо из пронзительный смех так повлиял на перепуганных немцев, что пальба с их стороны разом же смокла. Тишина оказалась настолько внезапной и тяжелой, что ударила воительницам по ушам. Даже наверно разрыв ракеты Фау-2 в черепной коробке был не столь убойным!
Ангелина воскликнула:
— Ничто так пронзительно не кричит об утратах, как военное затишье!
Галина, нервно почесывая босой ножкой себе ухо, с неисчерпаемым остроумием добавила:
— Звуки сражения оглушают, но по настоящему глухим становишься, когда не замечаешь окончания канонады!
Фашисты неожиданно облегчили задачу — выбросили белые тряпки и принялись во всю глотку вопить:
— Гитлер капут! Гитлер капут!
Воительница-сибирячка опят не удержалась от афоризма:
— К плохому правителю народ относится как пиву, хочет видеть холодным и на столе, только готов за это заплатить не только бумажкой!
Галина на это тонко подметила:
— Когда правитель плох, он отлично котируется в анекдотах! А когда много анекдотов, то и жизнь становится веселее! А смех продлевает жизнь! То есть, при никудышных вождях: жизнь как сплошной анекдот: долгая, веселая, страшная, но всегда охота знать продолжение!
Ангелина нервно хихикнула:
— А я, то не знала, почему бездарные цари обычно так долго правят!
Немцев сдалось почти полтораста человек. Среди них было не менее тридцати пацанов от десяти до шестнадцати лет, большинство в шортиках и босоногие, успевшие посбивать в окопах себе голенькие загорелые коленки. При виде красивых едва прикрытых рваными лохмотьями девушек, мальчишки краснеют и опускают головы, но при этом продолжают исподлобья смотреть прекрасных до жути воительниц.
Гитлеровцы растеряно складывают оружие, им даже не приходит в голову, что стыдно считай половине батальона, сдаваться двум израненным, совсем еще на вид юным девчатам. Насколько они перепуганы и ошарашены.
Один из мальчишек нервно почесывая грязную подошву об траву, похоже, таки вогнал в голую пятку занозу, на ломаном русском произнес:
— Тетеньки не отправляйте меня в Сибирь, там мы себе носы, пальчики и ноги отморозим:
Ангелина сердито произнесла:
— Все равно отправим, а чтобы ноги босиком по снегу не коченели, тебя будут крепко бить каждый час палками по ступням.
Мальчишка-немец затрясся от страха, и разревелся как девочка. Галина поспешила утешить ребенка:
— Ты еще слишком мал. Наверное, тебя подведут под категорию гражданского населения. На всякий случай скажешь, что тебе нет еще двенадцати, тогда в лагерь тебя точно не заберут.
Пацан-ополченец, неожиданно перестал реветь и более низким тоном голоса, стараясь подражать взрослому, произнес:
— Я своих товарищей не брошу! Или все на свободу или вместе в концлагерь!
Девушки поразились неожиданному мужеству паренька, Ангелина подошла и погладила по головке:
— Молодец, это тебе зачтется… Но ты не бойся большинство пленных немцев будет работать в европейской части России восстанавливая разрушенное, а для вас детей будет хорошее питания, лучше, чем у вас по карточкам и кино самое классное станут показывать.
Пленные мальчишки и в самом деле были худющие, у некоторых даже проступили скулы, а у троих голых по пояс ребят под тонкой кожей просвечивало каждое ребрышко, а руки стали настолько тонкими, что удивительно как они держали в них фаустпатроны. Нормы еды в Третьем Рейхе выдаваемые по карточкам уменьшились в последние месяцы настолько, что население почти умирало с голода. Тем более, что именно весна традиционно самая дефицитное для продуктов время года.
Галине было жалко этих ребят, детей «сверхчеловеков», сейчас смахивающих на нищую, голодную босоту. Он, порывшись к карманах, нашла в них маленькую американскую шоколадку и растерялась.
Подарок полученный под ленд-лиз был слишком мал, а пацанов было тридцать два(остальные намного старше, в военной или пожарной форме, небритые, очень неприятные, сгорбленные отчего производящие впечатление старцев!), на всех не хватит шоколада.
Дать одним и обидеть других? Или бросать жребий? Последнее обычно и бывает выходом, но в данном случае может показаться смешным. Или поделить шесть плиток, между самыми маленькими бойцами.
Последнее показалось Галине Ломоносовой самым справедливым и он, достав шоколадку, осторожно сняв обертку, разделила дольки, вручив их наиболее мелким и худеньким немецким ребятам.
Бывшие гитлеровцы и в самом деле, похоже, были сломленные. Ни один не рыпнулся, не сделал попытки, набросится или отобрать оружие. Правда некоторые сквозь зубы бормотали какие-то ругательство, но стоило девчатам-комсомолкам сделать в их сторону шаг, как фрицы тут же замолкали и вжимали головы в плечи, словно ожидая удара.
Галина даже с несвойственным ей презрением фыркнула:
— Надо же сверхчеловеки съежились. А где их несокрушимый арийский дух?
Ангелина, вырвав у одного из пацанов сигарету-самокрутку, и бросив в траву загасив её пальчиками точеных, хотя и покрытых ссадинами ножек, прикрикнула:
— У того кто курит папиросы, стройка жизненных успехов, слишком часто становиться на перекур!
Галина охотно подтвердила:
— Вот с чем я согласна с Гитлером, настоящий воин-ариец не должен: пить, курить и хранить супружескую верность!
После этих слов хмуры, готовые в любой момент разреветься мальчишки, разразились дружным хохотом и, все сразу как-то стало легче на душе.
Когда воительницы-комсомолки сдали военнопленных ближайшей советской части, Ангелина сделала Галине перевязку, закрепив подобие шины на сломанной ключице. Походный врач, тут же предложил воительнице лечь на носилки и несколько дней провести в покое. Воительница-комсомолка с презрением отвергла это предложения, хотя понимала, что, к сожалению и в Красной Армии есть немало солдат, которые бы за него тут же ухватились. Ее голос был строг, как у школьной училки, отчитывающей нерадивого ученика:
— Пропустить часы нашего триумфа, последние самые радостные дни войны? Да это самое жестокое наказание, какое только можно придумать. Да и не хочешь, ли ты лишить Красную Армию её лучшего снайпера?
Врач побледнел, пожилое лицо стало матовым, перед глазами замаячил признак трибунала… Галина видя его страх лишь звонко, словно маленькая девочка рассмеялась и хлопнула ладошкой плечу:
— Ну не надо так! Я сама больше фрицев ненавижу тех, что пишет доносы. Так что…
И девушка, засвистев, удалилась…
Кольцо вокруг Берлина еще было недостаточно плотным, отдельные германские часть прорывались из котлов к своим узлам обороны столицы. Южное направление перерезали, но на севере, где наступление началось лишь двадцатого апреля, да еще было задержано форсирование полноводного нижнего течения Одере, немцы еще имели лазейки.
Фюрера уговаривали покинуть Берлин, бежать на север, далее укрыться на подводной лодке. Германский подводный флот, при всех своих потерях, по-прежнему был самым крупным в мире, и насчитывал боевых субмарин, больше, чем все остальные флотилии мира вместе взятые!
Но Гитлер казалось, до такой степени морально сломлен собственным политическим и военным фиаско, что решил принять смерть. Истеричный диктатор, отнюдь не был лишь своеобразного благородства и не был трусом, готовым на все ради отсрочки свиданья со старухой чье дыханье холоднее жидкого азота, а хватка неумолима. Впрочем, об этом он обьявил публично, а что на самом деле задумал…
Язык дан умному политику скрывать мысли, но чаще все речь политикана открывает бессмысленное скудоумие!
ГЛАВА 5
Толпа испанцев шестнадцатого века разделилась. Одни истерически завопили:
— Дьяволы! Демоны!
Другие наоборот начали креститься или падать на колени, восклицая:
— Это знаки Марии! Ангелы за них!
Кардинал побледнел, а епископ наоборот покраснел и, побежав к ложе, умоляюще спросил:
— Ваше преосвященство что делать?
Тот сухо ответил:
— Из мушкетов по демонам!
Епископ, испугано лязгая челюстью, возразил:
— Высшие силы стоят за ними. Может постичь кара небес!
Кардинал не слишком уверено пробормотал: