— А ты как обыватель, конечно же, привык ко всему приятному! — уличила Волчанского Заглушкина-Валуа. — К белому и пушистому!
И ткнула пальцем в мятую майку на его груди.
— Искусство, дорогой ты мой, гораздо шире, оно заставляет переживать и думать! А европейское искусство — особенно. Ты же не можешь не согласиться, что Европа наших дней стала по-настоящему гуманна?
— Да ладно! — Ехидству Волчанского не было предела. — Чтоб ты знала, нет в природе ничего страшнее европейского гуманизма и высшей европейской справедливости. Начиная со спасаемых неизвестно от чего орд морлоков, в последние годы оккупировавших прекраснодушных элоев, и заканчивая убийством молодого жирафа в Копенгагенском зоопарке. Своими руками пристрелил бы прагматичных сволочей!
— Какие еще будут претензии к европейцам? — фыркнула Лариса.
— А я смотрю, ты за Европу стоишь горой!
— По сути я космополит…
— Претензии у меня все те же, что были и у Александра Сергеевича, — не на шутку разошелся Волчанский. Я даже зажмурилась, чтобы не видеть его перекошенного злобой лица. — Позволю себе напомнить стихи Солнца русской поэзии, так и озаглавленные — «Клеветникам России».
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? Волнение Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою…
Дальше сама, надеюсь помнишь. А насчет космополитизма… По сути, ты, Ларочка, прошу прощения за мой французский, не космополит, а законченная стерва. Хотя, возможно, это одно и то же.
Теперь уже разозлилась Лариса.
— Знаете что, профессор? — сердито проговорила она. — Займитесь своими прямыми обязанностями! Уберите щиты от входа. Отнесите их к грузовому лифту и спустите на первый этаж.
— А что это вы, мадам, раскомандовались? — расплылся в саркастической улыбке бывший супруг. — Придет мое непосредственное начальство и даст задание.
Понимая, что пробил час выхода на сцену, я поднялась на еще один пролет и помахала рукой.
— Всем привет! — оптимистично улыбнулась я. И уточнила: — Ругаетесь?
— Разжалованный профессор Волчанский невыносим, глаза бы мои его не видели, — поморщилась подруга. — Забирай, Мирослава, свое сокровище.
Женя по-детски улыбнулся и простодушно потянулся обнять меня. Сделав вид, что не замечаю его порыва, я прошла в зал и указала рукой на щиты.
— Знаю-знаю, — закивал он, — убрать от входа, отнести к грузовому лифту и спустить на первый этаж.
— Приятно иметь дело с понятливым человеком, — скептически хмыкнула я. — Занимайся, Евгений, щитами, а я пойду к экспонатам.
И я отправилась к прибывшим вчера вечером коробкам, возле которых крутился Майкл.
— Ну, что тут у нас? — улыбнулась я. И специально для Майкла добавила: — What books are in this box?[2]
Он стоял над коробкой номер девять и, сняв крышку, рассматривал ее содержимое. Обернулся и проговорил:
— It`s prayer and Bible[3].
И в самом деле, там лежали духовные книги. А сверху, так же, как и остальные экспонаты, упакованный в полиэтилен, покоился потертый молитвослов в переплете черного муара, расшитый золотыми нитями. Надев специально предназначенные для этого перчатки, я взяла молитвослов в руки, бережно сняла обертку, открыла и увидела, что страницы сильно засалены — должно быть, этой книжечкой часто пользовались. Сверившись с описью, я увидела, что под номером сорок пять в списке числится личный молитвослов Александры Федоровны. И убрала его на место, закрыв коробку крышкой. Из-за колонны вынырнула Лара.
— Мирослава, не сомневаюсь, что ты здесь прекрасно справишься сама, — категорично проговорила подруга. — А нам с Майклом нужно решить очень важные организационные вопросы по предстоящей пресс-конференции.
И, ухватив американца за локоток, повела к себе в кабинет.
Я обернулась к подошедшему Волчанскому и уточнила:
— Закончил с щитами?
— Само собой, — улыбнулся он.
— Тогда займись рамками для экспликаций, коробки с книжками в последнюю очередь на стенд отнесешь.
Евгений покладисто кивнул и направился к ящику с пояснительными табличками.
А я занялась осмотром царского текстиля, прибывшего из Соединенных Штатов. Полотенца, наволочки, покрывала, салфетки, и все такое тонкое! И, что особенно ценно, большая часть вышита руками Ее Императорского Величества и Великих Княжон — императрица обожала дарить предметы, сделанные своими руками. Краем глаза я вдруг заметила, что рядом с книжными коробками все еще крутится Волчанский, и тоже в специальных перчатках.
— Жень, что-то хотел?
— Я только взгляну на одну книгу, буквально одним глазком посмотрю, — быстро ответил он, выкладывая на стол пухлые ветхие фолианты.
Я снова погрузилась в разбор прибывшего из Свято-Троицкого монастыря багажа, передавая извлекаемые из кофра вещицы помощнице Светочке для дальнейшей работы. Светочка бережно раскладывала пакеты с текстилем на столе, сортируя. Закончив, она огляделась по сторонам и проговорила:
— Что-то я не поняла, где наш подсобный рабочий? Мирослава Юрьевна! Нужно же витрины собирать!
Я сразу посмотрела на стол с коробками, но Жени там не оказалось. Не было его и в других углах просторного зала. Я вышла в холл и огляделась по сторонам. Затем отправилась в мужскую комнату и некоторое время постояла рядом с дверью, дожидаясь. Включила смартфон, увидела пару десятков пропущенных вызовов от Эммануила, быстро набрала Евгения. Аппарат его был выключен, к домашнему телефону никто не подходил. Я отключила прибор и снова стала ждать. Не дождавшись возле туалета, спустилась вниз, отметила, что Эммануил покинул свой пост у входных дверей, и поднялась в зал.
Нехорошее предчувствие сдавило грудь. Я бегом устремилась к коробкам с книгами и открыла коробку номер девять. Лежавшего сверху молитвослова на месте не оказалось. Я принялась судорожно выкладывать книги на стол, надеясь, что небольшой, размером с записную книжку томик легко мог куда-то завалиться. Однако ничего похожего не обнаружилось. Не нашлось молитвослова и в других коробках. Лара застала меня за просмотром последней коробки, после которого надежды на то, что музейный экспонат случайно попал не туда, растаяли как дым.
— Значит, так, Мирослава, — подруга сунула мне в руки компьютерную распечатку, — вот твой список вопросов для пресс-конференции, подготовишь ответы. С Майклом мы все обсудили, он тоже будет готовиться. Очередность установите сами, но я бы предпочла, чтобы начинала ты.
В дверях появился охранник и прокричал:
— Мирослава Юрьевна, там внизу ваш муж скандалит, требует, чтобы вы к нему вышли.
— Женя внизу? — встрепенулась я.
— Почему Женя? — обескураженно протянул парень в форме. — Он представился Эммануилом Львовичем Коганом. Купил билет в нижний зал, а сам рвется наверх.
— А кстати, где господин профессор? — многозначительно прищурилась Лариса. — Что-то я не наблюдаю в этом зале его астеничной фигуры.
Я замялась и неуверенно протянула:
— Евгений куда-то отошел.
Лариса злорадно усмехнулась и выпалила:
— Ну понятно! До обеда поработал наш герой и схлопнулся. Конечно, тяжести таскать — это не монографии пописывать!
Заметив мое расстроенное лицо, Лариса пошла на мировую:
— Да ладно, Мир, забей. Никуда он не денется. Что ты там все роешься, как курица в навозе? Потеряла что-то?
— Даже не знаю, — забормотала я. — Молитвослов куда-то подевался.
— Не ной, найдется, — махнула рукой подруга.
— Так что, Эммануила Львовича к вам не пускать? — допытывался охранник.
И я решилась на крайний шаг:
— Не пускать. Передайте, чтобы он ехал домой.
— А вечером что изменится? — усмехнулась Лара. — Полагаешь, что дома будет по-другому?
— Я к нему не вернусь, — чуть слышно выдохнула я. Но подруга все-таки услышала.
Глаза ее сделались жесткими, у губ пролегла суровая складка.
— Ну-ну, смотри, тебе жить. К слову, где жить собираешься? Думаю, ты и сама понимаешь, что на сей раз никто не поверит в твое отсутствие под моей крышей, и Эммануил Львович предпримет попытку взять штурмом квартиру, так что ко мне ехать нельзя.
— Есть место, где муж меня совершенно точно не будет искать.
— Теряюсь в догадках, — хмыкнула подруга. И тут же протестующе замахала руками: — Нет-нет, лучше не говори, а то вдруг проболтаюсь Эммануилу, когда он станет меня каленым железом пытать.
Остаток дня мы со Светочкой своими силами собирали витрины и выкладывали в них наши сокровища. Мысль о пропавшем молитвослове не выходила из головы, и я несколько раз сверялась со списком, проверяя, не ошиблась ли я — а вдруг и не было никакого молитвослова? Но нет, ошибки быть не могло. За номером сорок пять совершенно точно числился личный молитвослов Ее Императорского Величества Александры Федоровны. Я очень опасалась, что в коробку залезет дотошный Майкл, обнаружит пропажу, и тогда не избежать международного скандала, но мне повезло. Американец открыл для себя перфоманс шведского кудесника от искусства и до самого окончания рабочего дня снова и снова наблюдал за распадом демонической женщины. Пока что никто ничего не заметил, и я очень рассчитывала, что вечером увижу Евгения и задам интересующий меня вопрос по поводу пропавшего экспоната из коробки номер девять.
Переливчатая трель будильника оповестила о начале нового дня. Независимо от того, будни это или праздники, Влас просыпался по надежному немецкому «Ленцкирху» точно в семь часов и делал ровно сто атлетических движений для придания мышцам упругости. Затем шел в ванную комнату и, стоя в корыте, окатывал тело ледяной водой. Растирался туго накрахмаленным до наждачной жесткости полотенцем, тщательно брился перед мутным от времени настенным зеркалом, наводил идеальный пробор и возвращался к себе, чтобы одеться на американский манер в клетчатые панталоны и желтые ботинки на каучуковом ходу, завершив ка