— Сидеть, Леший, — вполголоса произнес Халан. — Сидеть…
Огромный, с доброго теленка, косматый пес, неизвестно когда умудрившийся подобраться к гостям сзади, послушно плюхнулся на землю. Но с курносого глаз так и не спускал, по-прежнему негромко рыча. Веда, уже едва дыша, судорожно вцепилась пальцами в дверную ручку. Она-то знала — пес этот не подает голос попусту. Никто никогда не слышал, чтобы он лаял. Только такое вот негромкое, приглушенное ворчание. Потом Леший бросается в атаку, и тогда уже мало что может его остановить. Халан и на медведя не раз ходил на пару с этим жутковатым псом.
— Остынь, Гвин, — вмешался усатый. — Ты чего сегодня, не с той ноги встал?
Бросая опасливые взгляды на пса, курносый нехотя спрятал меч в ножны.
— Слушай, как тебя там… Халан… — усатый шагнул поближе к крыльцу. Заметил выглядывающую из-за двери Веду. Та вздрогнула, отпрянула было, но прятаться не стала — поздно.
— Ты прав, мы здесь без ведома князя… Ну и что с того? Проводник нам нужен. И, говорят, лучшего, чем ты, нам во всей округе не сыскать.
Халан покачал головой.
— Отплатим щедро, не сомневайся…
— Сказал же — не пойду.
— Отчего ж? Ты ведь все равно по этим лесам частенько шастаешь. Чего тебе бояться-то?
— Я туда за другим хожу. На рожон не лезу.
— Ха! — подал голос князь. — Да ты, я вижу, просто в штаны наложил!
Халан пожал плечами.
Усатый долго разглядывал его своими колючими, как рыбьи косточки, глазами. Потом хмыкнул и, не оглядываясь, отправился к постоялому двору.
— Ты чего, Ронан? — окликнул его курносый. — Мы что, уходим?
— Да, — бросил усатый через плечо. — Готовь лошадей.
Молодой князь растерянно вертел головой, глядя то на Халана, то на курносого, то вслед удаляющемуся Ронану.
— Идемте, князь! — окликнул его усатый уже у самого крыльца таверны.
Последним ушел Гвин, на прощание буркнув Халану:
— Я тобой еще займусь, холоп. На обратном пути…
Видя, что непрошенные гости уходят, Веда облегченно вздохнула.
Халан, обернувшись, сказал ей — негромко, но так, что она сразу послушалась:
— Иди в хату.
Сам он еще долго стоял на крыльце, почесывая за ухом развалившегося у него в ногах Лешего и наблюдая, как те трое снаряжают лошадей, приторачивают к седлам увесистые торбы с провиантом. В дом он зашел лишь тогда, когда они выехали за частокол, окружающий деревню, и скрылись из виду.
Два дня от них не было никаких вестей. На закате третьего в деревню ворвался едва держащийся в седле всадник. Гнедая кобыла в дорогой сбруе лоснилась от пота, на левой задней ноге темнели потеки засохшей крови. Всадник тоже был ранен: кольчуга заляпана кровью, волосы на левой стороне головы висели бурыми сосульками, лица не разобрать от ссадин и порезов. Лошадь, едва не врезавшись в плетень, окружающий харчевню старого Хога, остановилась, и наездник свалился наземь, как куль с мукой.
Бабы, набиравшие воду из колодца, заголосили, и вскоре вокруг раненого собралась чуть ли не вся деревня. Занесли бедолагу к Хогу, высвободили из кольчуги, перевязали. Лицо у него было иссечено, видно, от скачки сквозь колючий кустарник, но все сразу признали в нем молодого Сигурда. Пытались что-то узнать о двух других воинах, но парень, похоже, едва не обезумел от страха, да и крови потерял много. Плечо и левая сторона груди, повыше ключицы, были разодраны когтями какого-то крупного зверя, даже кольчуга не спасла. Он всё бормотал что-то, то и дело срываясь на визг, но что — никто не мог разобрать. В конце концов, напоили раненого травяными настоями да медовухой, завернули в теплые шкуры, и забылся он крепким сном.
Раны были неглубокие, и затянулись довольно быстро. Уже дней через пять молодой князь начал помаленьку появляться на улице, даже за частокол хаживал, к речке. Еще пара дней — и он достаточно окреп, чтобы держаться в седле. Думали, что он сейчас же покинет деревню, но он по-прежнему жил у старого Хога, щедро платил ему за еду… и за молчание.
Все дни княжеский наследник молчал. Что случилось с ним и его спутниками там, в Погибельных лесах, так и оставалось загадкой. Когда кто-нибудь, набравшись смелости, пробовал расспросить его об этом, парень лишь огрызался. В конце концов, его оставили в покое. Лишь украдкой провожали взглядом, когда он шатался, как неприкаянный, по окрестностям деревни. Да гадали — чего же он не уезжает-то? А князь все молчал, гулял по берегу речки и будто бы ждал чего-то.
Халан в один из дней, когда юноша валялся в беспамятстве, снова отправился на промысел. Обещал вернуться через три дня, но прошло уже пять, и Веда места себе не находила от тревоги. Как и князь, частенько выходила она к берегу Лайры, на тот холм, с которого видна темнеющая на севере полоска лесов, а за ней — теряющиеся в белесой дымке пики Ледяного хребта.
Вернулся он на седьмой день, на самом закате. Объемистые торбы за его спиной были набиты под завязку, на плече он нес целую гроздь пойманных в силки зайцев. Леший, как всегда, весь в репье и старой хвое, трусил чуть позади, в потемках похожий на опустившегося на четвереньки ряженого.
Веда пропустила мужа в дом. Замерла в дверях, терпеливо дожидаясь, когда он освободится от ноши. А потом бросилась ему на шею и надолго повисла, прижимаясь всем телом, шепча что-то, всхлипывая то и дело по-бабьи. Халан, неловко наклонившись, обхватил её ручищами и чуть покачивался, будто ребенка баюкая.
Скрипнула дверь. Халан поднял голову и исподлобья взглянул на стоящего на пороге князя.
— С возвращением, следопыт, — проговорил Сигурд. На этот раз голос его уже не казался Веде приятным. — А я тебя ждал…
Веда охнула, еще теснее прижалась к широкой мужниной груди.
— Выйдем, поговорим? — не то спросил, не то приказал парень. Впрочем, сейчас он мало напоминал того нескладного мальчишку, что выходил к колодцу несколько дней назад. Осунувшийся, почерневший, с прядкой седых волос на виске. Со страшным, каким-то стылым взглядом.
Не дожидаясь ответа, князь развернулся и вышел за порог. Халан последовал за ним не скоро. Застал у крыльца, сидящим прямо на траве.
— Что, как поохотились, князь?
Парень поднял расширившиеся, будто от ужаса, глаза на нависшего над ним, как башня, следопыта. Бледное, заросшее неровной щетиной лицо исказилось в злобной гримасе. Он, кажется, хотел ответить деревенщине — бранно, обидно. Но вместо этого вдруг сник — разом, будто все кости из него вынули. Опустил голову и громко всхлипнул.
Халан поморщился.
— Эта… тварь… — сквозь зубы процедил парень, не поднимая головы. — Она разорвала Гвина. Мы с Ронаном пытались убежать, но она… Ронан остался, чтобы задержать… А я сбежал… Сбежал!!
Он мотнул головой, снова взглянул снизу вверх на следопыта. Лицо мокрое от слез, губы дрожат. В глазах пляшут сумасшедшие огоньки, в которых все смешалось: злость, страх, досада, стыд, надежда.
— Я найду его, слышишь?! Ронан мне как отец был! Я…
— От меня-то чего хочешь, князь?
Юноша судорожно сглотнул. Долго смотрел на Халана — все так же снизу, так и не поднявшись с земли.
— Проси, чего хочешь, следопыт. С собой у меня немного, но, когда вернусь в Норд… Я тебя не забуду, слышишь? Ты только выручи!
— Забудешь… — негромко, будто сам себе, буркнул Халан.
— Я все равно туда пойду! Даже если один… Помоги, а? — сбивчиво продолжил Сигурд. — Тебе же хуже будет, если… Если я погибну, потом отец разбираться будет. Узнает, что ты не помог…
— Ну, ты еще стращать меня вздумал? — огрызнулся Халан, все больше мрачнея. — На кой вы вообще туда перлись? Поиграться захотелось, силушку испробовать? Ну, доигрались?
Молодой князь насупился, но ничего не ответил. Взгляда он с Халана не сводил ни на миг, как выпрашивавшая подачку собачонка.
— Поможешь? — наконец, выдавил он.
Халан не ответил. Присел на крыльцо, достал из-за пазухи искусно вырезанную трубку с длинным тонким чубуком. Раскурил.
Князь, понаблюдав за его приготовлениями, перебрался поближе. Ничего больше не спрашивал. Ждал.
— Как все было-то? — наконец, спросил Халан.
— Я… Мы недалеко и забрались. Это ж не лес, а… частокол какой-то. С самого края — как стена. И никаких троп не видно, даже звериных… И вообще, как будто вымерло там все, дичи-то обычной не встретишь. Первый день промотались — даже мяса свежего на ужин не добыли. И лошадей пришлось на привале оставить…
Халан усмехнулся, но перебивать не стал.
— А потом натолкнулись… Логово. Мы сразу-то и не заметили, едва не провалились туда. Там дерево большое, поваленное, корни из земли торчат… И там… Оно, чудище. Гвин на него кинулся, да даже топором взмахнуть не успел. Смяло, разодрало чуть ли не пополам… — губы юноши задрожали, но он, собравшись, продолжил. — Ронан сказал мне, чтобы я бежал… И я послушался! Как… как щенок какой, как сопляк перетрусивший! Сбежал.
— Что за чудище-то? — хмуро спросил Халан.
— Огромное. Косматое. Вроде медведя, только…
— Ну?
— Только огромное. И когти… Даже сквозь кольчугу… — князь замолчал, будто оборвав себя на полуслове.
Халан вздохнул.
— Чего ж ты хотел-то, князь? Медведя брать — это вам не против имперцев железякой махать. Чтоб на зверя идти — голова нужна. И оружие сподручное.
— Ронан и Гвин — самые могучие воины! Они с малых лет в дружине, во всех походах побывали. Ронан запросто один против троих выходил. Он… Он…
— Он мертв, — отрезал Халан и, крякнув, как столетний старик, поднялся с крыльца.
Молодой князь взглянул на него снизу вверх.
— Так что, поможешь?
Халан еще долго молчал, разглядывая багровеющую полоску на западе. Потом кивнул.
— Послезавтра пойдем. Утром.
Князь вскочил, бросился к следопыту, расставив руки, но коснуться не решился.
— Я… Мы…
— Изыди, — отмахнулся тот. — Придешь сюда завтра к вечеру. До того лучше на глаза не попадайся.
Юноша снова замычал что-то нечленораздельное, но Халан уже не слушал его. Развернувшись, он скрылся в избе. Тяжелая дверь гулко хлопнула за его спиной.