Почему-то Яша вспомнил, что в кармане лежит увольнительная, что он собирался потанцовать с девушками в веселом рыбацком клубе… И вспомнив это, он заторопился, всем телом наваливаясь на весла.
— Осторожней! — крикнул с кормы Татрик. — Она где-то здесь…
Поплавок из зеленого стекла уже был совсем рядом. Карбас долго крутился на одном месте. Все трое упорно вглядывались в воду. Наконец из глуби показалось темное круглое пятно. Яша рывком потабанил веслами, отодвинув шлюпку назад. Теперь они стояли вблизи от мины.
Яша энергично сбросил с себя на днище одежду и, оставшись в одних трусах, распорядился:
— Когда я нырну, вы отплывите подальше.
Потом тонким шкертом привязал к плечу большие кровельные ножницы и взял их в правую руку. Набрав полную грудь воздуха, он сразмаху, головою вперед, ушел под воду. Морская глубина не была такой черной, как это казалось сверху; сияние белой ночи проникало сюда косыми лучами, и зеленоватый сумеречный свет призрачно бродил вокруг.
Яша нырнул глубже, и мина закачалась перед самыми его глазами. Она держалась на якоре, соединенная с ним тонким стальным тросиком — минрепом. Яша уцепился было за него, но уже нехватало воздуха, и он, изогнув тело, чтобы не задеть мину, всплыл на поверхность.
Отплевывая морскую горечь, Яша доплыл до шлюпки и, уцепившись за борт, с минуту отдыхал на воде.
— Ну, что? — почему-то шопотом спросил Татрик. — Какая она, мина?
— Самая настоящая. Фашистского образца.
И Яша снова нырнул под воду. Две пары глаз провожали его на глубину: одни глаза — по-отечески серьезные, наполненные тревогой, а другие — глядящие с восхищением и с завистью.
А Яша уже резал минреп. Стальной тросик был свит плотно и поддавался тупым ножницам с трудом. Яша медленно выдыхал воздух и пошел наверх, когда горло уже сдавили судороги. На этот раз он всплывал долго, почти задыхался, в глазах стало темно, но пленка зыби, наконец, прорвалась над его головой, и Яша задышал полной грудью.
— Полторы минуты, — сказал Татрик, протягивая ему руку, — а я только сорок секунд могу продержаться в воде.
Ничего не отвечая, Яша с трудом перевалился через борт и рухнул на днище, обмякнув всем телом.
Но прошло несколько минут, и он снова был под водой. На ощупь отыскав место начатого пореза, Яша уцепился ногами за минреп и стал резать его двумя руками сразу. Так было рискованнее, но зато вернее.
«Не вылезу, пока не кончу», — упрямо решил Яша и с силой надавил на рычаги ножниц. Тросик хрустнул, и два его конца разошлись — один утонул, а другой вместе с миной медленно пошел на поверхность.
Вынырнув, Яша проплыл вокруг мины два раза и осмотрел ее со всех сторон. Его внимательный глаз успел заметить все: «Мина поставлена с самолета… против мелких кораблей и катеров… Ну, ладно, сделано самое трудное, осталось самое опасное — взорвать...»
Старик-председатель и Татрик помогли ему выбраться из воды. Яша сел на кормовую банку и устало прислонился спиной к мачте. К мине подошли еще рыбаки, но сама мина, казалось, привлекала их меньше, чем Яша. Они подводили свои шлюпки к карбасу председателя и с молчаливым восхищением рассматривали коренастую фигуру русского матроса: «Ну и парень!»
Поднявшись на банку во весь рост над целой флотилией рыбацких лодок, Яша обратился к эстонцам:
— Вот что, товарищи! Давайте мне шлюпку, которая полегче, два крепких весла, а сами отходите и ждите меня на берегу. Я выведу мину в открытое море, а там… это уж мое дело.
Татрик обиженно заморгал белыми ресницами.
— А меня? Мне можно?.. Я первый ее заметил…
Яша помолчал: помощника, конечно, не мешало бы, но такие мины, как эта, — «старушка, оставшаяся в невестах», — имеют капризный характер: они любят взрываться, когда их об этом не просят…
— Нет, — ответил Яша, — нам вдвоем тесно будет.
Он передал председателю колхоза часы, бумажник и одежду. Потом взял подрывной патрон, коробку папирос «Звездочка» и легко вскочил в поданный ему маленький, верткий «тузик».
Обождав, пока грузные карбасы не отойдут к берегу, Яша осторожно приблизился к мине. Она была всего в десяти футах от «тузика», когда он перестал грести и повернулся к ней. Качнувшись на волне, мина, казалось, погрозила ему острыми свинцовыми рожками. Яша знал — дотронься грубо до этих рожек и они сплющатся, внутри них треснут стеклянные пробирки, разольется электролит, ударит гремучая ртуть, мина сначала вздрогнет…
Но этого не случится. Яша будет осторожен и точен, как ювелир.
Попрежнему не сводя глаз с мины, Яша убирает весла и тихо гребет — гребет руками. Наконец ладони вытянутых рук упираются прямо в липкий вонючий бок мины. Яша плавно вертит ее на воде, отдирая с ее пояса скользкие водоросли и похрустывающую ракушу. Находит залепленное илом висячее кольцо и ввязывает в него надежный пеньковый трос. Проследив, чтобы трос случайно не зацепил за рожок, Яша мягко отталкивает мину от кормы и быстро гребет в открытое море.
Мина нехотя тащится позади. Она то скрывается под волной, то снова выпрыгивает на гребень.
Выведя «тузик» в открытое море, Яша аккуратно сложил весла и взял в руки пачку папирос. Он долго выбирал папиросу, туго набитую табаком. Потом закурил, но она стал гореть наискось, и Яша сразу выбросил ее за борт. Достал другую. Эта раскурилась ровно.
Удовлетворенно сделав две затяжки, Яша подтянул мину к корме и ловким движением отвязал трос от кольца. Точно почувствовав свой близкий конец, мина запрыгала на обрывистых волнах, вырываясь из рук.
С побледневшим от напряжения лицом, Яша осторожно повесил на один из рожков подрывной патрон и мгновенно опутал мину бикфордовым шнуром. Огляделся. Все ли сделал? Да. Все. Можно начинать.
Теперь он удерживал мину одной рукой, а другая медленно вынула изо рта папиросу.
Широко раскрыв глаза, Яша поднес горящую папиросу к шнуру и на мгновение задержал руку. Наступал самый опасный момент. Одинокая чайка закружилась над головой, тревожно крича и хлопая крыльями. Решительным жестом Яша плотно прижал к концу шнура огонек папиросы.
— На! Кури! — громко сказал он.
Шнур начал тлеть сизым дымком. Не мигая, смотрел Яша, как огонек быстро обегает мину, неумолимо приближаясь к патрону, потом изо всех сил оттолкнул мину от себя и бешено навалился на весла.
Когда пройдут две минуты, надо лечь на днище «тузика» и лежать, прижавшись к доскам.
Вот уже прошла минута, полторы… Нос шлюпки с шумом разрезает волны, весла скрипят от усилий.
Все! Срок истек!
Но Яша все гребет.
Одна секунда… две… три! — и он падает вниз лицом. В уши сразу забивается плотная вата взрыва, громадный столб воды, наподобие сталагмита, стоит неподвижно, потом с грохотом и звоном рушится в море. Яша поднимается на ноги, смотрит. На том месте, где раньше была мина, бурлит и клокочет воронка. Отряхивая с гребней мыльную пену, высокие волны расходятся громадными кругами во все стороны.
Яша чувствует под ногами холод. Вода бьет из пазов обшивки тонкими упругими струями, быстро затопляя «тузик», — подводный удар оказался сильным. Но это уже совсем не страшно. Навстречу Яше идет рыбацкий карбас. Десятки рук подхватывают его из воды и поднимают на борт.
— Ну, спасибо, друг, выручил, — говорит старик, и голос его дрожит. — Смелый ты человек, дай бог тебе здоровья… Настоящий ты человек — советский!..
Эстонцы хлопали Яшу по голой спине грубыми просмоленными ладонями, звали в гости и, дружно смеясь, наперебой предлагали покурить из своих трубок. Яша оделся быстро, как по боевой тревоге, улыбался в ответ и, чтобы никого не обидеть, курил из всех трубок подряд.
Карбас подошел к берегу, и здесь Яша увидел группу эстонских девушек-рыбачек. Рослые, светлоглазые, они смотрели на него, не скрывая любопытства и восхищения.
Времени оставалось мало. Попрощавшись со всеми за руку, Яша поспешил на катер.
Он быстро прошел длинный путь от рыбацкого колхоза до морской базы. Поднялся на высокий холм, заросший перепутанным можжевельником, и перед ним, как на ладони, открылась Голубиная гавань. Яша увидел у пирса свой катер, и на душе у него стало легко и радостно. Завтра он снова уйдет на «охотнике» в штормовые просторы Балтики, и пустынный квадрат моря опять огласится четкими командами офицеров, звонкими ударами латунных гильз и рокотом моторов под палубой.
…Белая ночь опустилась на весеннюю землю и притихшее доброе море. Песня давно погасла вдали, и только сонная волна глубоко и мерно вздыхала у берега.
Валентин ПикульЖЕНЬ-ШЕНЬРассказ
В самой глухой тайге, в непроходимых сумрачных балках, где широкая лиственница переплетает свои могучие корни с голубохвойным корейским кедром, растет невзрачный цветок — жень-шень.
Точно скрываясь от всего живого, он прячется под дикой виноградной лозой, и три его сморщенные ягоды совсем незаметны в зарослях пестрого маньчжурского перца.
Но люди — идущие по тайге, едущие верхом, плывущие в лодках — ищут не цветок и не ягоды. Грубый корень жень-шень, глубоко уходящий в землю, ищут беспокойные люди.
Жень — по-китайски человек. Шень — по-китайски корень.
И корень, вырытый из земли, действительно, похож на старого человека. Он сгибает усталую спину, молитвенно прикладывает к груди корявые натруженные руки и пугливо поднимает под себя длинные ножки.
Природа наделила жень-шень великим даром — делать человека здоровым и жизнь его — долгой. Жень-шень разгоняет по жилам остывающую с годами кровь, старики начинают смотреть по-молодому и к пожилым возвращается сила и ловкость молодости.
Век человеческий короток, не успеть докончить начатое в юности. Каждый хочет быть молодым, каждый хочет быть здоровым, каждый хочет иметь волшебный корень жень-шень!
И вот, засунув за пояс костяную лопатку, уходят в тайгу упрямые жизнелюбцы. Они блуждают по темным балкам, минуя звериные тропы, и каждый раз с замиранием сердца раздвигают колючий кедровник, — когда же, наконец, глянет на них невзрачный цветок жень-шень.