Высокой стеной стоит пшеница. Налетит ветерок — плавно закланяются колосья. Неуловимо звенит вокруг. Изредка выкрикивает где-то птица, изредка на дальней большой дороге нетерпеливо шумит грузовик…
Жарко, хочется пить.
Миша тянет непроизвольно руку к тяжелому колосу. Вдруг вспоминает: «Нельзя, это колхозное». Даже птицу, летящую к хлебу, он с криком вспугивает, взмахивая в воздухе шапкой.
Но все это не то… Разве так представлял он себе охрану полей? Он думал, что будет страшно… Глухая и темная ночь… Шорохи… Вот крадется кто-то… Сверкает в руках обрез… Тсс… Миша осторожно дает сигнал, но у врага чуткое ухо. Прыжок — и враг бросается на него. Миша ранен. Но и с глубокою раной в боку он ползет ему одному знакомою тропою… Ползет — и успевает дать знак об’ездчику. Враги пойманы. Но он, раненый, возвращается на свой пост и не покидает его. А потом… Зал… Собрание… Миша скромно сидит в углу… И вот его вызывают к большой трибуне…
— Э! — ловит себя Миша. — Разве ради славы я добивался попасть сюда?
…Вот уже час, как ходит он между душистыми стенами хлеба. Одиночество начинает томить его.
— Следующий раз приведу с собой двух-трех ребят. Веселей будет, — решает он.
А солнце легким, дрожащим шаром медленно падает на курган.
— Красиво! — с жадностью следит за закатом Миша. Ждет, когда солнце коснется земли и длинные тени вытянутся от колосьев. За курганом все в пламени небо. Червонным золотом подергиваются вдруг поля.
Но золото здесь непрочно. Его быстро с’едает синяя мгла. Закат тихо гаснет. Небо заботливо готовит звезды, но они еще не зажжены…
А пить сильно хочется.
— Дурной я, зачем ел соленое! — думает Миша. — Воду с собой надо брать в походную фляжку. В следующий раз не забуду.
Но не успевает он подумать об этом, как показывается силуэт незнакомого человека. Среднего роста, в больших сапогах, в серой помятой фуражке, человек вырастает перед ним неожиданно. Секунду смотрит на Мишу, а потом спокойно идет вперед.
— Стой! — кричит Миша. — Кто?
— А! — весело отвечает незнакомец. — Стража! Однако, быстро организовались. Я думал — когда это еще дело будет, а они уже, смотрите, на постах стоят. И повязки на руках красные, Молодцы! Добрый вечер, хлопец.
— А вы все-таки кто? — строго повторяет Миша.
— Я? — Ты мне вот что скажи: бригадир ваш, Иван Дмитриевич, у себя или где в другом месте? И туда хожу, и сюда хожу — нигде его не найду. Теперь, кажется, попал в точку. Тут до балагана вашего километра два, больше не будет, а?
— Пожалуй, не будет, — растерянно отвечает Миша. — Только здесь ходить воспрещается. Надо ходить по большой дороге.
— Знаю, милый, что нельзя. Я и об’ездчика вашего встретил. Ругал он меня, ругал, а потом говорит: «Ну, шут с тобой, иди уже. Только это, говорит, последний раз. А еще тут встречу — не выпущу». Серьезный он старик. Не даром из партизан. Я его с 18-го года помню. Крепкий человек. Кремень! И еще сказал мне: «Хоть и знаю тебя, как своего человека, а все таки не ходи, где не дозволено. Правило, говорит, соблюдай». Так до бригадного балагана говоришь, недалече? Километра два?
— Да.
Человек осторожно садится.
— Хлеб хорош, — мечтательно говорит он. Давно не помню урожая такого. А и труда-то положено сколько. Ох, и потрудились люди! Да… А убрать-то еще потруднее будет. Народ несознательный… Да и лодырей — пруд пруди. На чужой хлебец любителей еще много. В колхоз не идут, а хлеб из колхоза тянут, да еще норовят прямо с корня состричь. Парикмахеры!.. Поймал бы — не дал бы спуску. Ты, парень, поглядывай лучше. Чего стоишь? Садись, посиди.
Миша садится рядом и вдруг спрашивает:
— Дядя, а у вас в бутылке не вода? Пить охота. Дайте глоточек.
— В бутылке? — поворачивается к нему незнакомец и что-то соображает. — В бутылке, говоришь? Да нет, пустая она. Сам, брат, выпил. Знал бы — оставил. Эка беда…
— Жаль, — вздыхает Миша. А зачем вы в нашу бригаду идете?
— Послали, вот и иду. Время, знаешь, горячее, хлеб убирать надо. Хлебушка каждому требуется.
— Кто работает, тому и хлеб будет, — спокойно отвечает Миша. — А вот воды я, дурной такой, не взял с собою. Хоть травку теперь соси.
И он срывает тоненькую былинку, что растет почти рядом с сидящим с ним гостем. Сует былинку в рот. Вдруг неожиданно морщится и плюет.
— Тьфу! Пахнет трактором.
— Почему трактором? — спрашивает человек, отодвигаясь от Миши.
Несколько минут оба молчат.
Вдруг Миша бросает былинку и говорит спокойно:
— Дядя, а сколько примерно мы с га возьмем? Пудов до двухсот натянем?
— Пожалуй что, — сдержанно отвечает ему собеседник. — Урожай-то господь… То-есть хочу сказать — урожай хороший. Будем с хлебом…
— А пить, — говорит Миша, — вот как хочется. Покурить бы теперь, что ли? Может тогда не так бы и жажда мучила.
— Это верно…
Человек сует руку в карман, но вдруг спохватывается.
— Курить то нельзя здесь! — строго говорит он. — Огонь заметят. Да и молод ты курить-то… Эх, а еще сторож! Пионер… Разве пионеры курят?
— Да я бы тихонечко…
Человек думает, соображает…
— Кури — твердо говорит он. — А я пойду.
— Да вы мне спички-то дайте, у меня спичек нет.
Человек снова задумывается. Потом решительно лезет в карман, достает коробок.
— На. Без меня покуришь.
— Нет, вы посидите, а я отойду в сторонку, — заторопился Миша. — Я сейчас…
Он встает и отходит. Папирос у него нет и никогда не было. Пошарив в кармане, вырывает он из записной книжки клочек бумаги, набирает сухой травы, вертит цигарку, зажигает ее. Спички украдкой сует в сапог. Тянет цыгарку неумело, быстро тушит ее, растирает тщательно каблуком и идет на место.
— Спасибо. Покурил я.
— Ну и ладно. А спички давай сюда.
— Извольте.
Миша лезет обеими руками в карманы, долго шарит, и, наконец говорит смущенно:
— Вот история!
— А что?
— Да спички я куда-то… Обронил я их, что-ли?
И снова обшаривает все карманы.
Ищет долго и суетливо.
Человек угрюмо стоит и ждет.
— Эх, — хмурится он, — чудачище ты! Медведь. Да они у тебя за пазухой.
С этими словами человек как бы в шутку обнимает Мишу.
Миша чувствует, как чужая горячая рука быстро обшаривает его. Становится жутко и неприятно. Чтобы избавиться от об'ятий, Миша быстро снимает пояс.
— Видите, кабы спички за пазухой были, так коробка бы выпала. Где я их обронил понять не могу.
— Хитер ты, — на минуту вспыхивает человек и вдруг смеется: — Ну, да ладно.
И он трогается вдоль межника. Миша осторожно за ним. Идут молча гуськом.
— Иди-ка ты спереди, — вдруг приказывает человек и решительно останавливается.
Останавливается и Миша. И тут они впервые встречаются в упор глазами. Строго и внимательно смотрят один на другого…
Человек зло усмехается.
Миша невольно вздрагивает… Потом берет себя в руки, говорит упрямо:
— Я сторож, мне полагается итти сзади.
— А!.. Это верно… Только какой ты сторож? Могу я тебя, знаешь… Убить могу…
— Да, — нервно смеется Миша. — Разве я с вами справлюсь? Только вы не такой, чтобы человека убить. Шутите…
— Шучу, парень, шучу. А вот ты, не знаю, шутишь ли. Больно ты умный… Колхозник…
Еще раз меряют они друг друга взглядом. Наконец, незнакомец медленно поворачивается и идет, ускоряя шаги.
Миша опять за ним.
Сгущаются сумерки. Одна за другой загораются звезды.
— Скорее бы до кургана дойти, — в волнении думает Миша, а сам не спускает с незнакомого человека глаз. А тот все набавляет и набавляет шагу…
Но вот и курган. Дальше Мише итти нельзя. Здесь — граница его поста.
Человек оглядывается.
— Чего ж ты стал? — злобно опрашивает он. — Идем?
— Идите сами…
— Сами… А что-ж и сам пойду… Прощай. Сторож ты какой, подумаешь…
— Прощайте…
Миша смотрит вслед удаляющемуся человеку и чувствует, как все сильнее и сильнее в груди бьется сердце. Он ждет, когда человек скроется, и сжимает в руке маленькую блестящую штучку…
Человек скрывается за курганом. Переждав еще с минуту, Миша глубоко вбирает в себя воздух и сует в рот металлический свисток.
Резкая трель внезапно рвет тишину.
А ответа не слышно…
— Неужели нет никого близко? — с испугом думает Миша и свистит снова — еще резче, еще раскатистей.
Тогда из-за холма неожиданно возвращается человек. Его не узнать. Его походка уже иная, сдержанная и напряженная.
— Бежать! — думает Миша, но человек приближается быстро. Миша точно врастает в землю.
— Вы чего же назад идете? — с испугом кричит он. Чего вам надо?!
Человек молчит, но ускоряет шаги.
Миша невольно пятится и вдруг, не выдержав, бросается бежать. Он слышит — человек гонится за ним. Настигает его… Почти над ухом раздается тяжелое его дыхание… Вот-вот обрушится он и ударит сзади… А быстрее бежать уже сил нехватает… Хоть падай…
И снова разливается по степи свист. И врезается в тишину конский топот…
Дед-об’ездчик!
— Стой! — гремит его грозный голос.
Человек шарахается в пшеницу, но железная рука конника уже крепко держит его.
— Стой, говорят тебе!
Дед проворно снимает с плеча винтовку…
Человек опускает голову и покорно останавливается…
Утром люди осматривают Мишин участок. У самой межи лежит бутылка…
— Вот она! — кричит Миша. Это та самая! Она не с водой, она у него с керосином была! И спички были при нем… Я… я заметил… А он…
Ласковый ветерок расправляет на Мишиной груди уже тронутый солнцем галстук. Загорелый, вихрастый Миша стоит и, чувствуя на себе десяток пристальных взоров, смущается. Улыбаясь, показывает белые, как пена, зубы и говорит тихо:
— Ну, мне на пост пора…
Микаэл АндриасовНовая станица
Когда рассвет струится над станицей,
Заря горит о солнце возвестив, —