еще девушка, но она изо всех сил старается создать впечатление, что у нее огромные познания в области секса. Когда они подходят в Третьей авеню, начинается дождь. Они бегут, и юбки хлопают по их ногам. Они ныряют в какой-то подъезд, выглядывая оттуда по направлению к Лексингтон авеню.)
Кэрол: «Эй! Что это? Вон там! Посмотри!»
Анджела (глядит на запад, где на горизонте нависли грозовые тучи): «Кажется, Башня. Кто это с ним?»
Кэрол: «Бэтман и Дэнни. Они бегут!»
Анджела: «Но я думала...
Кэрол: «О, боже, они все в крови!»
(Ребята большими прыжками пересекают Третью авеню. Позади них воет полицейская сирена. На лицах ребят смесь страха и возбуждения. Их руки в крови. Каждый из них все еще держит в руке окровавленный нож.)
Башня (заметив девушек): «Эй, эй! Эй, сюда, быстро!»
Кэрол: «Что такое? Что случилось?»
Башня: «Неважно, за нами гонятся полицейские. Возьмите ножи! Избавьтесь от них! Живей! Живей, берите!» (Девушкам протянуты ножи, со стальных лезвий падают капли. Кэрол застыла в неподвижности.)
Кэрол: «Что случилось?»
Дэнни: «Грязный пуэрторикашка пытался напасть на нас. Мы его прирезали. Берите ножи! Берите!»
(Кэрол не двигается. Глаза ее широко открыты, и она, уставившись смотрит на протянутые к ней окровавленные кулаки. Анджела вдруг вытягивает руку, и вот она уже сжимает рукоятки ножей — один, два, три, — ребята снова бегут, устремляясь к безопасной территории, к месту своего жилья. Анджела бросается к ближайшему крыльцу и взбирается на самую верхнюю ступеньку, защищенную от дождя. Она быстро садится, засовывает ножи под юбку, натягивает ее, чтобы прикрыть их. Она чувствует прикосновение длинных стальных лезвий к своему голому телу, ей кажется, она ощущает липкую кровь на каждом из них.)
Кэрол: «Я боюсь. О, боже, я боюсь!»
Анджела: «Ш-ш-ш, ш-ш-ш!!»
(Дождь хлещет по длинной улице. Полицейскую машину с воющей сиреной резко заносит поперек Третьей авеню. Другая полицейская машина въезжает с другого конца улицы.)
Кэрол (шепотом): «Нож! Один нож виден. Натяни юбку!»
Анджела: «Ш-ш-ш, ш-ш-ш. (Она засовывает руку под юбку и запихивает ножи дальше под бедра. На лице у нее такое выражение, будто она приняла наркотик. Сирена воет у нее в ушах. Раздаются ужасающие звуки двух выстрелов (полицейские стреляют в воздух), крики множества голосов. Затем снова около нее слышится шепот Кэрол.)
Кэрол: «Они поймали их. О, боже, они попались! Анджела, они зарезали парня!»
Анджела: «Да. (Сейчас она тоже говорит шепотом.) Да. О, да, они зарезали его».
Кэрол: «Что нам делать с ножами? Давай бросим их в сточную трубу. Сейчас. Пока полицейские не добрались до нас».
Анджела: «Нет. Нет, я унесу их домой».
Кэрол: «Анджела... »
Анджела: «Я возьму их с собой».
— Мы нашли их здесь, сэр, — сказал Ларсен. — В ящике ее туалетного столика.
— Почему ты взяла ножи, Анджела? — спросил Хэнк.
— Не знаю. Ребята были так взволнованы. Вы бы видели их лица. Они протягивали мне ножи, и я... и я их взяла. Все три, один за другим. И спрятала. Потом унесла их домой, положила в бумажный пакет и засунула в ящик туалетного столика, в самый дальний угол, чтобы отец не нашел. Он страшно бы рассердился, если бы увидел ножи. Начал бы укорять меня, что порядочная девушка не должна была брать ножи.
— Почему ты позвонила в полицию?
— Я поняла, что поступила неправильно. Поэтому я и позвонила в полицию и сказала, что они у меня. Я чувствовала себя ужасно виноватой.
— Ты говоришь, Дэнни сказал вам, что Моррез напал на них. Это его точные слова?
— Да. Грязный пуэрторикашка пытался внезапно напасть на них, и они его прирезали. Так он и сказал. Я думаю, так. Я была очень взволнована.
— Ты читала об этом деле в газетах?
— Конечно.
— Тогда тебе известно: эти ребята утверждают, что Моррез кинулся на них с ножом? Ты знаешь об этом, не так ли?
— Конечно. Я знаю об этом.
— А может быть так: Дэнни Ди Пэйс вообще ничего не говорил. Может быть, ты только ДУМАЕШЬ, что он так сказал после того, как ты прочитала об этом в газетах?
— Может быть... Не знаю. Нет, он говорил, я взяла и его нож... Знаете что? У меня на юбке есть пятна крови. Я не могу их вывести.
В этот вечер за ужином Хэнк взглянул через стол на свою дочь Дженифер, задавая себе вопрос, какой бы она стала, если бы жила в Гарлеме? Его дочь была красивой девушкой с такими же, как у матери светло-карими глазами и великолепными светлыми волосами, а ее грудь с поразительной быстротой принимала зрелую форму. Аппетит дочери изумил его. Она ела быстро, запихивая пищу в рот, как водитель грузовика.
— Не торопись, Дженни, — сказал он. — У нас не предвидится голодовки.
— Я знаю, пап, но Агата будет ждать меня в восемь тридцать. Она достала несколько новых пластинок. К тому же, мам сказала, что ужин будет в семь, а ты опоздал, это твоя вина, что я так глотаю.
— Новые пластинки могут подождать, — сказал Хэнк. — Ешь помедленнее, пока не подавилась.
— Эту спешку вызывают на самом деле не пластинки Агаты, — вмешалась Кэрин. — Там будут мальчики.
— О, — удивился Хэнк.
— Ну, ради Святого Петра, пап, не смотри на меня так, словно я собираюсь в притон, где принимают опиум или что-то в этом роде. Мы только собираемся немного потанцевать.
— Кто эти мальчики? — спросил Хэнк.
— Несколько соседних ребят. Вообще-то все они ни рыба, ни мясо, за исключением Лонни Гэвина. Он замечательный парень.
— Ну что ж, по крайней мере, хоть это утешительно, — сказал Хэнк и подмигнул Кэрин. — А почему бы тебе не привести его как-нибудь домой?
— Пап, он был уже здесь сто раз.
— А где я был?
— О, ты, как я полагаю, готовил какое-либо резюме или бил струей из брандспойта по какому-нибудь свидетелю.
— Я не думаю, что это очень смешно, Дженни, — снова вмешалась Кэрин. — Твой отец не избивает свидетелей.
— Я знаю. Это — эвфемизм.
Она схватила салфетку, вытерла губы, отпихнула стул и чмокнула мать.
— Извините меня, пожалуйста, — сказала Дженни и выбежала из столовой.
Хэнк видел, как стоя перед зеркалом в прихожей, она красила губы. Затем машинально поправила бюстгальтер, помахала на прощанье родителям и, хлопнув дверью, выбежала из дома.
— Что ты скажешь на это? — спросил Хэнк.
Кэрин пожала плечами.
— Меня это беспокоит, — сказал Хэнк.
— Почему?
— Она уже женщина, — ответил он.
— Она еще девушка.
— Она женщина, Кэрин. Она привычно красит губы и поправляет бюстгальтер так, словно носила его всю жизнь. Ты уверена, что это хорошо, чтобы она ходила домой к этой Агате на танцы? С мальчиками?
— Я бы больше беспокоилась, если бы она ходила на танцы с девочками.
— Дорогая, не передергивай.
— Я не передергиваю. Для сведения окружного прокурора сообщаю, что его дочь начала расцветать в двенадцать лет. Она красит губы и НОСИТ бюстгальтер почти два года. И я полагаю, она уже целовалась.
— С кем? — спросил Хэнк, поднимая брови.
— О, боже. Я уверена, со многими мальчиками.
— Я не считаю, что это правильно, Кэрин.
— Как ты предлагаешь предотвратить это?
— Ну, я не знаю. — Он помолчал. — Но мне кажется, что это неправильно, чтобы девочка в тринадцать лет гуляла и обнималась со всеми соседскими ребятами.
— Дженни почти четырнадцать лет, и я уверена, что она целуется с теми мальчиками, которые ей нравятся.
— А что будет потом?
— Хэнк!
— Я говорю серьезно. Мне лучше побеседовать с этой девчонкой.
— И что ты ей скажешь?
— Ну...
Со спокойной улыбкой на губах Кэрин продолжала:
— Не скажешь ли ты ей, чтобы она держала ноги крест-накрест?
— В каком-то смысле, да.
— И ты думаешь, это поможет?
— Мне кажется, что ей следует знать...
— Она знает, Хэнк.
— Похоже, что тебя это не очень беспокоит, — сказал Хэнк.
— Нет, Дженни разумная девочка, и я думаю, что ты только поставишь ее в неловкое положение, если начнешь читать ей лекцию. Я считаю, что было бы гораздо важнее, если бы ты... — Она внезапно замолчала.
— Если бы я, что?
— Если бы ты приходил домой пораньше. Если бы познакомился с мальчиками, которые назначают ей свидания. Если бы проявлял больше интереса к ней и к ним.
— Я даже не знал, что ей НАЗНАЧАЮТ СВИДАНИЯ. Не слишком ли она молода для свиданий?
— Биологически она такая же старая, как и я.
— О, очевидно, следует по твоим стопам, — заметил Хэнк и тут же пожалел о сказанном.
— «Войди, берлинская сука», — отчетливо выговорила Кэрин.
— Извини.
— Не имеет значения... Одного мне хотелось бы, Хэнк, чтобы когда-нибудь у тебя хватило духу поверить в то, что я полюбила ТЕБЯ, а не плитку американского шоколада.
— Я верю в это.
— Так ли? Тогда почему ты постоянно возвращаешься к моему «ужасному» прошлому? Послушать тебя, так можно подумать, что я была главной проституткой в районе, который тянулся на многие мили.
— Я предпочел бы не говорить об этом, — сказал Хэнк.
— Я считаю, что нам следует поговорить об этом. — Мне хотелось бы раз и навсегда покончить с этим.
— Не о чем говорить.
— Нет, есть о чем поговорить. И лучше поговорить, чем намекать. Тебя очень беспокоит то, что я была близка с другим мужчиной до того, как встретила тебя?
Он промолчал.
— Я спрашиваю тебя, Хэнк.
— Да, черт возьми, очень. У меня вызывает бешенство, что нас познакомил бомбардир моего самолета и что он знал тебя гораздо дольше и, возможно, лучше, чем я.
— Он был очень добрым, — мягко сказала Кэрин.
— Я не хочу слышать о его проклятых добродетелях. Чего он делал? Привозил тебе нейлоновые чулки?
— Да. Но ты делал то же самое.
— И ты говорила ему то же самое, что и мне?
— Я говорила ему, что люблю его. И я действительно его любила.
— Прекрасно.
— Ты, может быть, предпочел бы, чтобы я легла в постель с мужчиной, которого презирала?