— Если бы не пришлось опускать Толмана и вытаскивать из воды, можно было бы уйти в открытое море и там переждать, — сказал Бранд, продолжая давний спор.
— Пусть так. Греки на галерах подоспели к гавани сразу вслед за нами, заглянули внутрь, спалили зазевавшуюся рыбачью лодку — просто для острастки, показав нам, на что способны, — и погребли себе дальше на север. Но они ушли недалеко. Могут вернуться еще до заката.
— Мы считаем, что будет мудрее, — заключил Торвин, обращаясь сразу ко всем, — если король вернется сюда и приготовит флот к отплытию.
Соломон развел руками:
— Я передал вам его распоряжения. Вы сами говорите, что он ваш государь. Когда мой князь принимает решение, я с ним больше не спорю. Возможно, у вас, северян, все по-другому.
Долгое молчание. Его нарушил Бранд:
— Твой князь отпустит нас из города?
— Да, отпустит. Вы не находитесь под его защитой. Он позволит мне сопровождать вас. Я нынче в опале — резко высказывался по поводу освобождения юного араба. Князь готов со мной расстаться. Больше никто из его людей с вами не пойдет.
— Ладно, — сказал Бранд, — все-таки придется это сделать. Торвин, дай Соломону серебра на покупку мулов. Стеффи, начинай паковать материалы для змеев и выясни, сколько тебе потребуется вьючных животных. Собери летную команду.
— Бранд, ты отправишься с нами? — спросил Стеффи.
— Нет. Я не очень-то подхожу для стремительных маршей, а что-то мне подсказывает, что вы спуститесь с этой горы намного быстрее, чем поднимались. Это если вам еще повезет. Я намерен остаться здесь и подумать, как оборонять эту гавань. От всего на свете, в том числе и от пламени.
В горах, за несколько миль от берега, Шеф в обычной своей манере — тщательно и скептически — решил еще разок повторить эксперимент. Белое вещество, которое показали ему перфекти, он не раз видел раньше. Как и любой, кому доводилось убирать в коровьем или свином хлеву. Белая земля. Говорят, она образуется из мочи животных.
Но раньше Шеф не встречал ее кристаллическую разновидность. Он поинтересовался, как удалось ее получить. Объяснение оказалось вполне естественным. В Англии, где земля почти все время сырая, тем более земля в хлеву, практически никогда не бывало, чтобы на белой земле разводили огонь. Здесь же в холодную и сухую горную зиму, когда скотину многие держали прямо в доме, это происходило довольно часто. Все горцы знали, что белая земля горит ярким пламенем, и однажды кто-то объединил это знание с умениями арабов, уже хорошо знакомых с аль-кими, аль-кухлем, ал-кали и прочими таинственными явлениями. Теперь было известно, что во взятую из хлева белую землю надо добавить воды, измельченного известняка и золы из очага, сварить — и в результате получатся такие кристаллы.
Горцы называли их «sal Petri» — «соль святого Петра». Или это переводилось просто как «каменная соль»? Шеф не знал, да и не интересовался. Очень скоро он понял, что селитра не имеет отношения к тайне греческого огня. Но все равно она представляла интерес, как и другие вещества, с которыми дети Бога познакомили Шефа. Еще немного новых знаний.
Он сложил из щепок стопку, целый ряд стопок — и насыпал на них кристаллики. Потом в каждую стопку отмерил особую добавку из тех, что дал ему седобородый Ансельм. В обычных обстоятельствах каждый костер пришлось бы старательно разжигать от лучины, раздувать с тем умением, которому каждый ребенок научился от своих родителей. Одни люди умеют разводить костер, другим это не дано, так говорит народная мудрость. Кто умеет, те пойдут в ад, там дьявол задаст им работы. Но эти костры были необычные.
Шеф помахал полусырой веткой над собой, чтобы она разгорелась поярче, наклонился и с нескольких футов бросил ее под первую стопку деревяшек. Легкое «паф», яркая вспышка — и костер сразу же превратился в догорающие угли.
Он взял еще одну палочку, отошел на три шага, повторил процедуру. На этот раз вслед за «паф» взвился язык зеленого пламени.
— Медные опилки для зеленого цвета, — пробормотал Шеф про себя. — Так, а что нужно для желтого?
— Мы называем это — орпигмент, золотой краситель, — сказал стоящий рядом Ансельм, седобородый глава перфекти. — Хотя греки называют его по-другому. Большинству таких фокусов мы научились от греческих купцов. Вот почему нам казалось, что это ключ к тайне греческого огня. Впрочем, арабы тоже делают такие цветные огни, чтобы зажигать по праздникам в честь своих правителей и пророка. Это искусство, в котором достигли больших высот, на их языке — аль-кими. Учение о перегонке и горючих веществах.
— Это не греческий огонь, — рассеянно отозвался Шеф, двигаясь вдоль ряда костров и бормоча под нос, какие добавки нужны для различных цветов. — Это вообще ерунда.
— Но ведь ты не откажешься от своего обещания помочь нам?
— Я не откажусь от обещания попытаться помочь. Но вы мне задали трудную задачку.
— Наши люди видели, как вы летаете на загадочных машинах. Мы предположили, что вы можете налететь на Пигпуньент, словно орлы, и унести наши реликвии по воздуху.
Шеф подбросил последний факел, посмотрел на результат и, оглянувшись, сверху вниз улыбнулся седому человечку.
— Может быть, когда-нибудь мы научимся и такому. Но опуститься на скалы, а не в мягкое море? И снова взлететь без тросов, и без ветра, и без помощи летной команды? Поднять одни боги знают какую тяжесть, вдобавок к тяжести мальчишки? Нет, для этого понадобилась бы искусность Вёлунда, кузнеца богов.
— А что же тогда ты сделаешь?
— Это потребует больших усилий от всех нас. И от вас, и от моих людей, которые должны прийти. Покажи-ка еще раз, нарисуй на песке, где находится лагерь христиан и как у них расставлены посты.
Ансельм резко свистнул, и тот самый мальчонка, который играл на свирели, подбежал к ним.
На следующий день, когда солнце уже клонилось к горизонту, Шеф собрал весь свой отряд — еретиков, викингов, летную команду, поспешно приведенную Соломоном, — и перечислил все пункты своего плана.
Тридцать взрослых мужчин и трое мальчишек стояли на травянистом уступе последнего горного склона перед горой Пигпуньент, которую было отчетливо видно даже без подзорной трубы. В ярком солнечном свете каждый мог разглядеть, что на прилегающей равнине полно народу: во всевозможных направлениях двигались конные разъезды, на всех прогалинах, в любом кустарнике поблескивали оружие и доспехи. Дойти сюда оказалось нелегко, надо было то и дело останавливаться и ждать. Всех, кого только можно, Ансельм привлек для прикрытия и разведки. Еретики находились на своей земле и вблизи одного из своих тайных оплотов. И все же через каждые десять-пятнадцать минут поступало предупреждение о стерегущих в ночи христианских всадниках, и Шеф с Ансельмом уводили людей с тропы и прятались в скалах или зарослях колючего кустарника, пока негромкий окрик или посвист не сообщал, что можно возвращаться. Здесь они еще пребывали в относительной безопасности, так считал Ансельм. К их уступу вели только две тропы, и обе сейчас усиленно охранялись. Однако привлекать внимание не стоило. Разглядывая от полудня до вечера местность, Шеф прятался глубоко в тени кустов.
Сначала он проинструктировал людей из своего отряда, который он определил как группу захвата. Вместе с ним самим в нее входило семь человек. Пастушок, которого Шеф про себя окрестил Свирелькой за его сигналы, всегда подаваемые на этом инструменте, должен был стать проводником. Еще четырем подросткам, выбранным за бойкость и проворство, предстояло нести святые реликвии. И наконец, Ришье, младший из перфекти. Когда Ансельм вывел его вперед, Шеф неодобрительно покосился. Именно Ришье встречал короля у вершины лесенки, и Шеф был отнюдь не высокого мнения о его сметливости и даже о его храбрости. В отличие от остальных, Ришье также нельзя было назвать и легким на подъем. Младшему из «совершенных» было не меньше сорока лет — старик по горным меркам, как, впрочем, и по меркам родных для Шефа болот. Как такой человек будет весь день ходить по кручам или украдкой ползать среди кустов? Однако Ансельм настоял. Только перфекти знают путь во внутреннее святилище. Нет, описать этот маршрут постороннему нельзя. Даже поступившись строжайшими правилами секретности, объяснить дорогу на словах невозможно. Только показать. Так что с отрядом должен идти кто-то из посвященных, и это будет Ришье.
И во главе группы — сам Шеф. Между прочим, Шеф заметил, что Свирелька смотрит на него с тем же сомнением, с каким сам Шеф смотрел на Ришье, и было понятно почему. Среди легковесных горцев Шеф выглядел своего рода Стирром. Он был на полторы головы выше любого другого человека в отряде, включая Ришье. Король северян был тяжелее младшего перфекти на пятьдесят фунтов, а любого из остальных — по крайней мере на семьдесят. Выдержит ли он темп, когда понадобится быстрота? Сможет ли незамеченным пробираться под покровом кустарника? Очевидно, Свирелька в это не верил. У самого Шефа уверенности было побольше. Не так уж много лет прошло с тех пор, как они вместе с Хундом на карачках подкрадывались на болотах к диким кабанам или на животе подползали к пруду какого-нибудь тана за рыбой. С тех пор Шеф стал крупнее и сильнее, но не обзавелся лишним жиром. Если кто-то может обойти конные разъезды и пеших караульщиков, сможет и он.
Он не испытывал ни малейших опасений, что ночью его заметят и убьют. Шансы на успех были неплохие, а если и суждена смерть, то легкая, не такая, как у Суммарфугля.
Тяжесть в груди и холодок в сердце вызывала мысль о плене. Ведь плен означает встречу с императором. Шеф видел Бруно вблизи, пил с ним вместе, не испугался, даже когда тот приставил меч к горлу. Однако сейчас что-то подсказывало Шефу, что при новой встрече он обнаружит в старом приятеле не сердечность, а фанатизм. Тот не пощадит язычника и своего личного соперника во второй раз.
Шеф оглядел свою маленькую группу, стоявшую внутри круга.