— Такая же свобода для Локи, как для Тора! — повторил он. — Но ведь он отец чудовищного отродья. Ты их видел. Ты с ними встречался.
Его взгляд нерешительно остановился на Свандис, словно оценивая, как далеко можно зайти. Торвин убежден, вспомнил Шеф, что отец девушки Ивар Бескостный был порождением Локи, имеющим нечеловеческую форму в другом мире, в мире богов. Если уж на то пошло, Шеф и сам в это верил. Но Локи тогда был прикован и безумствовал от боли.
— Свобода — не то же самое, что беззаконие, — заговорил Шеф. — Если приверженец Локи придет и скажет, что его бог заставляет его совершить при погребении человеческое жертвоприношение или разрезать ради удовольствия женщину на кусочки, мы скажем ему, что наказанием за такие дела будет смерть. По закону людей Пути это всегда так. Что и отличает нас от язычников. Сейчас я не знаю, что заставило Локи убить Бальдра, что заставило людей придумать Локи и Бальдра и будто бы один убил другого. Но я знаю, что мы, исцелив мировой недуг и вернув Бальдра, должны будем уверовать во что-то иное, кроме вечной вражды.
Фарман заворочался на своем стуле и заговорил тихим голосом. Человек он был неприметный. Шеф впервые встретил его в видении Вёлунда, где сам он был хромым, но могучим кузнецом богов, а Фарман — не более чем мышью, попискивающей в углу. С тех пор Шеф порой так и воспринимал его — как попискивающую мышь. Однако Фарман пользовался большим уважением. Все признавали, что его видения верны. Он и Виглейк были самыми знаменитыми провидцами Пути.
— Расскажи нам предание о плаче по Бальдру, — сказал он, посмотрев на Торвина.
Торвин выглядел нерешительным, он подозревал, что его рассказ так или иначе вызовет возражения. Однако, по обычаям Пути, не мог отказаться.
— Вам известно, — начал он, — что после смерти Бальдра, вызванной кознями Локи Лафейсона, одноглазый верховный бог Один построил для своего сына погребальную ладью, на которую и положил его тело. Но прежде чем поджечь ладью, Один послал своего слугу Хермота, лучшего воина в Эйнхериаре, в мир Хель, чтобы узнать, нет ли какого-нибудь способа вернуть Бальдра. Хермот пересек мост Гиаллар, подъехал к воротам Хель и перепрыгнул через них на восьминогом коне Одина.
Теперь Шеф заворочался на стуле, потому что этот рассказ он уже слышал, но сам видел немножко другое.
— Он въехал в мир Хель и просил богиню Хель отпустить Бальдра, но та отказалась и заявила, что Бальдр сможет покинуть ее чертог, только если все существа, живые и мертвые, заплачут по нем. Если хоть кто-нибудь откажется, Бальдр должен будет остаться. И Хермот приехал назад, и тогда боги велели всем сотворенным сущностям плакать по тому, кого они утратили, и все заплакали: люди, животные, земля, камни и растения. Но в конце посланник богов попал в пещеру к женщине гигантов, и она сказала, — тут голос Торвина превратился в глубокий бас, которым всегда исполнялись священные песнопения:
Ни слезинки не проронит Текк
на похоронах Бальдра.
Лишь проклятья одноглазый
слал ей в мудрости своей.
Так пусть у Хель останется
то, что есть у ней.
Итак, требование богини Хель не было выполнено, и Бальдр остался у нее. Тело Бальдра сожгли на погребальной ладье, а вместе с ним — жену Бальдра Нанну, которая умерла от скорби. Большинство людей думают, что той великаншей и был Локи Лафейсон в ином обличье.
— Красиво и верно рассказано, Торвин, — вступил мягкий голос Фармана, — но остаются некоторые вопросы. Вам известно, что слюна, текущая из пасти волка Фенрира, называется «von», то есть «надежда», и это означает, что полагаться на надежду, как это делают христиане, и прекращать борьбу, когда надежды не остается, — ниже достоинства воина. Но что подразумевает имя женщины гигантов — Текк, — которое означает благодарность, как «von» означает надежду? — Торвин покачал головой. — Не подразумевает ли оно, что цена за возвращение Бальдра — просто-напросто благодарность?
— Благодарность за что? — прорычал Торвин.
— За все, что Локи сделал раньше.
— В преданиях говорится, что Локи был верным товарищем, когда они с Тором отправились к Чужому Локи, чтобы бороться со Старостью и поднять Змея Мидгарда, — подтвердил Хагбарт.
— Значит, Локи был верным товарищем в борьбе против Локи, — сказал Фарман. — Но когда его верность не признали и не поблагодарили за нее, он стал тем, что мы из него сделали. Не предлагает ли король поблагодарить и признать доброго Локи? И направить его против злого Локи?
— Хермот не попал в мир Хель, — сказал Шеф с несокрушимой уверенностью, порожденной ниспосланным ему некогда видением. — Он остановился у решетки Гринд. Отрезал голову петуха и перекинул ее через стену, а потом поехал назад. Но прежде чем Хермот уехал, он услышал, что петух закукарекал с той стороны.
— Стало быть, жизнь есть даже в мире смерти, — заключил Фарман. — Даже там, где находится Бальдр. И есть шанс… шанс исцелить мир и вернуть в него красоту. — Он посмотрел на Шефа, предназначая свои слова для него одного: — И таким способом старые делаются юными. Не как драконы, цепляющиеся за то, что у них было. А как змеи, скидывая кожу. Кожу прежних верований. Старые знания умирают.
«Фарман участвовал не в одном-единственном моем видении, — подумал Шеф, — хотя я и не замечал его».
Торвин, чувствуя, что нить разговора от него ускользнула, оглядел сидящих и увидел разные выражения лиц, от оцепенения у Хардреда до растущего интереса у Скальдфинна и сердитого несогласия у Свандис.
— Этот вопрос нужно передать полному кругу жрецов, — предложил он.
— Рано или поздно — да, — согласился Фарман.
— Но какое это имеет отношение к нашим планам? К нашим непосредственным планам?
— На это я тебе отвечу, — сказал Шеф. — Сдается мне, что у нас есть разные варианты. Мы можем отправиться домой, отбросив греков со своего пути.
— Глядишь, по дороге еще чем-нибудь разживемся, — подхватил Гудмунд.
— Или войти в устье Гвадалквивира и подняться до Кордовы. Халифа больше нет, если верить поступившим сведениям. Наша поддержка может оказаться важной для его преемника. Думаю, что мы могли бы потребовать для себя право проповедовать Путь. Покойный халиф нам такого не разрешил бы, да и любой халиф, уверенный в своей власти. А при нынешней ситуации — кто знает?
— Мы можем здорово разжиться в Кордове, — сказал Бранд Гудмунду. — Ты в ней не был, но я тебе говорю: пятнадцать лет назад в том налете Рагнарссоны только слегка поскребли поверхность.
— Но если то, что мы сейчас обсуждали, — правда, — продолжал Шеф, — то я считаю, следует сделать нечто другое. Ведь мы все говорили — Хунд, Свандис и даже Фарман, — что силу в этом мире дает вера. Значит, нам следует усилить самих себя и тех, кто к нам настроен дружественно или хотя бы терпимо. И мы должны разрушить веру тех, кто не дает другим вздохнуть. Кто не оставляет свободы ни Локи, ни Тору. Никому, кроме своего единого бога.
— И как нам это сделать? — тихо осведомился еврей Соломон.
— Во-первых, бумага. Во-вторых, агенты. Сейчас объясню…
Глава 28
С Хлитскьяльфа, сторожевой площадки богов, эзиры смотрели на землю. Далеко внизу они видели языки пламени, напоминающие наконечники копий, видели, как собираются волки и вороны. Хеймдалль, способный слышать, как растет трава и ворочаются мысли в голове человека или бога, вздернул голову и, задрав бровь, повернулся к своему брату Ригу. В голове Одина прозвучало:
«Власть уплывает из моих рук».
Но Отец Всего Сущего не высказал в ответ свою мысль, и Хеймдалль промолчал.
— Хотел бы я знать, кто освободил его от цепей, — наконец произнес Один.
Даже Хеймдалль не знал, что это сделал Риг, потому что Риг умел скрывать свои мысли, когда хотел.
— Все со временем изнашивается, — заметил Риг.
Не слишком удачный ответ тому, кто не желал признавать границ для своей власти — хотя эти границы были достаточно очевидны всем. Риг попробовал зайти с другой стороны:
— Но и семена всходят вовремя.
— О чем ты говоришь?! — рявкнул Один. — Локи вырвался на волю, Хеймдалль готов протрубить в рог, последняя битва богов и людей может начаться в любой момент, с огненным оружием и летающими воинами, а наши приверженцы сейчас переходят на сторону Локи. Вслед за твоим, между прочим, приверженцем.
— Ну, он пока не сменил своего амулета, — возразил Риг. — Я прошу тебя, Отец Всего Сущего, вспомни, что было несколько поколений назад. Какими мы тогда были? Слабыми. Создания немногочисленных лесных бродяг и морских пиратов. Мы превращались уже в простых кобольдов и никсов. А сейчас стали сильными. И не благодаря жертвоприношениям в Упсале, которые укрепляли веру у десятка людей, а отпугивали тысячу. Благодаря вере и преданности.
— Ну и чем это поможет теперь, когда Локи освободился и люди готовы поклоняться ему?
— Локи не всегда был плохим.
Один обратил на Рига устрашающий взгляд единственного глаза:
— Он убил моего сына. Он лишил мир света и сделал его пустым.
Риг не боялся, но взгляд Одина трудно было выдержать. Он отвел глаза, однако ответил:
— Когда-то Локи был нашим товарищем. Если бы мы это признали, он не поддался бы ревности и зависти, которые заставили его взяться за омелу и обмануть Хёда.
— Он наговорил нам много злого в нашем собственном доме, — вмешался Хеймдалль. — Меня звал чернозадым, утверждал, что я раб богов, которому не разрешают спать.
— Ты никогда не спишь, — напомнил Риг.
— Дело в твоем собственном сыне, — сказал Один. — В твоем сыне и приверженце, которого ты упросил пощадить один раз, потом другой. Это он освободил Локи, снова выпустил его в этот мир. Хотя твой сын, кажется, не хочет того, чего хочет Локи. Но все равно — объясни-ка, почему я должен пощадить его в третий раз?