— Я думаю, что вместе с императорской инквизицией нам понадобится и новая грамота.
Бровь императора предостерегающе поднялась. Он успел понять, что цель разговора — заставить его силой сместить неугодного папу Иоанна и держать кардиналов под замком, пока те не проголосуют за нужного кандидата на освободившееся место. Император, хотя и не поставил Эркенберта в известность — Бруно не хотел, чтобы будущий папа оказался хоть как-то замешан в исчезновении прежнего, — уже послал сильный военный отряд, чтобы разобраться с Иоанном, и отправил колеблющимся германским кардиналам жесткое письмо, в котором требовал проявить благоразумие самим и повлиять на итальянских собратьев. Но Бруно не понравилась идея о даре. Церковь и так уже достаточно богата.
— Это дар империи от церкви, — решительно заявил Эркенберт, — а не дар церкви от империи. Десятая часть церковных доходов будет передаваться государству на определенные цели. На борьбу с язычниками. На искоренение ересей. На войну с приверженцами пророка. На войну с византийскими раскольниками. Нужно основать новые военные ордена во всем христианском мире, а не в одной только Германии. Создать императорскую инквизицию для борьбы с недовольными и еретиками. Мы назовем этот документ «Даром святого Петра».
— Святого Петра? — рассеянно переспросил император, обдумывая заманчивые последствия сказанного Эркенбертом.
— Я приму имя Петра, — решительно сказал дьякон. — Это было запрещено всем римским папам с самого начала. Но я возьму это имя не из гордости, а в знак уничижения, в знак того, что церковь должна начать все заново, очиститься от своих слабостей и пороков. В подземельях Ватикана, в катакомбах, мы найдем документ, написанный самим Симоном Петром и выражающий его желание, чтобы церковь преданно служила христианской империи.
— Найдем документ? — повторил Бруно. — Но как можем мы найти там документ, если мы не знаем, существует ли он?
— Я нашел Грааль, разве нет? — ответил Эркенберт. — Можешь на меня положиться, я найду «Дар святого Петра».
«Он имеет в виду, что собирается подделать его, — неожиданно понял Бруно. — Это нарушит все Божьи и человеческие законы. Но десятая часть церковной собственности… Жирных монахов и праздных монашек прогоним, доход с их земель пойдет на содержание армии… Наших риттеров и брудеров будем считать уже не на сотни… Разумеется, благая цель оправдывает недостойные средства».
«Это подлог, и он знает, что это подлог, — подумал Эркенберт. — Но готов на него пойти. А того не знает, что „Константинов дар“ — тоже подделка, и это видно любому образованному человеку. Она написана на латыни совсем не того периода, каким датирована. И писал ее не иначе как франк, чтоб мне самому стать итальяшкой. Интересно, сколько вообще исторических документов — фальшивки? Вот в чем подлинная опасность таких книг. — Дьякон взял из рук императора брошюру еретиков, порвал и бросил в огонь. — Они заставляют людей задумываться, непогрешимы ли наши священные книги. Это мы должны будем искоренить. Всего несколько книг, и каждая из них — священная, вот так будет впредь. А верны они или нет — это решать мне».
Лениво поднимающиеся впереди по левому борту клубы дыма захватили внимание Шефа, как липкая паутина — сопротивляющуюся муху. Рейд флота прошел исключительно удачно. Острова Средиземного моря завоевывали часто, но, видимо, уже много лет не грабили по-настоящему. Возможно, завоеватели старались только обратить островитян в свою «истинную» веру, а не получить с них прибыль. Сейчас корабли флота низко сидели в воде не только из-за пополненных запасов провианта и воды, но также из-за груза церковных блюд, парчи и выкрашенных неизвестными красителями тканей.
Самой богатой оказалась дань, собранная с Мальорки и Менорки, с Ибицы и Форментеры, а также с Корсики и Сардинии, — дань в золотых и серебряных монетах арабов, греков, франков, римлян и иных народов, о которых Шеф никогда не слыхивал; надписи на их монетах не смог прочитать ни Скальдфинн, ни Соломон.
Идти ли теперь на Сицилию, расположенную совсем недалеко на юге, за островом Вулькано с его огнедышащей горой? Или высадиться на берег материковой Италии? Даже Гудмунд стал поговаривать о том, как важно вовремя остановиться, пока равноденственные штормы не преградили долгую дорогу к дому.
Неудовлетворенным пока оставался только Стеффи. Он с энтузиазмом отнесся к своему новому небесному покровителю — богу Локи — и его амулету. Он больше не мог говорить ни о чем, кроме огня, и стал исповедовать принцип, о котором часто упоминал Шеф: в мире рассеяно больше знаний, чем кажется людям. Стеффи поставил себе целью узнать все, что только можно, об огне, о веществах, которые горят, дымят или хотя бы светятся в темноте. В пленном греческом сифонисте Стеффи скоро разочаровался. Тот знал свое ремесло, это верно, и честно рассказал все, что ему было известно, о нефтяных лужах на дальнем берегу Черного моря, о том, как добывают и очищают горючую жидкость, легкую и прозрачную зимой, вязкую и липкую летом. Но, зная все это, грек мало интересовался заменителями горючего. От него скрыли тот факт, что на Западе нет таких месторождений нефти, как у греков на Востоке, а без заменителя горючего люди Пути могут рассчитывать только на оставшиеся полбака захваченной у противника жидкости.
Стеффи не был обескуражен. Он говорил с греком, с Соломоном, с Брандом, с Шефом, снова с Соломоном, с рыбаками, которых северяне перехватывали, расспрашивали и отпускали, а также со своими помощниками. Его монолог не прерывался и сейчас, когда он стоял на баке и вместе с Шефом смотрел на дым вулкана, но смотрел так, как любовник — на заветное окошко.
— Понимаешь, это просто смешно, — твердил он. — Начнешь расспрашивать, и вроде каждый знает: стоит развести костер на земле, взятой из конюшни, из пещеры или еще откуда-нибудь, и огонь вспыхнет очень ярко. Тогда я стал выяснять, а что еще так горит, и мне чего только не называли. Соломон сказал, что у арабов есть жидкость, похожая на греческую нафту, а грек твердит, что это совсем другое вещество. Соломон говорит, что арабы делают из своей жидкости факелы вроде наших, только кидают их руками, а не выстреливают из катапульты. Хотел бы я достать немножко такой нафты, а пока мы попробовали рыбий жир, селитру, воск… Один парень напомнил мне о гнилушках, они светятся в темноте, хотя и не горят. Соломон сказал, это называется фосфор, и очищенный он так горит, что водой не потушишь и его приходится соскребать с кожи. А грек говорит, они о таком слышали и пробовали смешивать со своим горючим, но ничего хорошего не вышло, получалась какая-то густая смола.
— Они смолу и в вино добавляют, — заметил Шеф.
— Просто они вино держат в смоленых бочках. Но такая смола горит, и еще янтарь горит, мне один парень сказал.
— На янтарные факелы нам денег не хватит, — улыбнулся Шеф.
В ответ на шутку Стеффи нахмурился:
— Не хватит. Но у меня есть еще одна идея. Помнишь зимний эль и зимнее вино, которые у нас в Стамфорде делают из собранного при кипении пара? Так вот, у одного парня оставалось немножко, и я купил. Зимнее вино горит, причем очень хорошо. А Соломон подошел и сказал, что арабы тоже делают такую штуку, ее называют аль-кухль.
— Его послушать, так арабы все делают. И летают, и линзы изготавливают, алгоритмы изобрели, факелы мастерят, открыли аль-кухль, аль-джабр, аль-кими, ал-кали. Беда в том, что они все это никак не используют. — Шеф тоже наслушался Соломона и порядком устал.
— Ну вот, я хотел бы смешать все эти вещества: нефть, фосфор, аль-кухль, селитру и прочее. Посмотреть, что получится. И древесный уголь тоже, мы давно его знаем, а почему он горит лучше, чем дерево? Но больше всего я хочу посмотреть на здешние чудеса. Про эту огнедышащую гору много рассказывают. Там сгоревшие камни. И запах. Все говорят, что от горы идет странный запах. Это называется сера. Знаешь, в болотах, откуда я родом…
— Я тоже, — вставил Шеф.
— …там встречаются такие Вилли-со-Свечкой, блуждающие огоньки, которые заманивают тебя в трясину. Говорят, они происходят от трупов. И запах тоже идет. Я подумал: раз на родине у нас в конюшнях, в хлевах есть селитра, почему не может быть где-то и серы? И что получится, если их смешать?
Огонь на вершине ночью и клубы дыма днем. Вот о чем Шеф старался поразмыслить. Это связано с какой-то притчей из Священного Писания, рассказанной отцом Андреасом. Исход сынов Израиля из египетского плена? Отец Андреас говорил, что это образ христианской души, взыскующей небес обетованных. Шеф, конечно, не верил, что столб дыма, к которому приближался флот, сулил землю обетованную. Но Стеффи думал именно так. Возможно, с его мнением стоит считаться.
На некоторое время флот повернул в сторону рыбацкой лодки, бегущей под косым латинским парусом. Лодка не пыталась скрыться — должно быть, уже разнеслась молва, что чужеземцы не грабят бедных, даже платят за полученные сведения. Она и впрямь устремилась навстречу флоту, развернулась и легла в дрейф с подветренной стороны. Скальдфинн и Соломон стали перекрикиваться с рыбаками, предложили подняться на борт. Шеф терпеливо дожидался перевода.
Кажется, рыбак сообщил нечто важное. У Скальдфинна появилось на лице странное выражение.
— Он говорит, что в Риме новый папа, хотя старый еще не умер. И более того, он утверждает, что новый папа — чужак, иноземец. Рыбак сказал, что он из страны англусов. Ты видел: он при этом сплюнул и Ордлаф его ударил.
— Новый папа из англичан? — Весть разнеслась по палубе, вызвав шквал хохота и насмешек.
— Маленький человечек, даже не священник. Рыбак говорит, новый папа объявил в империи священную войну против всех язычников, еретиков и неверующих. Говорят, скоро придет император с флотом, с огнем, с армией железных людей, уничтожит всех, кто не преклонит колени перед святым Петром. И тогда Рим будет править всем миром.
«Корабли с огнем, — подумал Шеф. — Может быть, сейчас они недалеко от нас. Как и сам Рим». Он невольно вспомнил карту, которую несколько месяцев назад ему показывал небесный покровитель: в центре этой карты находился Рим. Тогда Риг пообещал, что в Риме Шеф обретет покой. Но отправляться туда не хотелось. Как и Гудмунд, король мечтал только о возвращении домой.