Я должен выбраться или умереть».
Первое же ощущение тверди под ногой побудило его встать, и он сразу с головой провалился под воду. Но медленно выплыл — снова работал руками, пока не почувствовал дно животом. Шатаясь от изнеможения, ухватился за какой-то корень и выкарабкался на берег. Сзади раздавалось тяжелое дыхание, слабый плеск. Шеф запомнил спасительный корень, бросился в воду, подхватил Карли, из последних сил проволок его несколько ярдов до берега. Одной рукой он ухватился за корень, а другую запустил Карли в кудри и выкинул его на замерзший песок. Они тяжело дышали, стоя на четвереньках.
Тут до Шефа дошло, что если они ничего не предпримут, то скоро умрут от переохлаждения — священник не успеет отходную прочесть. Вода обжигала как огонь. А на воздухе холод был еще хуже. Тело теряло чувствительность, острая боль прошла, теперь Шефа охватывала коварная истома.
— Раздевайся! — рявкнул он дитмаршенцу. — Выжми одежду!
Сам он уже возился с застежками своей куртки; те не поддавались. Карли как-то ухитрился извлечь меч и разрезал свои. Протянул меч Шефу, но тот выронил его из онемевших пальцев. Некоторое время они отчаянно сражались в темноте с одеждой, снимая ее предмет за предметом. Раздевшись наконец, ощутили, как осатаневший ветер сдирает с них стружку. Но дождь кончился, и люди быстро обсохли на пронизывающем ветру. Шеф нащупал рубаху, выжал ее, сложил вдвое и выкрутил еще раз, выдавив полузамерзший соляной раствор. С трудом натянув рубаху, он на мгновение поверил обманчивому теплу.
Они все равно умрут на этом берегу еще до рассвета. Но теперь хоть есть немного времени подумать.
Потянувшись за штанами, Шеф заметил меж деревьев движение. Это не люди. Слишком маленькие для королевских стражников. Звери приближаются, ползут на брюхе, уже виден блеск оскаленных зубов. Но это и не волки. Королевские волкодавы, купленные за бешеные деньги на рынке в Дублине. Каждую ночь их выпускают, чтобы охраняли остров.
Только вода спасла людей при первой атаке псов. Повинуясь какому-то первобытному инстинкту, Шеф и Карли отступили в нее, и стая не смогла наброситься сразу со всех сторон. Когда же огромный вожак молча ринулся вперед, схватившийся за меч дитмаршенец с силой рубанул его по голове. При касании клинок провернулся в нетвердой руке, и пес зубами вцепился человеку в запястье.
Реакция была похвальной для неопытного фехтовальщика. Большой палец левой руки Карли тут же вонзил в глаз волкодава, стряхнул с себя зашедшегося визгом пса и, бессвязно ревя, перебросил меч Шефу. Тот встретил свою первую собаку ударом босой ноги в горло. Когда же она снова прыгнула, чтобы вцепиться ему в пах, он подхватил меч, выставил острие навстречу зверю и проткнул сердце.
А обезумевший от боли вожак вцепился в подвернувшуюся собаку, и они покатились рычащим клубком. Обойдя их, четвертый волкодав размером с теленка изготовился и бросился на Карли. Тот действовал, как привык в деревенских драках: резко стукнул пса головой в зубы и кулаками ударил с боков, стараясь проломить ребра и разорвать печень. Волкодав отлетел назад, встряхнулся и подобрался для второго прыжка.
В этот момент Шеф нагнулся и рассек ему переднюю лапу в коленном суставе, острием ткнул в морду очередному псу, с правого плеча рубанул по собакам, сцепившимся в ярде от него, и тут же слева — по последней собаке, прыгнувшей вперед. Не старайся убивать, подумал он. Просто наноси легкие увечья. Собаки не так опасны, как люди, у них есть только челюсти.
Один волкодав валялся мертвым, другой уковылял на трех ногах. Вожаку, полуослепшему и с распоротым боком, атакованная им собака разорвала глотку. Она теперь пятилась в замешательстве, глухо, угрожающе рычала, но явно не готова была продолжать схватку. Лишь последний пес все еще ярился, обнажал клыки, то и дело подавался на несколько дюймов вперед и отскакивал при виде меча. Карли, у которого кровь текла и из головы, и из запястья, нащупал в воде камень и швырнул с расстояния в три фута. Получив удар в плечо, пес негодующе гавкнул, развернулся и скрылся в ночи.
Два полуобнаженных человека разобрали кипу смерзшихся кожаных и шерстяных одежд, как могли выжали и натянули на себя. Немного успокоившись, Шеф обнаружил, что пальцы не шевелятся. Можно было действовать ими как крючками, но завязать шнурки или застегнуть пояс не удавалось.
Он с трудом обхватил рукоять меча, склонился над убитой собакой. Загнал острие ей в брюхо и разрезал сверху донизу. Наружу хлынул смрад, вывалились кольца бледных внутренностей. Шеф выронил меч, сунул замерзшие кисти в отверстие и нащупал сердце.
У собак температура тела выше, чем у человека. Кровь текла по пальцам Шефа, как жидкое пламя; тепло проникало внутрь. Он поглубже запустил руки в брюхо, по самые локти, жалея, что не может залезть туда целиком. Карли, быстро смекнув, подковылял и последовал его примеру.
Когда восстановилась чувствительность кожи, Шеф вытащил руки, натянул успевшие чуть подсохнуть штаны, застегнул пояс, влез в тяжелую от влаги кожаную куртку. Шерстяная шапка осталась где-то в водах фьорда, рукавицы из овчины потерялись в темноте. В отличие от согретых рук, ноги были как глыбы льда. Вскрыть еще одну собаку? От одной мысли об этом тошнило. Шеф кое-как вылил воду из сапог, вбил ноги внутрь, боясь, не обломились бы пальцы. Завязать разрезанные шнурки куртки и ремешки обуви он и не пытался.
— Что нам теперь делать? — Карли протянул Шефу меч в деревянных ножнах, как неудобную дубину.
— Мы пришли в гости к королеве, — ответил Шеф.
Карли открыл было рот, но раздумал отвечать.
Женщина обманула, это ясно. Если только за всем этим не стоит ее муж. Карли сталкивался с такими шутниками и раньше. Но королевский замок и прилегающие постройки — единственный кров на этом острове. Если пришельцы не отыщут приют, они умрут еще до рассвета.
Карли потащился вслед за Шефом через ельник, мечтая набрести на тропу. Недавно он подумывал о принцессе. Теперь согласился бы и на сердобольную шлюшку, на любую оборванную служанку, лишь бы был очаг и подстилка в углу.
В передней комнате королевских покоев на Дроттнингхольме две женщины, сидя у пылающего очага, смотрели друг на друга. Их спины были прямы, как и спинки тяжелых резных кресел, и обе, судя по внешности, не привыкли к отказам и никогда не чувствовали себя в безопасности. Во всем остальном они были несхожи. И обоюдная ненависть жила в них с первой минуты первой встречи.
Королева Аза, вдова и убийца короля Гутрота, мать короля Хальвдана, все свои надежды в жизни возлагала на сына. Но, выйдя из младенческого возраста, он стал бояться ее. Разве не она убила его отца? В юности Хальвдан гонялся за женщинами, что так любил его отец и так презирала мать, в зрелые годы сделался настоящим викингом и каждое лето проводил в набеге, а зимой обдумывал следующий или хвастался предыдущим. Разочарование иссушило Азу, она потемнела лицом, покрылась морщинами, ожесточилась.
Королева Рагнхильда, жена Хальвдана, не любила ни свекровь, ни ее сына, в чью постель попала случайно. Нередко она раздумывала, кого бы выбрала сама, если бы ее отец смог устроить ей свадьбу. Иногда приходила мысль, а не оказался бы лучшей парой для нее даже Хаки, однорукий берсерк, хотя он и сущий горный тролль. Войдя в полную силу и власть, она по мере необходимости утешалась с тем или иным молодцом из своей стражи. Муж настаивал, чтобы ночью на острове не оставалось ни одного мужчины, ради его собственного доброго имени и законности их наследника. Но и за день можно успеть немало. Как и Аза, Рагнхильда возлагала все надежды на своего единственного сына Харальда. Если бы она позволила, бабка могла бы частично перенаправить свою нерастраченную любовь с сына на внука. В этом случае их интересы совпали бы.
— Уже полночь, — прервала Рагнхильда тяжелое молчание. — Он не придет.
— Может, и не пытался?
— Мужчины не пренебрегают моими приглашениями. Я разгадала его, когда он стоял на пристани. Он так же не способен отказать мне, как мои кобели — суке в течке.
— Ты точно себя описала. Но могла бы добиться, чего хотела, и без этого балагана. Такая сука, как ты, способна просто приказать кобелю Стейну, чтобы перерезал ему глотку.
— Его бы защитили друзья с Пути. Тогда вмешался бы Олаф.
— Олаф! — Старая королева сказала, как плюнула.
Своей жизнью и жизнью сына она была обязана милости пасынка. За что и ненавидела его. Была и другая причина для ненависти: сын не разделял ее чувств, сохраняя неизменное уважение к старшему сводному брату, несмотря на все неудачи Олафа и победы самого Хальвдана.
— И твой сын, мой муж, поддержал бы братца, — добавила Рагнхильда, зная, что сыплет соль на рану. — Так, как решила я, выйдет лучше. Тело найдут, когда оно раздуется и всплывет, через неделю, и люди станут говорить, какие эти Enzkir, англичане, недоумки, что расхаживают по слабому льду.
— Ты могла бы оставить его в живых, — сказала Аза, не желая ничего уступать невестке. — Он был не опасен. Одноглазый мальчик, издалека, из страны рабов. Какая в нем может крыться угроза для настоящего короля вроде Хальвдана? Или даже для твоего хиляка Харальда? Лучше бы боялась этого полутролля Вигу-Бранда.
— Не рост делает короля, — ответила Рагнхильда. — Как и мужчину.
— Уж ты-то знаешь, — прошипела Аза.
Рагнхильда презрительно улыбнулась.
— У одноглазого есть удача, — сказала она. — Это и делает его опасным. Но удача длится, только пока не встретится с другой удачей, большей. С той удачей, что в моей крови, — удачей Гартингов. Это мы дадим Северу единого короля.
Дверь позади них распахнулась, впустив морозный воздух. Женщины вскочили, Рагнхильда схватилась за стальной прут, которым звонила в гонг своим трэллам. В дверь ввалились двое мужчин: один высокий, другой пониже. Коротышка захлопнул дверь, задвинул щеколду и даже вставил на место стерженек, который не позволял отворить дверь снаружи.