т, если жрецы Пути решат закупить провизию. Подумают, что они немножко просчитались или собираются торговать с финнами.
— И вы можете принести нам пользу, — сказал Герьолф. — Ваш малыш Удд не вылезает из кузницы, и его знания выше всяких похвал. А ведь он самоучка. Ты видел, как он научился закалять сталь? Ему бы стать жрецом Пути. — Герьолф заворчал от удовольствия при мысли, что крошечному англичанину будет оказана такая честь, затем продолжил более взвешенно: — Нет, правда, я охотно стал бы его поручителем. Он уже поговаривает о мельничных колесах, о большом молоте, чтобы ковать железо механически, а не вручную. Если хотя бы десятая доля этих затей будет исполнена, он окупит все затраты на ваше пребывание. Поэтому оставайтесь. Торвин мне говорил, что ты тоже кузнец и добытчик новых знаний. Вы с Уддом будете выдумывать, остальные могут жечь уголь или раздувать мехи. А весной вернешься к своему предназначению. Здесь, в доке, хранится корабль Хагбарта. Самый быстрый способ доставить тебя в нужное место.
Шеф кивнул. Вместе с облегчением в нем росло возбуждение. Пора обо всем подумать. Разобраться без всегдашней бешеной, отчаянной, неотложной спешки. Время подумать о будущем. Возможность выступить, когда он будет готов, а противник нет, а не наоборот. Конечно, у врага тоже будет зима, чтобы накопить силы. Зато враг не узнает о приближении расплаты. Шеф припомнил слова пленного викинга Свипдага. Как они звучали? «Чтобы пройти через то, что тебя ждет, нужно иметь железную шкуру». Сказано было в сердцах, чтобы смутить, это Шеф понимал, но ведь у норманнов есть пословица, которую часто вспоминал Торвин: «Говорим мы, а подсказывают боги». Может быть, Свипдага послала судьба. Железная шкура? Посмотрим.
Аккуратно разжевав шатающимися зубами огромный стручок зеленого гороха, который всучил ему Хунд, Шеф сглотнул и кивнул еще раз:
— Мы останемся, Герьолф, спасибо за гостеприимство. Обещаю, что никто из нас не будет проводить время в праздности. К весне многое здесь изменится.
Вскоре задымили трубы, над снегами разнесся звон, в лес пошли лыжники заготавливать дрова и бревна для новых хижин, потянулись обозы с железом, чтобы обменять его на еду и пиво. Случайные финны удивлялись оживлению норманнов в пору, когда те обычно спали.
Далеко на юге Рагнарссоны, насадив на кол в качестве предупреждения голову короля Хрорика, вели свои армии от королевства к королевству, подчиняя мелких правителей Дании: Гамли с Фюна и Арнодда из Ольборга, Кольфинна со Сьелланда, Кари из Скаане.
В Швеции король Кьяллак, получивший трон благодаря недовольству, которое вызывал его миролюбивый предшественник Орм, советовался со своими жрецами и выслушивал непрекращающийся поток известий о дерзости немецких миссионеров и их телохранителей. Нам перед ними не устоять, сообщала деревня за деревней. За что мы платим селедочную дань? Приди и защити! И Кьяллак соглашался, но никак не мог найти богатыря, готового сразиться с внушающим ужас предводителем германцев. Придет время, и мы сокрушим их в битве на поле брани и в битве за умы, — так говорил он нетерпеливым жрецам главного храма в Уппсале.
А в Гамбурге неистовый и благочестивый архиепископ Римберт выслушивал те же самые известия с удовольствием, пересказывал их собратьям-прелатам, архиепископам немецких земель, уверенный, что божественное предназначение находится на Западе, чего так и не понял тупой папа Адриан, сближавшийся с греческим императоришкой и его Папулей. Во всех немецких землях бродили слухи о храбрых риттерах ордена Копья, и у столов для записи желающих никогда не иссякала очередь из младших безземельных сыновей знатных родов.
В Норвегии король Олаф Альв Гейрстадира, которого уже называли Победоносным, чего никогда не случалось в те дни, пока был жив его брат, — посматривая на свою свиту королей-вассалов из Рингерике, Ранрике, Хедемарка, Уппланда и Агдира и на ставших осторожными послов с Запада, на свирепых ругаланнцев и людей фьордов, беспокоился, куда же подевался человек, чья удача так изменила его собственную судьбу.
А Годива, уже на сносях, время от времени вспоминала о юноше, которого знала когда-то, того, кто стал ее первым мужчиной, своего молочного брата.
Но далеко на севере спящая земля мирно укрылась под снегами.
Глава 28
Цинга исчезла, как только Хунд заставил своих товарищей есть лук, черемшу, горох и бобы, частью сушеные, частью сравнительно свежие, сохранившиеся от недавнего урожая. Лекарь вел скрупулезные записи руническим письмом, поясняя, что должен будет рассказывать все другим жрецам Идун. Уже сейчас ясно, что лекарством от этой болезни является правильное питание, а не свет и не воздух.
С исцелением от цинги пропали также мрачность и ощущение слабости, которыми многие страдали в отряде. Теперь все воодушевились и были полны желания действовать, но выхода это не находило, поскольку ветер и мороз взяли небольшой поселок в плотную осаду. Лишь немногие счастливчики, закутавшись с головы до ног, на санях ездили к финнам за съестными припасами или в лес за дровами.
Оглядываясь на события и перемены, произошедшие в ту зиму, Шеф иногда с трудом верил в их реальность. А иногда — с легкостью. Он уже имел случай заметить за тот краткий срок, что выполнял обязанности ярла в Норфолке, и за еще более краткий срок, когда был соправителем короля Альфреда, как мало времени занятой человек тратит на работу, которая ему в радость. У большинства таких людей почти все время уходит на посторонние дела, на пустяки, на суматоху, на улаживание конфликтов, которые, по-видимому, неотделимы от повседневной жизни.
— Как будто плывешь с парусом, — говорил Шеф жрецу моряков Хагбарту, — который волочится в воде за кормой, замедляя ход.
— Ты имеешь в виду плавучий якорь, — сказал Хагбарт. — Временами он очень даже полезен. Например, при ночном шторме, когда ты боишься налететь на скалы.
— Наверное, — нетерпеливо кивнул Шеф. — Но ты только подумай, Хагбарт, что будет, если избавиться от такого тормоза!
Их маленькая община, насчитывавшая человек сорок, от этого тормоза избавилась. Многие из них просто радовались, что живы. Те, кому довелось пожить в рабстве, не склонны были ссориться или чего-то требовать. Вдобавок значительное число из этих сорока — возможно, самое большое при таких обстоятельствах во всей человеческой истории — были любопытными, искусными и дотошными. В число этих сорока входили семь жрецов Пути, благодаря своей вере и природной склонности жадных до новых знаний. У них было десять послушников, молодых и ревностных, стремящихся к самостоятельности, которой гораздо легче добиться, если сумеешь внести свой личный вклад в приобретение знаний. Среди них был Шеф, изобретатель и создатель машин, благодаря которым история Севера пошла по иному пути. И среди них был Удд, возможно самый изобретательный и настойчивый из всех, несмотря на его скромность и неприметную жизнь.
Свой вклад вносили и остальные — Квикка и Озмод, Фрита, Хама и Вилфи. Общим у них всех, наконец-то понял Шеф, была уверенность. Эти люди поднялись из грязи благодаря машинам и машинам были обязаны всем, что имели. Более того, они видели, как были посрамлены гордые викинги и грозные франкские конники. Может быть, следовало сказать, что их ведет не просто уверенность, а что-то еще более сильное, в чем не смог бы усомниться никто. Они твердо знали, что для новых нужд можно придумать новые машины, и были уверены, что новое всегда приносит пользу. В их присутствии невозможно было пожать плечами и ответить: «Да ведь всегда так делалось».
Однако же именно нечто в этом роде и вызвало к жизни первое крупное усовершенствование в ту зиму. Привезли много зерна, и изголодавшиеся по хлебу путешественники, естественно, хотели поскорее его испечь. Но сначала зерно необходимо было смолоть. К этому отнеслись поначалу бездумно, как к традиционному женскому делу. Многие рабыни всю жизнь только этим и занимаются.
Но благодаря духу товарищества, порожденному совместным путешествием, было решено, что мужчины тоже должны исполнять эту обязанность. Наконец очередь дошла и до Удда — ему вручили пестик со ступкой и мешок зерна. Он промучился с полчаса, посмотрел на оставшееся зерно, отложил пестик и пошел искать Шефа.
— Почему здесь нет для этого мельницы? — возмущался Удд.
Шеф указал пальцем в окно, на заснеженную землю:
— Потому что река замерзла.
— Есть и другой способ крутить жернова.
— Я знаю, — терпеливо ответил Шеф, — но не хочешь же ты предложить это Катреду? Может, он соскучился по любимому занятию? Будь у нас вол, мы бы использовали его тягу, но здесь только дойные коровы, а их запрячь никто не позволит.
— Я ж тебе говорил, — напомнил Удд. — Можно сделать ветряную мельницу.
При других обстоятельствах те или иные заботы неизбежно отвлекли бы вечно занятого Шефа от личного участия в этом деле. Но в ту скучную зиму свободного времени у него хватало. Шеф с Уддом прошли к водяной мельнице, которую поставили жрецы Пути и которая работала только половину года, и стали соображать, как бы ее переоборудовать.
Бо́льшая часть необходимого уже имелась: два больших каменных жернова, которые, собственно, и мололи зерно. Толстый вал, на котором сидел верхний камень, и система шестерней, передававших усилие от речной воды к жерновам. Вращение вокруг горизонтальной оси преобразовывалось во вращение вокруг вертикальной оси, это было самым последним усовершенствованием. Нужна была только новая движущая сила.
— Четыре лопасти как большие крылья, — сказал Удд. — В лодочном сарае есть парусина.
— Ничего не выйдет, — вмешался прислушивавшийся к их словам Герьолф. — Река всегда течет в одну сторону, а ветер может дуть отовсюду. Я вам скажу, что здесь он обычно дует с гор, на северо-запад. Если поставите парус и ветер переменится, он просто сорвет ваше ветряное колесо.
— Я знаю, как помочь такому горю, — ответил Удд с уверенностью, всегда появлявшейся у него, когда речь шла о технических проблемах. — Вспомни, Шеф, как мы научились поворачивать катапульты. Поставили их на колесики, которые ездят по большому колесу. Здесь можно сделать то же самое. Поворачивать всю мельницу. Например, с помощью бруса, как мы разворачиваем новые катапульты за хвостовик.