Молот Пограничья
Глава 1
Российская Империя
Великий Новгород
— Сюда! Вот сюда, проезжайте, пожалуйста!
Невысокая женская фигурка в светлой куртке призывно замахала рукой, и водитель, коротко кивнув, крутанул руль и направил машину на встречную полосу. «Скорая» аккуратно протиснулась между автомобилями на перекрестке и замерла, заглушив мотор. А через несколько секунд стих и вой сирены.
Больше спешить было некуда.
Фельдшер — старичок в круглых очках и белом халате — выбрался с пассажирского сиденья, ловко подхватил сумку с инструментами и суетливо зашагал по асфальту. Но не пройдя и половины пути, остановился и сокрушенно махнул рукой.
Зря торопились.
От страшного удара грузовик слегка развернуло к тротуару. Или водитель сам пытался уйти от столкновения, в последний момент разглядев летевший на полном ходу мотоцикл. Тот лежал чуть в стороне — видимо, отскочил, оставив на борту машины здоровенную вмятину. Переднее колесо с рулем и фарой будто срезало ножом, а выкрашенный в темно-синий цвет бак съехал с выгнувшейся рамы набок, лишь чудом не залив все вокруг бензином.
— Вот там… парень, молодой совсем. — Женщина в куртке — наверное, она и вызвала «Скорую» — потянула фельдшера за рукав. — Быстрее!
— Да куда торопиться, сударыня… — отозвался тот. — Ему уже без надобности.
Старик прослужил на улицах Новгорода без малого двадцать лет. Видел аварии и пострашнее этой. И не без основания считал себя человеком, способным безошибочно определить наиболее вероятный исход, лишь взглянув на искалеченную технику.
В случаях вроде этого на тело можно уже не смотреть. После такого не поднимаются — ни сейчас, ни через полгода… никогда. Успей грузовик отвернуть еще немного, сработай тормоза на мотоцикле, как следует — тогда, пожалуй, еще оставались бы шансы.
У распростертого на асфальте парня в шлеме и куртке из толстой кожи шансов не было никаких.
— Упокой Матерь его душу, — вздохнул фельдшер. И развернулся к санитару. — Пиши бумагу, Демьян. Нечего тут…
— Никак, рано писать, Егор Вячеславович. — Плечистый коротко стриженый детина склонился над неподвижным телом. — Дышит еще… Живой, зараза!
— Да быть такого не может! — Фельдшер бросился к мотоциклисту, едва не зацепив плечом женщину. — А ну-ка…
Санитар не ошибся — парень действительно не спешил отправиться на тот свет. И не только дышал, но и шевелился, а сейчас даже попытался приподняться на локтях.
— Лежи, дурья башка! — проворчал фельдшер, прижимая изувеченное тело к асфальту. — Тебя ж поломало всего!
Бесполезно. Столкновение и удар о борт грузовика должны были превратить внутренности парня в одно сплошное месиво, но под перепачканной грязью и машинным маслом курткой скрывалась мощь подъемного крана. Через несколько мгновений к фельдшеру присоединился санитар, однако даже вдвоем они едва справлялись с мальчишкой, в котором было от силы семь десятков кило.
— Лежи, кому говорят! — прохрипел фельдшер, наваливаясь на парня всем весом.
На окровавленном лице в прорези шлема вдруг распахнулись глаза. Серо-синие, грозные и холодные, как лед на Волхове в самой середине зимы. И старик не увидел в них ни страха, ни боли — только упрямое недовольство человека, которой уж точно не собирается умирать.
— Держать строй!
Голос оказался странный: низкий, глубокий и чуть хриплый, больше похожий на рычание огромного хищного зверя. Под стать силе, с которой искалеченный парень раз за разом сбрасывал крепкого, похожего на медведя санитара, рискуя переломать себе остатки целых костей.
— Демьян, поднажми! Сейчас я его…
Фельдшер кое-как дотянулся до брошенной на асфальт сумки, на ощупь отыскал внутри шприц с транквилизатором и с размаху всадил в бедро прямо сквозь ткань штанов.
А парень будто и не почувствовал — все так же продолжал дергаться и порывался встать.
— Ни шагу назад, Хаос вас забери! — Грозный рев вырвался из-под треснувшего ровно посередине шлема и эхом прокатился между машин. — Держать строй!
Я уперся рукоятью молота в землю и опустился на одно колено. Прямо передо мной лежал преторианец в почерневшей и искореженной от жара броне. Совсем молодой парень, не больше двадцати человеческих зим от роду. То ли оружие, то ли магия сломали и изуродовали тело, но лица пламя почему-то не коснулось. Оно белело в окантовке шлема восковой маской, на которой застыла упрямая и мрачная решимость.
Сражаться. Биться до самого конца, прорубая себе путь и шагая за мной по мертвым камням. Всех, кто остался у ворот цитадели, даже в смерти волновало лишь одно: что им уже не суждено войти внутрь, чтобы принять последний бой рядом со Стражем.
И я не посмел отказать в этой чести — даже павшим.
— Поднимайся, Солон, — тихо проговорил я, касаясь смятого нагрудника стальной перчаткой. — Твой бой еще не окончен… Ваш бой еще не окончен!
Мой голос гремел, набирая силу, и преторианцы один за другим вставали, стряхивая с брони изрубленные тела врагов.
Когда я открыл глаза, эхо от лязга и грохота металла еще еще не успело утихнуть — хоть и звучало только в голове. Вместо выжженного неба Эринии надо мной в утреннем полумраке белел потолок. Я видел его каждый день, однако все равно еще несколько мгновений никак не мог понять, как оказался здесь.
Будто сон и вправду вернул меня обратно — туда, где я снова чувствовал на своих плечах вес штурмового доспеха. Снова держал в руках оружие — и снова мог обрушить на врагов всю мощь пламени, заключенную внутри.
Она в последний раз рванулась и, наконец, улеглась где-то глубоко в груди, оставив только неприятную горечь на обсохших губах. Одеяло промокло насквозь — и дело наверняка было не только в жаре на улице. Во сне мое тело порой разогревалось до смертельных для обычного человека температур. Настолько высоких, что я всерьез рисковал ненароком спалить все вокруг.
Повезло. Белье уцелело. Только там, где лежала моя рука, на ткани остался темный отпечаток ладони — первородное пламя снова рвалось наружу.
В этом теле ему явно было тесновато.
Может, сегодня получится?
Я рывком сел, не обращая внимания на пульсирующую боль в висках, и пододвинул к себе блюдце со свечой, стоявшее на тумбочке рядом. Осторожно коснулся кончиками пальцев и выдохнул, мысленно концентрируя энергию на торчащем из воска черном фитиле.
Сила никуда не делась. Она все так же металась внутри, но управлять ею не получалось. Я каждый день сидел над свечкой по несколько часов, но то ли пока не хватало возможностей тела, то ли магия — Дар, как ее называют местные — работала совсем не так, как я привык. Поток норовил рассыпаться, и мне приходилось раз за разом увеличивать напор, чтобы донести хоть малую часть.
— Давай же… — проговорил я, стискивая зубы. — Гори, Хаос тебя забери!
Сначала ничего не происходило, но через несколько мгновений фитиль тускло мигнул красным, выплюнул тонкую струйку дыма и, наконец, вспыхнул. Крохотный огонек озарил мои ладони, отбрасывая на стены палаты вытянутые неровные тени.
Есть! Наконец-то!
Я вытер пот со лба. Рука поднялась с трудом, будто отказываясь совершить даже простое движение. Но я все равно заставил себя отпихнуть комок одеяла, скатился на пол и сразу же отмахал полсотни отжиманий.
И потом еще столько же — в отказ, через боль.
Доставшееся мне тело и до аварии наверняка представляло из себя не самое внушительное зрелище, однако работать с ним оказалось куда проще, чем с Даром: кости срослись за пару недель, потом подтянулись и мускулы, и я уже давно начинал с тренировки каждое утро.
Никогда не узнаешь наперед, как, когда и с кем придется сражаться. И раз уж магия пока едва дается, не стоит пренебрегать и малым. Воину положено содержать оружие в порядке — пусть даже и самое хрупкое и несовершенное.
Закончив отжиматься, я в последний раз оттолкнулся от пола ладонями, с прыжком поднимаясь, повторил основные ката и только потом направился к умывальнику и открутил кран до упора.
— Игорь. — Я плеснул себе в лицо горсть ледяной воды. — Игорь, сын Данилы. Данилович.
Говорить буквально пришлось учиться заново, хоть прежний владелец тела и оставил мне в наследство язык — в том числе и письменный. Разум упрямо пытался использовать привычную структуру фраз, и с некоторыми терминами и оборотами местной речи пришлось повозиться.
Благо, времени оказалось достаточно. К моим услугам была неожиданно богатая и разнообразная для военного госпиталя библиотека, а по вечерам сердобольные медсестрички тайком пускали меня в ординаторскую — к здоровенному телевизору. Картинка оставляла желать лучшего, канала было всего четыре — и все же вполне достаточно, чтобы понять, где я оказался.
Точнее — когда.
— Двадцать шестое августа, — проговорил я, глядя в зеркало. И на всякий случай принялся вслух вспоминать заодно и местную географию. — Российская Империя. Москва. Господин Великий Нов…
— Ну здорово, — раздался за спиной ехидный голосок. — Только проснулся — опять сам с собой разговаривает.
Упражняясь перед зеркалом, я не заметил, как дверь моей палаты приоткрылась, и внутрь заглянула черноволосая девчонка лет тринадцати на вид. Впрочем, задерживаться она явно не собиралась. Нахмурилась, смешно вздернула носик, буркнула что-то вполголоса — и исчезла в коридоре.
— Катя. Катюшка, — улыбнувшись, произнес я. На этот раз, конечно же, уже про себя, одними губами. — Сестра. Княжна Екатерина Даниловна Кострова.
Ее сиятельство вредина изо всех сил пыталась показать, что терпеть меня не может. Впрочем, ничего удивительного: люди во все времена не слишком-то жаловали незаконнорожденных детей, а для Кати прежний обладатель моего тела был живым напоминанием о том, что отец — покойный князь Данила Михайлович Костров — когда-то любил не только законную супругу, но и какую-то там дочь кочегара.