Я не колеблясь согласился с ней; но, не желая оставить баронессу на произвол мщения разбойников, подхватил ее, спящую, на руки и поспешил догнать Маргерит. Лошади бандитов были привязаны возле двери. Моя спасительница вскочила на одну из них, я – на другую, усадив баронессу перед собой, и мы помчались. Спастись мы могли только в Страсбурге, расстояние до которого было гораздо меньше, чем уверял меня коварный Клод. Маргерит хорошо знала дорогу и без оглядки мчалась впереди. Однако нам пришлось проехать мимо амбара, где убийцы расправлялись со слугами. Дверь была распахнута, и до нас донеслись крики умирающих и ругань головорезов. Что я чувствовал в ту минуту, словами не описать.
Как ни быстро мы пронеслись мимо амбара, Жак расслышал топот наших лошадей. Он выскочил из двери с пылающим факелом в руке и без труда разглядел нас.
– Измена! Измена! – заорал он.
Шайка тут же прервала свою кровавую работу, и они побежали туда, где оставили лошадей. Мы больше ничего не услышали. Я ударил шпорами своего скакуна, а Маргерит подгоняла свою лошадь тем самым клинком, который уже сослужил нам добрую службу. Мы летели стрелой, уже вырвались из леса на равнину и завидели впереди шпиль Страсбургского собора [9], когда услышали, что погоня приближается. Маргерит оглянулась и увидела преследователей, спускающихся с невысокого холма; они были совсем близко. Подгонять лошадей уже не имело смысла: шум приближался с каждым мгновением.
– Мы пропали! – воскликнула она. – Негодяи сейчас нас захватят!
– О нет! Вперед! – отозвался я. – Слышишь, кто-то скачет из города?
Удвоив усилия, мы вскоре убедились, что к нам во весь опор несется отряд всадников. Они чуть было не проехали мимо, но Маргерит громко крикнула:
– Стойте! Стойте! Спасите нас! Бога ради, спасите!
Передовой всадник, видимо, проводник, мгновенно придержал своего коня.
– Это она! Она! – воскликнул он, спрыгнув на землю. – Остановитесь, мой господин! Они уже здесь! Это моя мать!
Маргерит тоже спрыгнула с лошади, обняла проводника и стала целовать. Весь отряд остановился.
– Баронесса Линденберг! – вдруг взволнованно воскликнул другой незнакомец. – Где она? Разве она не с вами?..
Он осекся, увидев, что дама лежит без чувств у меня на руках, и торопливо снял ее с лошади. Глубокий сон, в который она была погружена, сначала испугал его; но, ощутив биение ее сердца, он успокоился.
– Слава богу! – сказал он. – Она не пострадала!
Я прервал его радостные восклицания, указав на приближающихся разбойников. Тотчас большая часть отряда, состоявшего в основном из солдат, помчалась им навстречу. Негодяи и не подумали дать отпор атакующим, они развернули лошадей и бежали в лес, но наши спасители последовали за ними и туда.
Тем временем незнакомец, который был, как я догадался, бароном Линденбергом, поблагодарив меня за заботу о его жене, предложил нам поскорее вернуться в город. Баронессу, которая еще не очнулась от действия опиата, он взял к себе на седло, Маргерит и ее сын снова сели на своих лошадей; слуги барона последовали за нами, и вскоре мы прибыли в гостиницу, где он поселился.
По счастливой случайности это был «Австрийский орел», где мой банкир, с которым я списался перед отъездом из Парижа, зная, что я намерен пожить в Страсбурге, снял номер для меня. Это дало мне возможность завязать знакомство с бароном, что могло быть мне полезно по приезде в Германию.
Баронессу сразу же уложили в постель, послали за врачом. Тот прописал лекарство, чтобы противодействовать снотворному зелью; микстуру пришлось влить ей в горло, после чего за нею осталась присматривать хозяйка гостиницы. Затем барон попросил меня рассказать обо всем, что с нами случилось. Я исполнил его просьбу немедленно, ибо меня беспокоила судьба Стефано, которого я вынужден был оставить в руках у бандитов, и я не мог себе позволить отдохнуть, пока не узнаю, что с ним.
И очень скоро я это узнал. Солдаты, преследовавшие шайку, прислали гонца еще до того, как я закончил рассказывать нашу историю барону. Он доложил, что преступники схвачены. Преступление и подлинное мужество несовместимы: они сдались без единого выстрела, умоляя о пощаде, и выдали местоположение своего логова и условные знаки, по которым можно было отыскать остальных бандитов; одним словом, проявили всю свою трусость и низость. Взяв одного из бандитов в качестве проводника, часть отряда спешно направилась к дому Батиста. Прежде всего они наведались в злосчастный амбар, где им посчастливилось найти двух слуг барона, живых, хотя и израненных. Все остальные пали под ударами злодеев, в том числе и Стефано. Мой верный слуга погиб.
Впоследствии вся банда, около шестидесяти человек, была выловлена, их связали и доставили в Страсбург.
Гонец также сообщил, что грабители, торопясь догнать нас, не заглянули в дом; благодаря этому солдаты нашли обеих служанок баронессы невредимыми; женщины спали так же крепко, как и их госпожа. Больше в доме никого не было, кроме ребенка, примерно четырехлетнего, которого гонец привез с собой. Мы гадали, как туда могло попасть несчастное дитя, когда в комнату влетела Маргерит с мальчиком на руках. Она пала к ногам офицера, делавшего доклад, и благословила его многократно за то, что возвратил ей дитя.
Когда первый приступ материнской нежности прошел, я попросил ее объяснить, каким образом она оказалась связана с человеком, чьи жизненные принципы настолько расходились с ее собственными. Она опустила глаза долу, отерла слезинку со щеки.
– Господа, – сказала она, помолчав несколько минут, – прошу вас оказать мне милость. Вы имеете право знать, кому считаете себя обязанными; поэтому я не скрою от вас признания, позорного для меня, но позвольте изложить его как можно короче.
Я родилась в Страсбурге, в уважаемой семье; имя родителей я пока должна скрывать. Мой отец еще жив и не заслуживает бесчестия, поразившего меня. Один негодяй сумел завладеть моим сердцем, и, чтобы последовать за ним, я покинула отцовский дом. Правда, хотя страсть и победила мое целомудрие, я не опустилась на дно порока, как часто случается с женщинами, оступившимися на первом шаге жизни. Я любила своего соблазнителя, горячо любила! Я хранила верность ему: этот малыш и тот юноша, который предупредил вас, господин барон, об опасности, угрожающей вашей супруге, – плоды этой любви. Даже сейчас я оплакиваю свою потерю, хотя именно он стал причиной всех моих бед.
Он был дворянином, но растранжирил все отцовское наследство. Родственники считали, что он опозорил имя семьи, и порвали с ним. Бесчинства, творимые им, вызвали негодование полиции. Ему пришлось бежать из Страсбурга; и он не нашел другого способа избежать нищеты, как связаться с бандитами, обитавшими в ближнем лесу, большинство из которых были такими же беспутными молодыми людьми из хороших семей. Я не хотела бросить его и последовала за ним в разбойничьи пещеры. Там мы делили все невзгоды, выпадающие на долю тех, кто живет грабежом. Да, я знала, чем обеспечивается наше существование, но отвратительные подробности занятий моего милого мне оставались неизвестны, потому что он их тщательно скрывал. Он понимал, что я не настолько развращена, чтобы безразлично взирать на убийства. Он справедливо полагал, что объятия убийцы станут мне омерзительны.
За восемь лет его любовь ко мне не угасла; он неустанно убирал с моих глаз все, что заставило бы меня заподозрить его причастность к преступлениям. Долго это ему удавалось. Но настал день, когда я узнала, что руки моего соблазнителя запятнаны кровью невинных.
Одной злосчастной ночью его принесли в пещеру еле живого: он был ранен во время нападения на какого-то английского путешественника, безжалостно убитого его сообщниками. Мой милый успел лишь попросить у меня прощения за все страдания, которые он мне причинил, прижал мою руку к устам – и скончался. Горе мое было неописуемо…
Немного успокоившись, я решила вернуться в Страсбург, явиться с детьми к отцу и умолять его о прощении, хотя не слишком надеялась на это. Как же я ужаснулась, когда мне сказали, что никому из тех, кто знает, где находится их логово, не дозволяется покидать банду, и я должна оставить всякую надежду на возвращение к людям; более того, от меня потребовали выбрать себе кого-то из них в мужья! Мольбы и жалобы не помогли. Они бросили жребий, чтобы определить, кому я достанусь. Так я стала собственностью мерзавца Батиста. Один из бандитов, бывший монах, совершил скорее шутовскую, нежели религиозную церемонию; меня с детьми отдали в руки нового мужа, и он сразу же увез нас в свой дом.
Он якобы давно уже мною увлекся, но дружба с покойным вынуждала его сдерживать свои желания. Он пытался примирить меня с этой участью и поначалу вел себя уважительно и мягко. Наконец, видя, что моя неприязнь не уменьшается, а возрастает, он силой добился от меня тех удовольствий, в которых я ему отказывала. Мне оставалось только терпеливо сносить свои беды; я хорошо понимала, что сама заслужила их. Побег был невозможен. Мои дети были во власти Батиста; он пригрозил, что за попытку бегства они расплатятся своей жизнью. У меня было много возможностей убедиться в варварстве его натуры, и я не сомневалась, что он пунктуально сдержит слово. Мой любимый прятал от меня жестокость своего ремесла; Батист скорее наслаждался им и желал приучить меня к виду крови и смерти…
Да, в юности я была беспутна и легкомысленна, но жестокости не было в моей душе. Судите же, каково было мне жить рядом с чудовищем, которое изображало из себя добродушного и гостеприимного хозяина, готовясь убить ничего не подозревающего гостя! От горя и возмущения невеликая красота, отпущенная мне природой, увяла; тысячу раз я испытывала искушение покончить с собой, но мысль о детях останавливала мою руку. Оставить их во власти тирана? Я равно боялась и за жизнь моих дорогих мальчиков, и за погибель их душ. Младший по малолетству не мог еще понять моих наставлений, но старшему я неустанно внушала принципы, которые могли бы удержать юношу от проступков его родителей. Он слушал меня внимательно, охотно; и единственным моим