утешением было наблюдать, как укрепляется добродетель моего Теодора.
И вот коварство возницы привело в этот дом дона Альфонсо. Его молодость, внешность и манеры сразу расположили меня в его пользу. Отсутствие сыновей мужа дало мне возможность, о которой я давно мечтала, и я решила спасти приезжего во что бы то ни стало. Прямо предупредить дона Альфонсо не позволяла мне бдительность Батиста. Он немедленно покарал бы меня смертью за предательство; и, несмотря на всю горечь моей жизни, мне потребовалось собраться с духом, чтобы рискнуть ею ради спасения чужестранца.
Надеяться я могла лишь на помощь из Страсбурга. Я решила осуществить этот план, а пока ждать и хвататься за малейшую оказию, чтобы незаметно предупредить дона Альфонсо. И вот Батист велел мне подняться в спальню и постелить гостю постель! Я достала простыни, залитые кровью убитого лишь пару дней назад путешественника и еще не отстиранные, и постелила их. Я надеялась, что гость правильно поймет этот знак и будет предупрежден о коварных намерениях моего мужа.
Но это был только первый шаг. Пока мой тиран развлекал вас болтовней, я прокралась в комнату Теодора; он простыл и лежал в постели, но когда я изложила ему свой замысел, тотчас поднялся и стал поспешно одеваться. Я скрутила жгутом простыни, обвязала его под мышками и спустила из окна. Забыв о болезни, сын помчался в конюшню, взял лошадь Клода и поскакал в Страсбург. На случай, если столкнется с бандитами, он сказал бы, что у него поручение от Батиста, но, к счастью, он добрался до города беспрепятственно. Прибыв в Страсбург, он попросил помощи у городского совета; его сообщение передавалось из уст в уста, и так оно дошло до господина барона. Зная из письма супруги, что она этим вечером будет ехать по той же дороге, он встревожился, как бы она тоже не попала в засаду, и отправился вместе с Теодором, который указал солдатам путь до хижины, и поспел вовремя, чтобы выручить нас.
Тут я прервал Маргерит и поинтересовался, зачем понадобилось поить нас сонным зельем. Она сказала, что Батист всегда так поступал из предосторожности, чтобы обездвижить приезжих на случай, если у них окажется оружие или, отчаявшись спастись, они станут сопротивляться, чтобы подороже продать свою жизнь.
Потом барон спросил у Маргерит, что она намерена делать дальше. Я же изъявил свою готовность отблагодарить ее за спасение своей жизни.
– Мне опостылел этот мир, – ответила она, – где я ничего не видела, кроме несчастий, и я хочу лишь одного: удалиться в обитель. Но сперва я должна позаботиться о детях. Я узнала, что моя мать умерла – возможно, это мой побег довел ее до безвременного конца. У отца моего доброе сердце. Если вы, господа, исполните мою просьбу, замолвите слово обо мне, я назову его имя. Быть может, он простит мне неблагодарность и легкомыслие и возьмет под опеку своих обездоленных внуков. Если вы добьетесь этого, считайте, что вы отплатили мне сторицей.
Мы с бароном заверили Маргерит, что очень постараемся добиться прощения для нее, но даже если не уговорим ее отца, она не должна тревожиться за судьбу детей. Я обязался обеспечить Теодора, а барон пообещал присмотреть за младшим. Благодарная мать со слезами восхваляла то, что она назвала нашим великодушием, но что на самом деле было лишь скромным воздаянием за ее поступок. Затем она ушла, чтобы в соседней комнате уложить спать малыша, усталого и сонного.
Когда баронесса очнулась и узнала, от какой опасности я ее избавил, ее благодарностям не было конца. Муж так горячо присоединился к ее усилиям зазвать меня в их баварский замок, что я не смог устоять и согласился.
Еще неделю мы провели в Страсбурге, и просьбы Маргерит не были забыты. Встреча с ее отцом прошла успешнее, чем мы ожидали. Добрый старик потерял жену. Детей, кроме неудачливой дочери, у него не было, и он не имел никаких известий о ней почти четырнадцать лет. Дальние родственники подстерегали его кончину, чтобы завладеть его деньгами. Когда же Маргерит вдруг появилась снова, старик счел это даром небес. Он принял и ее, и детей в свои объятия и настоял, чтобы они незамедлительно поселились в его доме. Разочарованной родне пришлось отступить. Отец и слышать не захотел о том, чтобы дочь удалилась в обитель. Он сказал, что ее присутствие – необходимое условие его счастья, и она легко согласилась отказаться от прежнего намерения. Но никакими уговорами не удалось убедить Теодора отказаться от предложения, которое я ему сделал поначалу. Он искренне привязался ко мне за эти дни в Страсбурге и, когда я собрался уезжать, стал слезно умолять меня, чтобы я взял его на службу. Он всячески расписывал свои невеликие таланты и пытался заверить меня, что будет чрезвычайно полезным спутником в дороге.
Я не хотел брать на себя такую обузу, как мальчишка, которому едва исполнилось тринадцать, вряд ли на что-то пригодный. Однако я не выдержал горячих просьб подростка, приняв во внимание его душевные качества. С немалым трудом он добился у своих старших позволения последовать за мною; когда они сдались, я пожаловал ему звание пажа. Перед тем как покинуть Страсбург, баронская чета и я буквально заставили Маргерит принять несколько ценных подарков для нее и для ее младшего сына. Прощаясь с нею, я пообещал, что через год Теодор вернется домой.
И наконец мы с Теодором в обществе супругов направились в Баварию.
Я так подробно рассказал тебе об этом приключении, Лоренцо, чтобы ты узнал, каким образом на самом деле «авантюрист Альфонсо д’Альварадо пробрался в замок Линденберг». Сопоставь факты и суди, насколько можно верить утверждениям твоей тетки.
Том II
Глава IV
Сгинь! Скройся с глаз моих! Пускай земля
Тебя укроет. Кровь твоя застыла,
Без мозга кости, и, как у слепых,
Твои глаза пустынны. Прочь отсюда!
Изыди! Скройся, мертвый призрак!
Путешествие мое протекало весьма приятно; барон оказался человеком разумным, хотя и лишенным знания света. Он провел большую часть жизни, не покидая пределов собственных владений, и манеры его, соответственно, оставляли желать лучшего; но он был сердечен, добродушен и дружелюбен и не давал мне поводов для недовольства. Главной его страстью была охота, которую он считал серьезным занятием, и, рассказывая о каком-нибудь примечательном случае, придавал ему такое значение, словно речь шла о битве, где решалась судьба двух королевств. Будучи знаком с искусством охоты, я сумел вскоре после приезда в Линденберг проявить некоторую ловкость, и барон сразу провозгласил меня гением и поклялся мне в вечной дружбе.
Эту дружбу я воспринял отнюдь не равнодушно. Ведь в замке Линденберг я впервые увидел вашу сестру, прекрасную Агнес. Сердце мое было свободно, эта свобода меня удручала, и потому увидеть ее для меня значило полюбить. В Агнес я нашел все, что могло укрепить мое чувство. Ей только что исполнилось шестнадцать, но ее легкая и грациозная фигура уже сформировалась, а характер был веселый, откровенный и добродушный; она прекрасно овладела искусствами музыки и рисования, и ее простые, но изящные наряды и манеры выгодно отличались от искусственности и продуманного кокетства парижанок, с которыми я недавно расстался. С первого же взгляда девушка сильно меня заинтересовала, и я не преминул расспросить о ней баронессу.
– Она моя племянница, – сообщила та. – Я не успела сказать вам, дон Альфонсо, что я – ваша соотечественница, сестра герцога Медина-Сели. Агнес – дочь моего второго брата, дона Гастона; ей с колыбели предназначено вступить в обитель, и вскоре она отправится в Мадрид, чтобы принять постриг.
Тут Лоренцо перебил маркиза, удивленно воскликнув:
– Предназначена для обители! С колыбели? Да я впервые слышу об этом!
– Верю, мой дорогой Лоренцо, – ответил дон Раймонд. – Но прошу вас терпеливо дослушать мою повесть. Вы еще сильнее удивитесь, когда узнаете некоторые подробности о вашей семье, пока вам неизвестные, как я узнал их от самой Агнес. Итак, я продолжаю…
Вам, конечно, не нужно напоминать, что ваши родители были, к несчастью, рабами глупейшего предрассудка: когда он вступал в действие, все прочие их чувства, все привязанности отступали под его натиском. Будучи беременна Агнес, ваша мать опасно заболела, и врачи отказались лечить ее. Тогда донья Инезилья дала обет: если она выздоровеет, то посвятит родившееся дитя, если будет девочка – святой Кларе, если мальчик – святому Бенедикту. Молитвы ее были услышаны, она поправилась, и Агнес, едва вступив в сей мир, была тут же назначена служить святой Кларе.
Дон Гастон всегда потворствовал прихотям супруги; но им приходилось считаться с тем, что герцог, его брат, относился к монашеству отрицательно, и они решили скрыть от него предназначение вашей сестры. Чтобы лучше сохранить тайну, Агнес отправили в Германию под присмотром тетки, доньи Родольфы, которая как раз собиралась последовать за своим молодым мужем, бароном Линденбергом. По прибытии туда малышку Агнес поместили в обитель, расположенную всего в нескольких милях от замка. Монашки, которым было поручено ее воспитание, в точности исполнили то, что требовалось: девочка в совершенстве овладела многими умениями; однако, как ни старались они привить ей вкус к уединению и тихим радостям обители, внутреннее чутье подсказывало юной затворнице, что она не рождена для одиночества. Юная и веселая, она не стеснялась посмеиваться над многими обрядами, к которым монашки относились благоговейно; самое большое удовольствие она испытывала, когда живая фантазия подсказывала ей какую-нибудь шутку с сухопарой аббатисой или с уродливой, злой старухой-привратницей. Предписанное будущее ее не прельщало, однако, не видя иного выхода, она подчинилась воле родителей, хотя и не без тайного ропота.