Долго так продолжаться не могло, и дона Гастона известили о несогласии дочери. И вот, представьте себе, Лоренцо, опасаясь, как бы вы не вздумали противиться его намерению и избавить сестру от жалкой участи, он надумал скрыть это дело и от вас, как и от герцога, до тех пор, пока жертва не будет принесена. День пострижения был назначен на то время, когда вы будете в отъезде, а до того никто не проронил ни слова о фатальном обете доньи Инезильи. Вашей сестре не позволили узнать маршрут ваших странствий. Все ваши письма прочитывались, прежде чем она их получала, и из них вычеркивалось все, что могло поддержать ее склонность к мирской жизни. Более того, ее заставляли писать ответы под диктовку либо тетки, либо гувернантки Кунегунды. Обо всем этом я узнал частью от Агнес, а частью – от самой баронессы.
Я немедленно решился спасти эту милую девушку от уготованной ей нежеланной участи, так не подходящей к ее характеру. Я постарался войти в доверие к Агнес, похвалившись близкой дружбой с вами. Она жадно слушала меня; казалось, она впитывала мои слова, когда я нахваливал вас, и благодарила взглядом за такое отношение к своему брату. Наконец постоянные и неослабевающие усилия мои завоевали ее сердце, хотя мне стоило труда добиться от нее признания в любви. Однако, когда я предложил ей покинуть замок Линденберг, она наотрез отказалась.
– Будьте великодушны, Альфонсо, – сказала она. – Сердце мое принадлежит вам, но не пользуйтесь этим для бесчестных дел. Пусть ваша власть надо мною не станет орудием, склоняющим меня к поступку, которого я впоследствии буду стыдиться. Я молода и одинока: брат, мой единственный друг, разлучен со мной, а другие родственники действуют как враги. Чем искушать меня, постарайтесь лучше понравиться им. Барон вас уважает. Тетушка, обычно выказывающая людям жесткость, гордыню и презрение, помнит, что вы спасли ее из рук убийц, и только к вам обращается с добротой и благоволением. Попробуйте же повлиять на моих опекунов. Если они дадут согласие на наш брак, я отдам вам свою руку. Мой брат, судя по вашим словам, не будет возражать. А когда станет ясно, что исполнить их давнее намерение невозможно, то и родители, надеюсь, простят мне неповиновение и исполнят нелепый обет моей матери как-нибудь иначе.
На самом деле я начал добиваться благосклонности родных Агнес с первого же момента, как увидел ее. Узнав, что она ко мне неравнодушна, я удвоил старания. Главным объектом моих атак стала баронесса: нетрудно было заметить, что слово ее – закон в замке. Муж подчинялся ей беспрекословно, считая ее высшим существом. Ей было около сорока; в молодости она была красавицей, но ее прелести не из тех, что способны выдержать состязание со временем. Впрочем, она еще не совсем увяла. Она была умна и проницательна, пока ее разум не затмевали предрассудки, что, к сожалению, случалось частенько. Чувства ее доходили до яростного накала; она не жалела никаких усилий для достижения желаемого и преследовала с неиссякающей ненавистью тех, кто противился ее желаниям. Надежнейший друг, неутомимейший враг – такова была баронесса Линденберг.
Я неустанно трудился, чтобы угодить даме, и, увы, преуспел в этом. Она благосклонно принимала знаки моего внимания и ни с кем другим не обращалась так хорошо. Одним из моих ежедневных занятий стало чтение вслух; на это уходило несколько часов, которые я предпочел бы проводить с Агнес, но, понимая, что угодить тетке значит приблизить наш союз, я прилежно исполнял эту утомительную обязанность. Библиотека доньи Родольфы состояла в основном из старинных испанских романов, которые она очень любила; и потому изо дня в день я брал в руки эти увесистые фолианты. Я читал об однообразных, отличающихся лишь названиями приключениях рыцарей, похожих друг на друга как близнецы, боясь уснуть от скуки и выронить книгу. Но баронесса, казалось, все с большим удовольствием слушала меня, и я продолжал усердствовать; наконец ее доброе расположение стало так заметно, что Агнес посоветовала мне при первой же возможности открыть тетке наше взаимное увлечение.
Однажды вечером я остался наедине с доньей Родольфой в ее гостиной. Поскольку во всех романах речь непременно шла о любви, Агнес не позволялось присутствовать при чтении. Я мысленно поздравил себя с окончанием истории о Тристане и Изольде[13], и тут баронесса воскликнула:
– Ах! Несчастные! Что вы скажете, сеньор? Как по-вашему, может ли мужчина испытывать столь бескорыстное и искреннее чувство?
– Я в этом не сомневаюсь, и порукой тому мое собственное сердце. Донья Родольфа, могу ли я надеяться, что вы одобрите мою любовь? Могу ли я назвать имя моей возлюбленной, не огорчив вас?
Она прервала меня:
– А что, если я избавлю вас от признания? Если я признаюсь, что объект ваших желаний мне известен? Предположим, что я знаю, как она принимает ваше чувство и не менее искренне, чем вы, сожалеет об обетах, которые нас разделяют?
– Ах, донья Родольфа! – воскликнул я, целуя ее руку. – Вы раскрыли мой секрет! Каково же будет ваше решение? Отчаиваться ли мне или я могу надеяться на вашу благосклонность?
Она не отняла руки, но отвернулась и другой рукой закрыла лицо.
– Как я могу отказать вам? Дон Альфонсо, я давно уже заметила, кого вы отличаете, но до сего момента не осознавала, как это действует на мое сердце. И я более не могу скрывать свою слабость ни от себя самой, ни от вас. Я уступаю жгучей страсти и признаюсь, что обожаю вас! Три долгих месяца я сдерживала свои желания; но от этого они становились все горячее, и теперь я отдаюсь на волю волн. Гордость, страх, и честь, и самоуважение, и долг перед бароном – все забыто. Я приношу их в жертву любви к вам, и мне все равно кажется, что мало плачу!
Она умолкла в ожидании ответа… Вообрази, Лоренцо, в какое смятение повергла меня эта исповедь. Я сразу понял всю огромность препятствия, которое сам же и воздвиг. Ведь я обхаживал баронессу только ради Агнес! Страстность ее речи и взглядов, а также все, что я знал о мстительности ее нрава, заставили меня дрожать и за себя, и за мою милую. Несколько минут я молчал, не зная, как ответить; оставалось лишь немедленно разъяснить ей ошибку и на время скрыть имя моей возлюбленной. Я отпустил руку баронессы и поднялся с колен; смущение и досада, видимо, отразились на моем лице, и она это заметила.
– Что означает это молчание? – сказала она дрожащим голосом. – Где же та радость, которую я могла ожидать по вашим словам?
– Простите меня, сеньора, – ответил я, – за то, что поневоле покажусь вам грубым и неблагодарным. Поощрять ваше заблуждение, хотя оно и лестно для меня, означало бы стать преступником в глазах людей. Я вынужден вас разочаровать. Честь обязывает меня признаться, что вы приняли изъявление дружбы за объяснение в любви. Только дружбы вашей я искал, другому же, более теплому чувству помешали развиться уважение к вам и благодарность барону за его широкое гостеприимство. Возможно, этих резонов было бы недостаточно, будь мое сердце свободно. Устоять перед вашими чарами трудно, сеньора, но, к счастью, душа моя уже отдана другой. Опомнитесь, благородная госпожа! Вспомните о долге супруги, о моем долге гостя перед бароном и примите мое уважение и дружбу взамен тех чувств, которые никогда не станут взаимными.
Баронесса побледнела и не могла понять, слышит она эту отповедь во сне или наяву. Оправившись от изумления, она разъярилась, и кровь снова резко прилила к ее щекам.
– Негодяй! – завопила она. – Чудовище обмана! Так ответить на мою любовь? Значит, это… нет, нет! Этого не может, не должно быть! Альфонсо, будь свидетелем моего отчаяния! Сжалься над женщиной, которая так горячо любит тебя! Та, что владеет твоим сердцем, как она заслужила такое сокровище? Чем она пожертвовала ради тебя? Что ставит ее выше Родольфы?
– Бога ради, сеньора, сдержитесь; не позорьте себя и меня. Ваши крики могут услышать, и ваш секрет узнают домочадцы. Вижу я, что мое присутствие лишь раздражает вас, позвольте же мне удалиться!
Я направился было к выходу, но баронесса внезапно схватила меня за руку.
– И кто эта счастливая соперница? – сказала она угрожающим тоном. – Она наверняка в моей власти, раз ты просил у меня милости, поддержки! Ну, дай только найти ее, дай узнать, какая мерзавка осмелилась украсть у меня твое сердце, и она расплатится муками за свою дерзость. Кто она? Отвечай сию минуту. Не надейся скрыть ее от моего мщения! За тобой будут следить; каждый шаг, каждый взгляд будет замечен; ты сам укажешь мне на нее. И когда она будет обнаружена, трепещи, Альфонсо, за нее и за себя…
Тут ярость Родольфы так возросла, что у нее пресеклось дыхание. Она стала хватать ртом воздух, застонала – и упала в обморок. Я поднял даму и уложил на диван. Потом, выбежав за дверь, призвал ее женщин и, поручив баронессу их заботам, поспешил убраться подальше.
Потрясенный до глубины души, я решил укрыться в саду. Я-то думал, что донья Родольфа заметила мою склонность к своей племяннице и вот-вот одобрит ее… А что теперь? Я не знал, как быть дальше: суеверия родителей Агнес, подкрепленные оскорбленной в своих чаяниях теткой, превратились в непреодолимое препятствие нашим мечтам.
Проходя мимо гостиной нижнего этажа, окна которой выходили в сад, я увидел сквозь приоткрытую дверь Агнес, сидевшую у стола. Она рисовала, на столе лежали неоконченные наброски. Я вошел, так и не решив, посвящать ли ее в мою неудачу с баронессой.
– А, это всего лишь вы? – сказала она, подняв голову. – Вы не чужой человек, и я могу продолжить свое занятие без церемоний. Возьмите стул, садитесь рядом со мной.
Я повиновался и присел к столу. Глубоко погруженный в мысли о недавней сцене, я машинально стал перебирать рисунки. Один из них поразил меня необычностью сюжета.
На нем был изображен главный зал замка Линденберг. Дверь, ведущая на узкую лестницу, была полуоткрыта. На первом плане группа персонажей замерла в весьма гротескных позах. Их лица выражали крайний ужас. Один увлеченно молился, подняв глаза к небу, другой куда-то полз на четвереньках. Некоторые закрыли лица плащами или уткнулись головами в грудь сидящих; другие спрятались под стол с остатками пиршества; остальные, раскрыв рты и выпучив глаза, указывали на фигуру, видимо, и вызвавшую переполох. Это была женщина необычно высокого роста в монашеской рясе. Лицо ее было скрыто покрывалом, с запястья свисали четки; одежда была запятнан