хозяйка поняла, что перед нею встали неразрешимые трудности.
Флора и сеньора Хасинта старались, как могли, утешить ее. Последняя просила девушку не стесняться, оставаться у нее в доме сколько пожелает и обещала относиться к ней как к родной. Антония, видя, что добрая женщина действительно ее полюбила, порадовалась, что у нее есть хотя бы один друг в этом мире.
А потом ей доставили письмо, адресованное Эльвире. Антония узнала почерк Леонеллы, радостно распечатала послание и обнаружила подробный отчет о приключениях тетушки в Кордове. Она сообщала сестре, что наследство получила, сердце свое потеряла, зато в обмен ей досталось сердце любезнейшего из аптекарей настоящего, прошлого и будущего. Она также добавила, что будет в Мадриде поздно вечером во вторник и с удовольствием представит ей своего милого муженька.
Хотя замужество тетки Антонию скорее огорчило, но известие о скором возвращении Леонеллы порадовало. Она снова будет под опекой старшей родственницы! Ведь молодой женщине неприлично жить одной среди совсем чужих людей, не имея никого, кто бы следил за ее поведением, защищал ее от неизбежных оскорблений… Поэтому она стала терпеливо дожидаться вторника.
Вторник настал. Антония напряженно прислушивалась к звукам проезжающих по улице экипажей, но они не останавливались. Наступил поздний вечер, а Леонелла не появилась. Антония решила ее дождаться; сеньора Хасинта и Флора настояли на том, что посидят с нею, хотя она и возражала.
Часы ползли медленно и скучно. Лоренцо покинул Мадрид, серенады прекратились; Антония напрасно надеялась услышать привычные звуки гитар под окном. Она взяла свою, сыграла несколько аккордов; но в тот вечер музыка ее не привлекала, и она вскоре спрятала инструмент в чехол. Села за пяльцы, но вышивка не заладилась: то куда-то пропадали нужные оттенки шелка, то нитка рвалась, а иголки так ловко падали на пол, как будто специально этому учились. Потом стоявшая рядом свеча закапала горячим воском ее любимый букетик фиалок; это окончательно вывело девушку из равновесия, она бросила иглу и отодвинула пяльцы.
Высшим силам было угодно, чтобы в эту ночь ничто не могло развлечь Антонию. Она заскучала и ходила из угла в угол, желая только одного: чтобы тетушка приехала.
Вдруг ее взгляд упал на дверь прежней комнаты матери. Она вспомнила про маленькую библиотечку, собранную Эльвирой, и подумала, что там сможет найти что-то интересное, чтобы скоротать время до приезда Леонеллы. Взяв свечу со стола, она вошла в опустевшую комнату и огляделась. Воспоминания болезненно уязвили ее душу. Она вошла сюда впервые после смерти матери. Мертвая тишина, кровать без постели, пустой камин и выгоревшая лампа, горшки с увядающими цветами на окне – без Эльвиры никто не стал ухаживать за ними; все это навеяло Антонии чувство благоговения, смешанного со страхом, еще усиленное ночным мраком. Девушка поставила свечу на столик и опустилась в широкое кресло, где сотни раз сиживала мать. А теперь некому здесь сидеть! Непрошеные слезы потекли по щекам Антонии, и она поникла под бременем печали.
Потом, устыдившись своей слабости, она поднялась, вспомнила, зачем пришла, и стала просматривать книги, аккуратно расставленные на нескольких полках. Поначалу Антонию ничто не заинтересовало, но вот в ее руки попал томик старинных испанских баллад. Она прочитала наугад пару строф одной из них, ей стало любопытно, и она вновь устроилась в кресле с книгой; подровняв фитиль уже догорающей свечи, она углубилась в чтение знаменитой баллады об Алонсо Отважном и прекрасной Имоджин.
В ней рассказывается о красавице, которая, не дождавшись жениха, доблестного Алонсо, ушедшего в крестовый поход, соблазнилась ухаживаниями богатого барона; но призрак погибшего рыцаря явился на свадебный пир, обвинил Имоджин в неверности и увлек за собою в преисподнюю. Это была не та история, которая могла бы разогнать грусть Антонии. От природы ей была свойственна тяга ко всему чудесному; еще маленькой девочкой она столько наслушалась страшных россказней от няни, твердо верившей в существование призраков, что все последующие попытки Эльвиры искоренить эту веру из мыслей дочери оказались тщетны. Порою Антония пугалась фантомов собственного воображения, но когда узнавала, что они вызваны естественными, пустяковыми причинами, ей становилось стыдно за свою слабость. Немудрено, что прочитанных строк хватило, чтобы пробудить ее тревоги.
Поздний час и обстановка их дополнительно подпитали. Погода к ночи испортилась; надвигалась гроза, ветер завывал за стенами дома так, что двери тряслись, и наконец струи проливного дождя застучали по окнам. Остальные звуки заглохли. Свеча, догоревшая уже до края подсвечника, то и дело внезапно ярко вспыхивала, освещая всю комнату, потом пламя снова опадало. Сердце Антонии отчаянно забилось; взгляд с ужасом метался по окружающим предметам, когда дрожащее пламя их освещало. Она попыталась встать, но ноги у нее подгибались, и ничего не вышло. Тогда она окликнула Флору, находившуюся в соседней комнате; но от волнения у нее перехватило горло, и вместо крика получился еле слышный шепот.
Так прошло несколько минут, и девушка начала успокаиваться. Она постаралась взять себя в руки и уже собиралась взять со стола подсвечник, чтобы покинуть комнату. Вдруг ей почудилось, будто рядом кто-то протяжно вздыхает. Она снова почувствовала слабость, отдернула руку и оперлась на спинку кресла. Прислушалась. Но больше ничего не было слышно.
«Боже милостивый! – подумала она. – Что же это за звук? Мне показалось или я действительно что-то слышала?»
Ее мысли прервал идущий от двери голос, едва слышный, как будто кто-то там шептал. Антония испугалась еще пуще; однако она знала, что дверь заперта, и это ее слегка приободрило. Но защелка бесшумно приподнялась, и дверь качнулась туда-сюда. Избыток страха придал наконец Антонии необходимые силы. Она сорвалась с места и бросилась к чулану, откуда могла пройти в гостиную, где должны были сидеть Флора и сеньора Хасинта. Не успела она дойти и до середины комнаты, когда защелка полностью сдвинулась. Девушка невольно оглянулась. Медленно и постепенно поворачивалась дверь, вот она распахнулась, и в дверном проеме воздвиглась высокая, тонкая, видимо женская, фигура, с головы до ног закутанная в белый саван.
Видение будто пригвоздило Антонию к полу; она застыла неподвижно, ожидая, чем кончится сцена.
Неизвестная мерным, торжественным шагом подошла к столу. Умирающая свеча бросила жуткий синеватый отсвет на белую фигуру. Над столом, на стене висели небольшие часы; их стрелка подходила к трем. Пришелица остановилась напротив часов, указала на них, подняв правую руку, и устремила на Антонию пронзительный взгляд, ощутимый даже сквозь ткань савана.
Фигура застыла на мгновение в этой позе. Часы пробили три раза. Когда они затихли, неизвестное существо еще на три шага приблизилось к Антонии.
– Через три дня, – произнес тихий, монотонный, загробный голос, – всего через три дня мы встретимся снова!
Антония содрогнулась и вымолвила с трудом:
– Мы встретимся снова?! Где мы встретимся? С кем я встречусь?
Пришелица указала одной рукой вниз, а другой откинула складки ткани со своего лица.
– Боже всемогущий! Матушка?
Антония вскрикнула и рухнула на пол без чувств.
Сеньору Хасинту, трудившуюся над рукоделием в соседней комнате, встревожил этот крик. Флора только что ушла на первый этаж, чтобы принести масло для заливки лампы, у которой они обе сидели. Поэтому Хасинта одна поспешила на помощь Антонии, и велико было ее удивление, когда она увидела девушку простертой на полу! Хозяйка дома подняла бедняжку, перенесла в ее спальню и уложила на кровать, все еще в обмороке. Затем она принялась смачивать ей виски водой, растирать кисти рук, словом, сделала все возможное и не без труда привела Антонию в чувство. Открыв глаза, она стала затравленно озираться и спрашивать дрожащим голосом:
– Где она? Она ушла? Я в безопасности? Скажите мне! Утешьте меня! О, поговорите со мной, бога ради!
– В безопасности от кого, деточка? – недоуменно спросила Хасинта. – Что тебя беспокоит? Чего ты боишься?
– Через три дня! Она сказала, что через три дня мы встретимся! Я слышала это! Я видела ее, Хасинта, вот прямо только что!
Она припала к груди домохозяйки.
– Ты видела?.. Кого?
– Призрак моей матушки!
– Господи Иисусе! – вскричала Хасинта и, уронив Антонию на подушку, выбежала из комнаты сломя голову.
Сбегая по лестнице, она столкнулась с Флорой, шедшей наверх.
– Поди к своей госпоже, Флора, – сказала она, – там такое деется! Ох! Я несчастнейшая из ныне живущих женщин! В моем доме толпа призраков, и мертвых тел, и Господь знает чего еще; и никому подобное общество не противно так, как мне. В общем, ты иди, Флора, к донье Антонии, а я пойду куда следует!
Она так спешила, что даже забыла накинуть вуаль перед выходом на улицу, и со всех ног помчалась прямиком в аббатство капуцинов.
Тем временем Флора, удивленная и испуганная поведением Хасинты, вбежала в спальню и нашла Антонию лежащей на кровати, снова в обмороке. Она применила те же средства, что и Хасинта; но ее юная госпожа приходила в себя лишь затем, чтобы начался новый припадок, и служанка не мешкая послала за врачом. В ожидании его прихода она раздела Антонию, удобно уложила на постель и укрыла одеялом.
Не замечая бури, впавшая в панику Хасинта мчалась по улицам без передышки и остановилась лишь у ворот аббатства. Она громко затрезвонила в колокольчик; как только появился привратник, потребовала встречи с настоятелем.
Амброзио в тот час советовался с Матильдой относительно способов доступа к Антонии. Он успел убедиться, что наказание не следует немедленно за преступлением, как его учили монахи-наставники и как до недавнего времени верил он сам. Именно поэтому он позволил себе продолжить охоту на Антонию, угождая вновь разгоревшейся страсти. В тот день монах уже попытался добиться встречи с нею; но Флора отказала ему таким манером, что он понял бесполезность подобных демаршей.