– И это случилось в ту же ночь, когда умерла полковник Грейлок?
– Думаю, да, – ответил Калидарий.
Я еще немного поговорила с отцом Калидарием, давая возможность замедлится своему бешеному сердцебиению, и одновременно стараясь больше узнать об истории храма. Ничто из нашей беседы не имеет непосредственного отношения к настоящим записям, поэтому я опущу ее для краткости. Хотя, глядя на длину этого послания до этого момента, достижение краткости уже вряд ли представляется возможным.
Мое возвращение в поместье Грейлок заняло значительно меньше времени, чем подъем к храму, и когда я добралась, у меня еще остались запасы энергии, на которые я не рассчитывала. Дождь так и не превратился в смывающий все на своем пути ливень, но тучи над головой оставались темными и низкими, словно предвкушая грядущее.
Я добралась до мыса напротив храма и остановилась, чтобы оглянуться на залив.
Странно, но храм отсюда выглядел нетронутым. Наступающая ночь и расстояние сговорились сделать его совершенно нормальным, как будто молния не опустошила его. Вспоминая этот момент, я удивляюсь, как легко мы поддаемся желанию видеть вещи такими, какими хотим их видеть, и как упрямо мы игнорируем реальность, которая становится очевидной только задним числом.
Когда я вошла в вестибюль особняка, Кирано уже ожидал меня с льняным полотенцем.
Материал был чистым и согретым и поначалу казался приветливым, но что-то в его фактуре меня отталкивало, и поднесла к лицу я его через силу. Пока я вытирала руки, по лестнице спустился Гаррет Грейлок.
Увидев меня, он улыбнулся и поинтересовался, как я провела время в Вансен Фоллс.
– В целом, было очень познавательно, – ответила я. – Я отведала замечательных сладостей в заведении Зейрата Ганта, а затем посетила храм за кратером.
– Ах, да, ужасное дело, – сказал он, и меня бросило в дрожь от того, насколько сильно это напомнило сегодняшние слова Ганта. Он рассеяно наклонил голову, откланиваясь.
Я вернула полотенце Кирано и окликнула уже уходящего Грейлока:
– Гаррет?
– Да?
– В поместье есть еще кто-нибудь? Женщина?
Тень пробежала по его лицу, столь быстро, что и сейчас я не уверена, что увидела что-то.
Он качнул головой и одарил меня озадаченной, но совсем не убедительной улыбкой.
– Нет, Терезина, – сказал он. – Здесь только мы.
Я вернулась в свою комнату и заперла за собой дверь. Постель была застелена, а в кувшине на комоде стояла свежая вода. Свежие цветы, ярко-красные огнецветы, гордо стояли в вазе и наполняли воздух пьянящим мускусным ароматом.
Слишком интенсивным на мой вкус, но не неприятным.
Дневная экскурсия утомила меня, хотя и не так сильно, как я ожидала. Холодная сырость мелкого дождя все еще липла ко мне, поэтому я разделась и приняла теплый душ в соседней кабине для умывания, неторопливо вымыв голову и выгнав холод из костей. К тому времени, когда я вышла, помещение заполнилось теплым паром, а зеркало напротив запотело. Солдаты часто говорят о простом удовольствии от теплой еды во время очередного марш-броска, но для меня не было большего счастья, чем теплый душ и ощущение того, что я снова чиста.
Обернувшись полотенцем, я вытерла участок зеркала от конденсата и начала наносить увлажняющий крем на лицо. Через несколько минут я наклонилась к зеркалу. Увиденное меня порадовало. Да, я была уже немолода, но все еще оставалась эффектной женщиной. Время не слишком изменило мои черты и обижаться мне было не на что.
Но... мне показалось, или гусиные лапки в уголках моих глаз стали чуть менее заметны? Кончиками пальцев я провела по линии подбородка. Кожа казалась более упругой, подтянутой и живой. Я провела рукой по волосам, и мои глаза непроизвольно сузились. На семидесятом году жизни мои волосы стремительно превратились из насыщенно каштановых в серебристые.
Сейчас корни волос были окрашены в светло-коричневый цвет. Цвет как в юности.
Хоть я никогда и не была слишком озабочена видимыми последствиями старения, но вид разгладившейся кожи и возвращающегося естественного цвета моих волос был далеко не неприятным. В течение многих лет я проходила только самую легкую омолаживающую терапию; процедуры для поддержания плотности костной ткани, регенерации нервной системы и переливания крови, чтобы противодействовать естественной дегенерации жизненно важных тканей. Но ничего косметического. Я не знала, как такое вообще возможно, но, тем не менее, было ужасно приятно увидеть в отражении эхо молодой женщины, которой я была когда-то. Приятно так, что я едва могу описать.
Я услышала звук закрывающейся двери и мои пустые размышления прервались.
Кто-то был в моей комнате?
Я подошла к двери и прижалась ухом к дереву. Я не слышала ничего, кроме стука дождя по оконному стеклу и скрипов и стонов старого дома, остывающего на вечерней прохладе. Тепло моментально испарилось с моей кожи. Холодный воздух просочился из комнаты, и я задрожала.
Осторожно приоткрыв дверь на несколько сантиметров, я заглянула в щель, ведущую в мою комнату. Краем глаза я увидела, как кружевные занавески на окне кружатся в танце, раздуваемые легким сквозняком от треснувшего окна. Повернув голову и обнаружив, что входная дверь закрыта, я вздохнула с облегчением.
Я понимала, что вела себя глупо, и, распахнув дверь, смело вошла в комнату.
Сначала казалось, что все было в точности так, как я оставила. Но это первоначальное впечатление оказалось обманчивым и вскоре рассеялось.
Влажная туника и нижнее белье, которые я оставила скомканными на полу у кровати, исчезли. На кровати лежала свежая одежда. Но не моя.
Свежевыглаженный мундир полковника Астра Милитарум был выложен с точностью и аккуратностью, которые сделали бы честь офицерскому денщику11. Поношенная боевая куртка темно-зеленого цвета лежала рядом с выцветшей униформой и остроконечной черно-красной фуражкой. Отполированные до зеркального блеска кожаные сапоги стояли рядом, наполовину задвинутые под низко свисающее покрывало.
На антикварном письменном столе напротив кровати стоял поднос с едой. Тарелка с сочным розоватым мясом, яркие овощи и хрустальный графин с чем-то похожим на амасек. Я придерживалась вегетарианства большую часть своей жизни, и блюда, которые до сих пор мне подавал Кирано, соответствовали моим предпочтениям.
Почему же сейчас мне принесли стейк с кровью?
Рядом с графином лежала потертая и потрепанная книга. Она была похожа на что-то, что офицер мог бы носить с собой для записи своих мыслей во время военной кампании. Кожа на корешке потрескалась и истерлась, как будто его много раз загибали назад, а страницы скручивались по углам.
Некогда красная обложка выгорела. Монограмма "М. Р." красовалась на выцветшем золотом листе.
Я взяла книгу и открыла ее на случайной странице.
Это была не монография полковника, как я поначалу надеялась, а что-то вроде личных записей. Я сразу же поняла, на что смотрю: план организации, классификации и упорядочения коллекции книг в библиотеке полковника Грейлок, первая запись в которой была оставлена, по меньшей мере, тридцать лет тому назад. За месяц, проведенный здесь, я готовила точно такие же планы.
Я отодвинула поднос с едой и налила себе из графина. Как я и предполагала, жидкость внутри оказалась амасеком. К тому же прекрасным и с отличной выдержкой. Я пролистала записи и увидела ссылки на многочисленные книги, которые я уже каталогизировала. Но встречались и те, с которыми я еще не сталкивалась, или тома, написанные на языках, которые я не могла прочитать.
Наконец, наступила ночь, и я зажгла настольную лампу.
Изолированная на своем маленьком островке мерцающего и гудящего света я потерялась в запутанном труде неизвестного писателя. Его почерк был выверенным (тон и стиль письма давали мне основания полагать, что автор – мужчина), методология безупречной, а его исключительная преданность делу напоминала мне о моем собственном перфекционизме.
Большая часть дневника была отдана подробному описанию коллекции полковника, хотя наряду со списками книг попадались и случайные заметки автора о самой их природе. Большинство из них были простыми записями о редкости того или иного тома, но встречалось и то, что можно было прочитать как предостережение и даже выговор полковнику за то, что он просто обладал ими. Тон этих пометок варьировался от простых замечаний до комментариев, которые, вероятно, могли заслужить строгий упрек, если бы полковник прочла их.
Видела ли их полковник?
Может быть, поэтому М. Р. больше не был хранителем этой коллекции?
Некоторые из его заметок я хорошо понимала, поскольку, как я уже упоминала, многие книги были сомнительного характера. Примерно на середине журнала я заметила отчетливое изменение в тоне записей, совпавшее с появлением книги или книг, которые не раз фигурировали в заметках М. Р.
Название варьировалось: «Элегия Валгааста», «Плач Валгааста», а также «Теогонии Валгааста». Я не была уверена, отдельные ли это книги или один и тот же том, учитывая, что все они, казалось, прибыли с разных планет, и каждое название, вполне возможно было переводом одних и тех же корневых слов.
Я не встречала ни одну из этих работ. Более того, мне не попадалось даже намека на то, что могло бы означать это название.
Как бы то ни было, книга или книги явно расстроили М. Р. до такой степени, что мне было трудно понять. Дело осложнялось еще и тем, что по мере того, как я продвигалась по записям, становилось ясно, что его разум все сильнее разрушался. Почерк М. Р., аккуратный и ровный в начале, стал рваным и разбегающимся к тому времени, когда я добралась до середины журнала. Мне попадались размазанные кляксы на страницах – перо писателя было слишком обильно смочено в чернилах. Все чаще слова были вычеркнуты. Когда я подобралась к концу, несколько страниц оказались вырваны, а большая часть из того, что написал