Судья:
Нe вижу доводов иных
и тороплюсь к обeду.
Виновный в сонмe дeл лихих,
что скaжeшь нaпослeдок?
Вийон:
Я - Фрaнсуa, чeму нe рaд.
Увы, ждёт смeрть злодeя.
И сколько вeсит этот зaд,
узнaeт скоро шeя.
XVI. В ТУПИКЕ
К утру удaвлeнным висeть,
а ночь - онa однa, кaк смeрть,
а жизнь ужe нa волоскe,
кровь рвёт и мeчeтся в вискe.
Молитвы в мысли нe идут,
когдa тeбя обнимeт жгут.
Рeшёткa - рви eё рукой.
Скрипят пруты - мeтaлл тугой.
Но тaм, зa нeй, судьбa, кaк сон,
а здeсь ты пaдaль для ворон.
XVII. ЭПИЛОГ
Осуждённый уйти нa рaссвeтe,
прeврaщaeтся в зрeньe и слух.
Он один нa бeзлюдной плaнeтe,
отболит, откричит eго дух.
Нe поможeт никто, нe поможeт,
если ты в кaндaлaх до сих пор.
Нe пaлaч, тaк сомнeнья изгложжaт,
ну a точку постaвит топор.
Нeпокорных смиряют в зaгонe,
выбивaя их души из тeл.
Отчeго мы до срокa хороним
клeвeтой, нa кострe, нa крeстe?..
1982
П У Ш К И Н
Глава первая
Далёкая юность лицейской поры,
деревья, дворцы, коридоры.
Но только отбрось круговерть мишуры -
и детство мелькнет за забором.
Теперь невозможно бежать за щенком,
обстреливать галькой кареты,
и ночью бездумно шептать ни о чём,
жить в рифму, не зная об этом.
Далёкое детство… Ты был властелин,
в двенадцать поверженный с трона.
Осталась тоска по раскатам равнин,
Лицею и сказочным кронам.
Глава вторая
В России мало жить стихом,
в России надо быть поэтом,
в своём столетии лихом
иметь бесстрашье слыть отпетым!
С полком гусарским за столом
поднять за волю пенный кубок,
чтобы насмешливым стихом
сражён был царский недоумок!
Какой же страстью обладать
мог, только в жизнь вступивший, Пушкин,
чтобы пошли взахлеб читать
его ноэли на пирушках.
Как он сумел, клинок скрестив
на поединке с высшим светом,
и ссылкой сплетни посрамив,
вернуться из глуши поэтом?
Не каждому дано венец
терновый взять, златой откинув,
и бросить честно: «Я не льстец!»,
и не согнуть пред властью спину.
Глава третья
Прошедшие года, что льды, —
туда нельзя уйти надолго.
Едва заметные следы —
в стогу пропавшая иголка.
И прошлое, что тёмный лес, —
душа в потёмках заплутает.
Шаг в сторону — и ты исчез,
очнулся — за окном светает.
И ничего не решено.
День — неоконченная битва,
а к вечеру в огне окно,
Ночь, как последняя молитва.
Не решено, но всё придёт
от этих бдений, будут страсти!
И пуля — в пулю, мысль — в полёт.
Сойдётся всё, не будет счастья.
Ты только кончишь — пустота.
Я знаю, что случится позже.
Не отрывайся от листа,
который время уничтожит!
Глава четвёртая
Дитя, закутанное в шаль,
на первый бал пришедшее...
Мне, нынешнему, страшно жаль,
что не вернуть прошедшее.
Наталия, Наталия,
прекрасной вашей талией
поэт заворожён, глядит в глаза:
— Скорей скажите, девочка,
о чём сейчас мечтали вы?
Прошу тур вальса мне не отказать!
Кружатся пол и потолок,
мундиры с позументами,
блестят глаза, бессвязен слог,
и щёки жжёт моментами.
Когда влюблён -
поэт смешон,
но предрассудки в сторону!
Вопрос заветный разрешён:
разделим судьбы поровну!
Глава пятая
Не рухнул с белой лошади,
не умер от простуд,
и на Сенатской площади
не ввязывался в бунт.
И тридцать лет с копейками
бесстрашно разменял.
В дворцах брегеты тренькали,
и каждый вечер — бал.
А ночью с Музой нежности,
и планов лет на сто.
Он сам — приличной внешности,
и завтра будет… Стоп!
Ещё остались месяцы,
не перейдён рубеж.
Летят ступеньки лестницы.
Поэт спешит в Манеж.
Глава шестая
Волокиту кружит хмель
или он ушиблен с детства, —
объявляется дуэль,
как единственное средство.
— Стойте, сударь, вы — подлец! —
и перчаткою по морде…
Дело разрешит свинец
у барьера на природе.
И не скажешься больным
нагловатым секундантам,
и не замолить вины:
честь поставлена на карту.
Выстрел с десяти шагов.
Вверх стрелять — уже не дело!
И всегда своих врагов
славно видеть под прицелом.
Лишь одна защита есть,
чтоб мерзавцы не смелели.
Разве выжила бы честь,
если б не было дуэли?
Глава седьмая
Снег глаза ему застил, —
он не видел беды.
Кони, белые мастью,
обрывали узды.
Все приметы сходились:
и Дантес — белокур! —
в час, когда сговорились,
шёл к барьеру не хмур.
И стрелял без опаски
промахнуться, а вдруг? —
точно рок в его маске
шёл в магический круг.
Что поэту приметы,
если рок отыскал?
Он, прильнув к пистолету,
с болью крикнул: «Попал!».
Но судьбу не застрелишь,
как ни целься потом.
Разве только поверишь
в то, что был дураком.
Разве только в прозреньи,
об диван опершись,
на последнем мгновенье
скажешь: «Кончена жизнь!..»
Глава восьмая
На сердце камень лёг,
воспоминанья жгут.
Какая подлость на планете вьюжной!
Любимые приходят
не тогда, когда их ждут,
а после,
так нежданно и ненужно.
Кровь на полозья капала,
свисала вниз рука,
друг плакал, отвернувшись,
безутешно.
А время убегало,
точно Чёрная река,
вдоль берегов
невыносимо снежных.
Зачем ты шёл под пулю?
Зависть долго стерегла,
выкапывая верную могилу.
За полчаса до выстрела
жена б уберегла,
но ждал Ланской,
и некогда ей было.
Глава девятая
Почему обязательно короток век? —
люди, вспыхнув, сгорают, как свечки.
Знать, лекарства — ненужный балласт для аптек,
если множатся чёрные речки?
Почему обязательно надо уйти
от навета, ошибки, от пули?
Если б кто-то додумался с полупути…
Но ещё никого не вернули.
1985 г.
ОДИССЕЙ И ПЕНЕЛОПА
Чей парус взвился над волной?
Хитрюга Одиссей
сегодня кинул дом родной,
супругу и детей.
Махнул рукой жене с борта, -
приеду, как же, жди...
И вдаль на долгие года
и длинные пути.
А вслед ему, молясь богам
за мужа-остолопа,
смотрела как он убегал
супруга Пенелопа.
А волны ненавидят борт
любого корабля,
и скоро станет мифом порт,
и вообще Земля.
Валы, как бешеные псы,
взревут: "Мы всё сметём!",
потащит ветер, сукин сын,
неведомым путём.
А где-то там, богам молясь
за мужа-остолопа,
пускала голубей на связь
бедняжка Пенелопа.
А вот и Троя. Там уже
не нужен Одиссей.
Он обойдён был в дележе
и изгнан, как плебей.
Его, за хитрости кляня,
загнали на корабль.
- Бери троянского коня
и дуй на все ветра!
А вдалеке, богам молясь
за мужа-остолопа,
почтовых голубей на связь
пускала Пенелопа.
А на Олимпе в пору ту,
в отделе адресов
губила жизнь и красоту
гражданка Каллипсо.
Решив, что Одиссей - мечта
для женщины земной,
она сказала: - Ерунда,
он завтра будет мой!
А чтобы не было проблем,
то на пути возврата
Каллипсо возвела гарем
и остров для разврата.
Вот и бродяга Одиссей
с оравою воров.
Он зол, как тысяча чертей, —
ему не до пиров.
Но вин потоки полились,
жаркого слышен шум.
Друзья до свинства напились
и потеряли ум.
А где-то там, богам молясь
за мужа-остолопа,
напрасно голубей на связь
пускала Пенелопа!
Семь лет, как день, ушли во тьму,
но есть всему предел:
она наскучила ему
и он ей надоел.
Что я забыл здесь, не пойму? —
сказал он раз, вспылив.
Она ответила ему:
— Катись, покамест жив!
Вот остров тает за бортом,
друзья пришли в себя,
а впереди родимый дом,
где, может, ждут тебя…
Хоть соль проела паруса,
пресны матросам дни,
вверх-вниз летят, как на весах,
на все моря одни.
Уж в бочке сыр утратил сорт,
испортилась вода.
Вдруг снова остров, что за черт? -
виднеются стада.
Болит от голода живот,
а там - барашки с ферм.
Но кто бы знал, что там живёт
приятель Полифем?
Ну, только мяса нажрались,
циклоп матроса - хап!