что я не был ни тем, ни другим,
и любил эту Землю и небо,
и ушёл, как родился — нагим.
Будет счастлив спасенный Варавва,
успокоится Понтий Пилат,
откричится скандальная слава,
позабудут, кто был виноват.
Но из пепла, столетьями позже,
дайте встать, воскресите, чтоб жил
человеком с обветренной кожей,
с кровью правды в сплетениях жил.
1986
ИГЛА КОЩЕЯ
В одной стране, в какой — не помню точно,
но помню, что правителем — Кощей,
был здравый смысл распят и опорочен,
и масса возмутительных вещей.
Замученная жизнью ворож`ея,
налогами и сказочным трудом,
открыла тайну, что игла Кощея
лежит в ларце, ларец — на дубе том.
Раскрытье тайн влечёт свои издержки, —
метнулся злобный гений из дворца,
спалил избу, развеял головешки,
а ножки приберёг для холодца.
Виновницу саму госпреступленья
найти — уже надежды никакой,
вороже`я сменила ударенье
и обернулась Бабою Ягой.
Глумится нечисть, сёла разоряет,
вся нелюдь ополчилась на людей,
тишком в стране царевичи шныряют,
трясут дубы, давясь от желудей.
Оплакали друзей моих на тризне, —
отважных, правде преданных, сердец.
Полно дубов растёт вокруг в Отчизне,
вот только угадать бы, где ларец!
1987
ДВА ПОЭТА
Российская немощь
жива исключеньем,
глазам не поверишь
за суетным чтеньем:
в случайном журнальном,
но верном соседстве
Борис Чичибабин
и Герман Плисецкий.
На острове строчек
и в рифму и в прозу,
они, среди прочих,
не выбрали позу.
Один — отсидевший
в стенах соловецких,
другой — уцелевший
в парадах советских.
Один из них старше,
другой помоложе,
но горькая чаша
им выпита тоже.
Из тех, кто креститься
умеет едва ли,
им много простится
за то, что не лгали.
Писали, как жили,
созвучно дыханью,
хором не нажили,
не снюхались с дрянью.
Биенье их мыслей
всех вывертов стоит.
Из всех, кто здесь тиснут,
их, может быть, двое.
Их встреча — мгновенье,
лишь шаг до погоста,
удел их — забвенье
в бeздарном потомстве.
Парят два поэта,
рифмуя над бездной,
на лучике света
эпохи железной.
1987
СВЯЗАННЫЙ ПАМЯТНИК
При жизни не могли —
связали после смерти,
хвалою оплели
и, как игрушкой, вертят.
На дерзкие слова —
продажный комментарий.
И слышится едва
протест в его гитаре.
Он не был лжив, как вы,
подчистившие строки,
неправедной молвы
паршивые сороки!
Размыто по стране
в пластинках и буклетах
по выгодной цене
отчаянье поэта.
За гробом шла толпа,
неся, как Спаса в силе.
Теперь он у столба,
привязанный к могиле.
1988
1989 год
________________
МОНОЛОГ СОВРЕМЕННИКА
Мне объявили, что мир воскрес,
что правде скостили срок.
Не верю! Учили, что нет чудес,
и я затвердил урок.
Я вздрагиваю от звона ключа,
боюсь крамольных идей.
Я знаю, что если где-то молчат,
то где-то пытают людей.
Я верю в гибель хороших чувств
и сказкам наоборот.
Когда я взятку даю врачу,
то знаю, что он берёт.
Когда мне скажут: «Убит поэт!», —
отвечу: «Убийцы — мы».
И что гекереновский нам сюжет,
когда здесь исчадья тьмы?
Я знаю, что каждый друг другу — волк,
предатель, подлец и гад.
Живу, как учили, не лезет в толк:
о чём они говорят?
1989
ПИСЬМО ОТ НОЧНОГО СТОРОЖА КАШПИРОВСКОМУ
Слышь, Анатоль Михайлович,
к вам пишет пациент!
Вот вы там всё захапали
к себе в один момент.
Всё лечите гипнозами,
втираете очки,
смеётеся над позами:
«Крутитесь, дурачки!»
Долбите нам Есенина,
Кольцова и т. д.,
и следом объяснения
о пользе и вреде.
Ну, как приворожённые
все женщины от вас.
Особо разведённые
шустрят на ваш сеанс.
Искусство это временно,
ненужное векам.
Что б, вместо баб беременных,
дать силы мужикам?
К вам деньги так и сыплются,
вам слава и почёт,
а мне и днём не выспаться,
и в ночь идти на пост.
Вот дали установку вы,
что подтвердит Кобзон,
как честно, не уловками,
он вами исцелён.
Я разом в телик зенками
упёрся, как дебил.
«Вдруг сказка — быль?» — кумекаю.
Кобзон не подтвердил.
Теперь скучаю сутками,
валяюсь на боку.
Разочарован жутко я.
Свободу — Чумаку!
1989
РОМАНС О НАПОЛЕОНЕ
Не сеял лён Наполеон, —
он города и пирамиды брал без боя.
Когда вы шли под стол пешком,
уже история запомнила героя.
Хоть ростом мал —
умом высок,
он горло рвал
за свой кусок.
Он не был хам,
не хуже всех,
и среди дам
имел успех.
Теперь гадай: с чего бы вдруг
в Россию ухнул он со славой и войсками?
Зачем он выбрал север, а не юг,
и не запасся для согрева коньяками?
— Как там Даву?
— Жуёт траву.
— Как там Мюрат?
— Себе не рад.
— Держись, Даву,
вернём Москву!
Крепись, Мюрат,
и жди наград!
Окончен путь его земной,
седеет армия усатых гренадеров,
но встанет за него стеной,
когда воскреснет он нечаянно, к примеру.
Тогда труби,
горнист, в поход!
Тогда враги
пойдут в расход.
Коврами выстелив поля,
быстрей закружится Земля...
ВО ВРЕМЕНИ УЖЕ НЕ АТОМ...
И.Бродскому
Во времени уже не атом,
а мир, который не взорвать,
жил тайный вождь семидесятых, —
неведомая нам тетрадь.
Он знал причины и истоки,
и там, где мы теряем след,
прокладывал он одиноко
свой путь в глубинах зим и лет.
Казалось: не уйти из круга,
так обозначено в судьбе...
Друзья стучали друг на друга,
чтоб стать усмешкой КГБ.
Он, презирая тех и этих,
не покидал своих вершин,
один, как перст, на белом свете,
и правый тем, что он один.
Уже душа была на нитях.
Едва осилив этот путь,
он не сказал: «Я — ваш учитель!»,
когда другие били в грудь.
Жил, и не стал душой бумажной,
не сдался в смутные года,
но сердце хрустнуло однажды
от ерунды, но так всегда...
1989
1993
_______________
«РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ»
Проснулись утром: вот запой,
аж руки скачут!
Не уважаешь? Бог с тобой!
Нельзя ж иначе!
Степан охнарики собрал,
Санёк бутылки,
Петруха бегал – их сдавал
стервозе Милке.
Опять поели кое-как,
запили водкой,
решили: это всё не так,
а надо вот как!
Раз Горбачёв – паршивый кот,
а Ельцин – сука,
пускай их парочка дерёт
друг дружку в муках.
Народ прикажет им: "Катись,
шпана, отсюда!"
Да только, вот, должон найтись,
чтоб не иуда.
Тянули жребий: Петьке – крест.
Запей обиды!
Давай, Петро, свинья не съест,
а Бог не выдаст!
Ментов – к ногтю, охрану снять,
всех амнистируй,
интеллигенцию сослать,
солдат кастрируй.
Дружкам – вина цистерны с три,
на первый случай.
Начальников в тюрьме запри
И там замучай.
А мы пойдём по городам
и дальним весям,
назло ОМОНу и ментам,
с весёлой песней!
С утра проснулись – ни глотка
и трёшник сдачи,
и морда, точно у хорька,
и руки скачут.
1993
1994
___________________
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО АНДРЕЮ ВОЗНЕСЕНСКОМУ
Мечтатель живёт под Москвою,
вкушая батон с колбасою,
он страждет в тиши о собратьях
и тянет из рюмочки «кьянти».
Он верит, что этой России
пророки нужны и мессии,
варьируя рифму для песен:
«Россия воскресе...».
Андрей Вознесенский, вы спите?
Куда вы ушли от событий?
На месте, где выросла плесень,
Россия воскресе?
Где кровь проливают народа —
свобода?
Икру умыкают и женщин,
нас с каждой минутою меньше,
и люди забыли про небо,
и просят не зрелищ, а хлеба.
Где номенклатурная сволочь
питает фашистов и морочь,
творит пред иконой знаменье
рукой зарубившею Меня,
в стране воровства и бесчестья
какая Россия воскреснет?
Когда в депутатов стреляли,
вы спали?
Спасайтесь, умеете если.
Россия воскресе?
Когда этот край станет глушью,
Россия останется в душах.
Склонится Господь над Россией:
— Земля, что молилась мне, ты ли?
1994
1995
___________________