Брайтон – это уголок Родины.
Но больше всего эмигрантам хочется побывать на настоящей Родине. Хочется показать своим прошлым друзьям, какими они стали. Чтобы все увидели их машины – длинные-предлинные, времен тех фильмов, которые по нескольку раз смотрели в юности.
Чтобы все увидели их серьги, золотые-презолотые.
«…Ведь тебе теперь, любимый мой, лететь с одним крылом…»
Эмигрант – это человек с одним крылом. Огромным, размашистым, но одним.
Поэтому они и любят эту песню. Под нее они чувствуют свою роскошную неполноценность, богатое несовершенство, веселье несостоявшегося счастья…
Наши эмигранты в Америке напоминают ребенка, выросшего без отца при богатой фарцующей маме.
Герка тоже наш человек…
– К сожалению, Мишка, я не могу сегодня придти к тебе на концерт. Я еще здесь плохо знаю тюремщиков…
Герка потерял оба крыла, но сохранил главное – чувство настырного советского оптимизма.
– Ничего страшного… Подумаешь, сто лет! Мне обещали, если буду хорошо себя вести, скостить срок лет на пять, а то и на десять!
Я слышу в трубке, как его торопят.
– Мне пора, – говорит он. – Обедать зовут. У меня здесь особая кухня. Ко мне с уважением относятся.
Я понимаю, что, как и в детстве, он врет. Это его хромосомный набор. Наверняка он звонит из служебного помещения.
Я напоминаю, как он привел ко мне для извинения тех, кто меня побил. Голос Герки сникает. Он вспомнил Ригу. А может быть, и накопленные на побег отца деньги. И хоть говорят, что в Америке тюрьмы комфортабельнее наших санаториев четвертого управления… Все же это тюрьма. А доллары не фантики!
P.S. Месяц назад я узнал, что Герку освободили. Как это произошло, никто не мог мне объяснить. Видимо, тут тоже «сыграл» хромосомный набор…
Благодарность
Уважаемый товарищ Генеральный секретарь!
Пишут Вам благодарные жители города, в котором Вы побывали недавно с деловым визитом. Правда Вы только за три дня сообщили нашим городским властям о том, что приезжаете, но даже за эти три дня они успели сделать больше, чем за все годы Советской власти.
Во-первых, все улицы к Вашему приезду были освещены, заасфальтированы, озеленены… В ночь перед вашим приездом было вырыто 356 подземных переходов. В магазинах появились продукты, которые, мы думали, давно уже занесены в Красную книгу. Вплоть до консервов, которые мы в последний раз видели лет 12 назад, когда неподалеку от нашего города, в нейтральных водах затонул рефрижератор, который вез эти консервы голодающим Африки.
В-третьих, строителями был достроен, наконец, мост, о торжественной сдаче которого рапортовали еще в прошлой пятилетке, и который, когда грянул оркестр и комиссия обрезала ленточку, осел и отчалил от берега вместе с комиссией.
Наконец, дорогу из аэропорта комсомольские работники пропылесосили собственными пылесосами. А профсоюзные подмели лес в окрестностях этой дороги покрасили в свежий зеленый цвет листа на всех деревьях и помыли югославским шампунем все памятники в городе. Причем памятник Менделееву был отмыт настолько что оказался памятником Ломоносову.
Более того, боясь Вашего гнева, многие руководители сдали государству свои личные дачи. В некоторых из них открылись за эти дни ясли и детские сады. Их так не хватало всегда нашему городу. А дача управляющего делами горкома была переоборудована под новое здание аэровокзала. А грядка из-под огурцов на его огороде забетонирована под взлетную полосу для ИЛ-86.
Встряхнулись и изменились в лучшую сторону и остальные наши руководители. Поскольку все знают, что прежде всего в руководителе Вы цените его личное мнение, наши руководители три дня заседали, вырабатывая личное мнение каждого в горкоме. И утверждали его потом на обкоме.
Все также знают, насколько хорошо Вы разбираетесь в животноводстве. Поэтому был собран консилиум из научных работников по вопросу «Сколько дойных сосков у коровы». Оказалось четыре, а не пять, на которые давался план ранее – с тех пор, как пролетариат был послан в деревню проводить коллективизацию.
Конечно не обошлось без перегибов. Например, в ночь перед Вашим приездом были зачем-то проведены учения по гражданской обороне. Однако, поскольку сигнал тревоги испортился, а все противогазы, оказалось, работают только на выдох, на вдох их надо каждый раз снимать, то в три часа ночи, после истошного крика начальника гражданской обороны города: «Внимание, ядреный взрыв! Ложись!» – все выбежали из домов и попадали на землю, тщательно прикрыв лица от излучения ладонями и застегнувшись плотненько на все пуговицы от радиации. В результате чего половина населения на следующий день опоздала на работу в ожидании отбоя.
Еще была выпущена подарочная книга о нашем городе с четырьмя фотографиями новостроек нашего города, а точнее – единственного нового дома, снятого с четырех сторон. А вдоль пути Вашего следования всё время перевозился один и тот же ларек с овощами.
Наконец прошел слух, что во всех городах Вы любите посещать музеи и смотреть, как они содержатся. Тут же, по приказу заведующего отделом культуры, который занял этот пост сразу после окончания ПТУ при кирпичном заводе, был снесен экскаватором старый ветхий домик, в котором жил Антон Павлович Чехов, а на его месте построен новый дом, в котором он жил. А в скверике перед музеем был поставлен памятник Антону Павловичу, который сидит на скамейке и с одобрением в глазах читает Ваш доклад на последнем пленуме.
Но мы за эти перегибы на наших руководителей не обижаемся. Мы же понимаем, как им нелегко сейчас. Вы им сказали – надо быть личностями, а инструкций и памяток, как ими стать, не дали. Сказали, надо перестроится, а сроков не дали. И они никак не могут понять, когда им докладывать Вам о том, что они перестроились досрочно. Более того... Вы все время говорите, что надо идти вперед, а где вперед не объясняете. А сами они это не знают. Поймите это. У нас ведь в городе всегда так было. Те, у кого были способности к искусству, те пошли работать в искусство. У кого к науке в науку. У кого к производству – в производстве... А те, кто в молодости ленился и у кого никаких способностей так и не появилось, пошли работать в комсомол и в профсоюз, стали руководить теми, у кого эти способности были, пока они у них тоже не исчезли, благодаря их руководству.
Одним словом, спасибо Вам за Ваш визит. Наш город стал красивым, зеленым, благоустроенным! В соседние колхозы стали летать самолёты. И была, наконец, восстановлена телефонная связь с другими городами, которую немцы обрезали при отступлении.
Конечно, после того, как Вы уехали, из наших магазинов снова исчезли все продукты. Но за то время, что Вы у нас были, мы набрали их на три года вперед. Поэтому очень просим Вас, через три года – приезжайте к нам еще! Уже облупится краска на наших домах, загрязнятся памятники, снова отчалит от берега мост, народятся новые дети, которым понадобятся новые ясли. Конечно мы понимаем, что Вы очень заняты. У Вас еще много таких городов, как наш. Они все к Вам в очереди стоят. Поэтому если не сможете приехать, то хотя бы сообщите нашим властям, что приезжаете. И тогда они вынуждены будут снова сделать что-то и для народа.
Уважаемый товарищ Генеральный секретарь! Очень просим Вас, если не трудно, пускай кто-нибудь из Ваших людей перед Вашим приездом пустит слух, что Вы очень любите ходить по домам и проверять, есть ли горячая вода.
Очень хочется помыться!
Не понимаю!
Должен сознаться, что чем старше я становлюсь, тем больше не понимаю.
Например, я не понимаю, как люди ездят в пассажирских фирменных поездах, если за одиннадцать дней билеты на них не продаются ни в одной кассе, а за десять дней все билеты в этих кассах уже проданы?
Еще я не понимаю, куда мы денем всю обувь, которую выпустили?
Не понимаю, почему после сокращения штатов количество работников в учреждениях все увеличивается?
Я не понимаю – еще хоть в одной стране женщины жалуются одновременно, что нет продуктов и что они не могут похудеть?
А когда я смотрю на подрастающее поколение, я не понимаю, сколько же стариков в двадцать первом веке будут говорить своим внукам: "Вот когда мы были молодыми, мы пели приличные песни, «хеви металл».
Еще я не понимаю многих наших названий. Например, что это за название у конфет – «Радий»? Или торт «Отелло»?! А пряники «Комсомольские»? Их что, можно разгрызть только в комсомольском возрасте? И я не понимаю, какой запах должен быть у одеколона «Спортклуб»?
Но это далеко не все, что я не понимаю. Иногда я не понимаю такого, о чем вообще лучше говорить шепотом.
Например, я не понимаю, почему у нас гегемоном считается пролетариат, в то время, как у нас гегемон – сфера обслуживания. Причем чем дальше, тем гегемонистей.
И я не понимаю, почему мы все должны перестраиваться. Те, кто работал плохо, я понимаю, должен работать хорошо. А кто работал хорошо? Должен теперь работать плохо?
И я никак не могу понять, почему у нас всегда народ страдает от тех постановлений, которые издаются ради него? А те, против которых эти постановления направлены, живут еще лучше?
Кстати, я не понимаю, можно в наше время говорить то, что я говорю, или нет? Я вообще не понимаю, кто-нибудь понимает, что можно в наше время говорить, а что нельзя?
Я искренне хотел понять, начал смотреть телевизор, слушать по нему речи местных руководителей, но тоже ничего не понял, потому что они через слово говорят: «так сказать», «в общем-то» и «где-то». А я не понимаю, что значит: «так сказать, социализм», «в общем-то перестройка» и «где-то гласность»… Я понимаю, что где-то она есть, но где?
Еще я не понял, как руководителями на местах могут работать люди, которые неграмо