Хорошее настроение мгновенно сдуло, как порывом ледяного ветра. Образы, обрывки воспоминаний, которые он так хотел стереть из памяти, нахлынули снова: ночной лес, липкая мерзлая хвоя под ногами, красная туфля в его руке… нет!
Он тряхнул головой и сухо резюмировал:
– Значит, ни одно дело об исчезновении нам не подходит.
– А что если расспросить мадам Дюпон? – не унимался Матье. – Или месье Класа? Вдруг какая-то женщина в те годы… ну, как Одри…
Очень хотелось метнуть в Матье чем-нибудь тяжелым. Например, этой самой его драгоценной доской. Но Марк только с усилием выдохнул, подумав, что не хочет пугать свою криминалистку.
– Расспроси. Заодно займешься ее сараем. И отпечатками с бульдозера. Всем все ясно?
Все занимались делами, в участке ощущались флюиды сосредоточенной работы. Марк понял, что совсем погряз в бесконечных бумагах, когда, потянувшись, чтобы размять затекшие мышцы, взглянул на настенные часы: пора было обедать.
Он как раз взял куртку и проверил ключи от машины, и тут в кабинет заглянул Матье – принес фото найденного ножа для доски. Марк велел ему сводить Янссенс на обед, сказал, что вернется позже, и ушел.
Вместо своего обеда он предполагал заняться другим делом.
К счастью, Мелати была на месте – в ларьке с картошкой и кофе. Он постучал в окошко, и она, вытирая руки о фартук, тут же ему открыла.
– Привет, – кивнула она.
– Привет. Мне как обычно. Сделаешь?
Пока она возилась с картошкой, Марк огляделся. Да, отсюда было хорошо видно ту точку, с которой, очевидно, велась съемка. Машину он в тот раз припарковал слева, чуть в стороне, а фотограф находился справа. Вопрос, помнит ли Мелати хоть что-то, впрочем… никакой другой зацепки все равно не было. Если не выйдет с ней, придется пойти по соседним домам, искать хоть кого-то, кто что-то видел.
Мелати наконец поставила перед ним лоток с картошкой, политой майонезом. Марк взял крошечную пластиковую вилочку, наколол несколько долек и начал есть, не отходя от окошка.
– В понедельник, когда я покупал две порции картошки с собой, ты ничего странного не заметила?
Мелати задумалась.
– Кого-нибудь… с фотоаппаратом? – продолжил Марк.
– Точно! Я как раз удивилась, кого сюда принесло. Не иначе как снимал для проекта «Депрессивная бельгийская глубинка». Или местечко для мрачного сериала подбирал.
– Это был мужчина?
– М-м-м… не то чтобы я хорошо разглядела. Да, кажется, мужчина. Снимал из машины. Объектив такой здоровенный мелькнул. Профессиональный как будто. Хотя я в этом мало понимаю. И сразу скажу, что номеров я не видела.
– А где стояла машина?
– Справа, вон там. Наполовину за кустом. Потом меня отвлекли, заказ большой был, отвернулась, – а ее уже нет.
– Цвет? Модель?
– Серебристая… вроде. Даже не знаю. Модель… так-то я в них не разбираюсь. Ну, такая… машина, каких много.
– Хэтчбек или седан? Может, универсал?
– Ой, спроси что полегче, – фыркнула Мелати.
– Тип кузова. Он вот такой, – Марк начертил вилкой по майонезу в уже почти пустом лотке из-под картошки, – такой или такой?
– Скорее, такой, – задумчиво протянула она, показывая на хэтчбек.
– Спасибо, Мелати.
Марк кинул последнюю дольку в рот, взял кофе в бумажном стаканчике и шагнул в сторону машины.
– Не за что. А правду говорят, что…
Он обернулся и покачал головой:
– Нет, это не Пати. Извини.
Мелати кивнула.
– Я тебе скажу, если увижу этого… с фотоаппаратом еще раз.
Ну что ж, серебристый хэтчбек – уже что-то. Даже в их дыре была пара мест с камерами наружного наблюдения. Банк, мэрия… И, учитывая размеры городка, существовал шанс, что машина проедет мимо одной из камер. Или мимо дома мадам Дюпон.
Глотнув кофе, Марк завел мотор. Солнце ушло за набежавшие тучи так же внезапно и без предупреждения, как вышло утром. Сразу стало сумрачно и тоскливо. Чтобы развеять гнетущую тишину в машине, он включил радио.
Oh Ariadne, I am coming, I just need to work this maze inside my head
I came here like you asked, I`ve killed the beast, that part of me is dead[6].
Марк усмехнулся. Да, выйти из лабиринта в собственной голове… Как знакомо. Только вот он отлично знал, что это невозможно. Сколько раз он пытался разобраться, сколько раз надеялся, что если приложить усилия, то можно все изменить.
Нельзя. Получается лишь бродить среди стен, то и дело утыкаясь в тупики, не имея даже примерной карты, особенно когда не можешь рассчитывать на собственную память, когда не знаешь, что случилось с тобой на самом деле, а что просто выдумал твой больной разум. Убить монстра, убить часть себя – наверное, для этого надо быть героем. А Марк им не был. Да и кого он назначил бы монстром в этом лабиринте? Жана, который сначала выжал его как лимон, эксплуатируя то, что с придыханием называл даром, а потом… потом… когда Марк сломался, просто… выкинул? Нет, скорее отправил в семейный гараж со всяким хламом, как безнадежно испорченную машину, которая уже не работает, но которую жалко выкидывать по сентиментальным соображениям. Дорого как память, да.
Или все дело в том, что чудовищем, вокруг которого вырос лабиринт, был он сам, Марк Деккер, и его ненормальность, жившая в нем с самого начала, даже тогда, когда еще получалось все держать под контролем.
Oh Ariadne, I was coming, but I failed you in this labyrinth of my past[7]
Вот она, вечная актуальность древних мифов. Начнешь размышлять, прикладывать к себе – и не можешь остановиться. Ариадна. Красивый образ, трогательная история о девушке, которая протягивает нить герою. Смешно верить, что это возможно в реальности. В его реальности – так точно нет. Откуда может появиться такой человек, женщина настолько храбрая, чтобы не сбежать в ужасе, увидев то, что ей откроется? Если даже самые родные люди не могли этого выносить? Да даже он сам боялся заглядывать в свой лабиринт и нащупать правду.
В отношениях все ищут выгоды для себя, никому не хочется возиться с чужими проблемами. А те, кто самоотверженно кидаются спасать погибающего, обычно думают не о погибающем, а о том, чтобы красиво смотреться со стороны. О, такое Марк тоже проходил, и не раз. Он идеально подходил для роли чудовища в клетке, к которому проявляют жалость и так выигрышно выглядят рядом в образе спасителя. Бросить или пристрелить не гуманно, поэтому его станут держать под контролем, наденут ошейник, приставят охранника, будут кормить по часам. Например, старый друг Анри, вечно страдающий оттого, что не он родился у Жанны Морелль. О, с каким рвением он всегда вызывался заботиться о сумасшедшем Марке! Скорбно сидеть с его матерью и дядей, принимать горячее участие в его делах, будто таким образом мог стать частью знаменитой семьи.
Ариадна… нет, никакая Ариадна не станет рисковать жизнью ради него самого. Никакая Ариадна не разглядит в чудовище человека, если сам он его в себе почти не видел. Никакая Ариадна к нему не придет, и он так и будет бесконечно бродить в темноте, пожираемый ненавистью, сомнениями в собственной нормальности, без памяти, без надежды…
Он переключил радио на другую волну: какие-то новости, бодрый голос ведущего.
«Да ты поэт, Марк Деккер, – фыркнул он. – Такой же хреновый, как в четырнадцать лет, все те же завывания про тьму, одиночество и смерть. Уймись уже, хватит страдать, займись делом».
Только вот образ девушки с красной нитью в протянутой руке почему-то никак не желал уходить.
– Ну, есть что-то новое?
Алис была готова к вторжению. После обеда она просидела в своей подсобке до вечера, и, судя по звукам в коридоре, Деккер тоже, вернувшись в свой кабинет, никуда не выходил. Теперь же громыхающие шаги приближались, и Алис уже знала, что сейчас он распахнет дверь.
– Да. – Она указала на лобковые кости лежащего перед ней скелета. – Эта женщина рожала, симфиз сильно разошелся, возможно, у нее был крупный плод и тяжелые роды. И произошли они незадолго до смерти.
– Это сужает круг поисков, – кивнул Деккер и подошел ближе, наклонившись над ней и рассматривая разложенные на столе кости.
Кофе, сигареты и ветивер… опять пропахнут волосы и невозможно будет уснуть. Алис тряхнула головой, пытаясь не думать об этом запахе.
– Причина смерти? – спросил Деккер.
– Сложно сказать. Я не нашла никаких повреждений, которые могли бы быть нанесены ножом. Но скелет… не полный. По-видимому, когда произошел сдвиг почвы, отнесло в сторону не только череп, но и, в частности, некоторые мелкие кости горла, например, подъязычную. Пястные кости тоже отсутствуют. Так нередко случается, если по тем или иным причинам был нарушен анатомический порядок. Если учесть, что часть костей оказалась на поверхности, нам очень повезло с сохранностью…
– Но отсутствующие кости еще могут лежать где-то недалеко? – уточнил Деккер.
– Теоретически да. Хотя я оцениваю шансы их найти как низкие.
– Съездим завтра с утра, – безапелляционно заявил он. – Я за вами заеду пораньше. – Он вдруг запнулся. – Черт, завтра же суббота! Вы едете домой на выходные?
– Я никуда не еду на выходные, – отозвалась Алис.
– Отлично. Тогда оформим внеурочные часы. На сегодня закончили?
Она накрыла скелет пленкой и встала из-за стола.
– Со скелетом закончила. Но как раз собиралась заняться вашим конвертом.
Взгляд у него вспыхнул. Деккер явно не ожидал, что она пожертвует свободным вечером ради его личного дела.
– Отлично. Тогда… сначала кофе?
О? Теперь, значит, инспектор вспомнил о прелюдиях? Алис вспыхнула от досады. И на себя – за эти мысли, и на него – потому что он вел себя снова не как мудак. Но и в самом деле сейчас, после целого дня работы, ей хотелось расслабиться с чашкой кофе.