И она тоже горела – о, Марк это отлично чувствовал! – ее возбуждала перспектива участвовать вместе с ним в расследовании. Прекрасно.
В машине Янссенс пристегнулась так поспешно, что шарф попал в замок ремня безопасности, бахрома запуталась.
– Черт! – Она сразу заволновалась, пытаясь высвободиться, как птичка, застрявшая в силках.
– Погодите, не дергайте так сильно. – Марк осторожно потянул защелку из замка. – Вот… готово.
Он высвободил ткань, выдернул из замка оторвавшуюся от шарфа красную нитку бахромы и почему-то бездумно сунул в карман, пока девчонка снова пристегивалась.
Затормозив недалеко от дома Боумана, чтобы машину не было видно из окон, Марк обернулся:
– Сидите пока тут, хорошо? Я вас позову.
Янссенс кивнула.
На всякий случай оставив ключи в замке зажигания, Марк вышел. Машина Матье была припаркована неподалеку. Пара шагов и…
Он замер, чувствуя, как холодеют руки. Внутри никого не было. Пусто.
«Твою мать! Ведь сказал ему ничего не предпринимать!..»
Марк рванул к дому Боумана, на ходу вытаскивая пистолет, уже чувствуя, как звенит и меняется пространство. Притормозил у задней двери, где болталась отклеенная лента с печатью. Наверняка Матье, чтоб тебя!
Надев на левую руку перчатку, Марк осторожно нажал на ручку. Открыто. Внутри уже было совсем темно, тусклый вечерний свет еле пробивался сквозь окна с прикрытыми жалюзи. Он прислушался. Тишина. Начал быстро обходить комнаты одну за другой, держа пистолет наготове. Чисто. И здесь. И…
Себастьян лежал на полу в гостиной, и темное пятно вокруг его головы напоминало странный черный нимб.
Огонь.
Вспыхнувший тут же и словно разделивший его пополам. То неживое, что умело двигаться на автомате, шагнуло вперед, к распростертому телу, механически делая все, что необходимо, а он, он сам, Марк Деккер – живой, настоящий – давился черным дымом, обжигающим легкие, и не мог вдохнуть.
Падал, исчезал во тьме, как рассыпающийся пепел. Растворялся. Умирал. Не было ничего, за что можно было бы держаться, остановиться, перестать дробиться на осколки; уши заложило, перед глазами все плыло, только отчаянно колотилось сердце, и он не мог ничего сделать.
Не мог дышать.
Вдох, вдох, вдох!..
Он сам не понял, как это произошло. Но свободная от пистолета и скользнувшая в карман рука вдруг нащупала тонкую шелковистую нить. Марк почувствовал, что с силой наматывает ее на палец – до боли, до рези втискивая в кожу прямо через тонкий латекс так и не снятой перчатки, – и, глянув на свою руку, увидел красную нитку от шарфа Янссенс.
Девчонка.
Он судорожно втянул ртом воздух, и легкие как будто раскрылись, и огонь вдруг перестал пылать. Исчез черный удушливый дым. Он снова стал собой – Марком Деккером, склонившимся над потерявшим сознание Матье. Очевидно, Себастьяна огрели бутылкой по голове, кровь смешалась с красным вином, и поэтому казалось, что ее натекла целая лужа.
Трогать нельзя. Он помнил правила оказания первой помощи. Надо проверить дыхательные пути. Остановить кровь. Позвонить в скорую. Он сделал все на автомате – дыхание Матье было в норме, кровь уже не шла – и вытащил телефон, чтобы вызвать врача.
Потом еще раз прошел по дому, убедился, что везде чисто, и набрал номер Янссенс.
– На Матье напали, – сообщил Марк, встретив ее у входа. – Ударили по голове бутылкой. Он без сознания.
Она кивнула и протянула ключи от машины.
– Я закрыла. Надо, наверное… оказать первую помощь?
Марк взял ключи, на мгновение коснувшись ее пальцев.
– Я посмотрел. Скорую вызвал. Двигать его все равно нельзя. Осмотрите тут все. Тщательно.
Янссенс вздохнула и принялась натягивать свой костюм, а потом дала Марку вторую перчатку.
– Наденьте. И включите свет.
Он щелкнул выключателем и только сейчас заметил явные следы обыска. Отойдя в сторону, наблюдал, как девчонка, раскрыв чемоданчик, расставляет маркеры, фотографирует и собирает улики в пакеты. Красная нить все так же была намотана на палец, и Марк, осторожно ее сняв, убрал в карман.
– Вы наступали на пятно? – нахмурившись, спросила Янссенс.
– Разумеется нет! – возмутился он.
– Отлично. Значит, это был преступник. Отпечаток, правда, сильно смазан, но…
– Но что?
– Но это значит, что на его или на ее подошвы попала кровь. Даже если их помыть, все равно останутся следы. И они будут видны в ультрафиолетовом свете!
Девчонка посмотрела на него снизу вверх, с азартом и возбуждением, как будто Марк и в самом деле был ее другом-напарником, вместе с которым она напала на горячий след. И он неожиданно почувствовал себя… окончательно вернувшимся. Прежним. Тем, кем когда-то был.
Он знал, что это лишь короткая передышка, что тьма никуда не делась, а прошлое не изгладилось и не исчезло, но…
Может быть, именно так ощущалась надежда.
Маленькая квартира Себастьяна ожидаемо напоминала оранжерею: кактусы самых разных форм и видов занимали все свободное место. Но здесь было уютно, может быть, потому что он явно свои растения любил и умел за ними ухаживать. Алис устроилась за небольшой барной стойкой, которая, судя по всему, заменяла Себастьяну и стол, и кухонный остров, и ждала, пока Деккер уложит бедного мученика в постель.
В больнице сказали, что все не так уж плохо: легкая травма головы, показан покой и сон. А еще необходимо наблюдение – нельзя было оставлять его на ночь одного. Себастьяну вкололи обезболивающее, и Алис вместе с инспектором повезли его домой.
– Чай и кофе… в шкафу… – раздался слабый голос из спальни. – Пиво в холодильнике… а поесть…
– Сам разберусь, спи давай, – буркнул Деккер, выходя на кухню.
Алис смотрела, как он по-хозяйски открыл холодильник, достал две бутылки пива и пачку биттербаллен.[9]
– Сейчас пожарим.
– Вам помочь? – спросила она.
– Нет, сидите и отдыхайте. Криминалистка у меня одна, а завтра тяжелый день, – заявил Деккер, вытаскивая посуду.
Это было приятно. Приятно расслабиться с бутылкой пива, пока кто-то готовил ужин. Приятно и немного странно. Необычно. Для Алис, привыкшей всегда и во всем полагаться только на себя.
Криминалистка у меня одна…
Она вдруг вспомнила, как в доме Боумана заметила на пальце у Деккера туго намотанную красную нитку и не сразу сообразила, что это оторванная бахрома от ее шарфа. Та самая нитка-бахромка из защелки ремня безопасности, в которой Алис так торопливо и неудачно запуталась шарфом. Нитка, которую он вытащил, но почему-то не выбросил, а… оставил себе? Зачем ему, почему он… Она сделала еще глоток.
…и все же хорошо, что у него, кажется, никого не было. Никакой девушки и долгих и сложных отношений. Мысль о том, что ее, вообще-то, это не касается, появилась и тут же исчезла. Алис просто хотелось сидеть и смотреть, как этот… огромный минотавр готовит. Для нее. Весь мир вдруг словно сжался до этой маленькой кухни, заставленной кактусами, до этой высокой, чуть сутулящейся фигуры, которая как будто заполняла собой все пространство. Просто сидеть вот так, смотреть и ни о чем не думать.
И так сложно было вернуться в реальность, где между такими, как она, и такими, как Деккер, лежала пропасть.
Не обольщаться. Не доверять. Не вестись на эту игру. Одиночество было самой надежной ее защитой. Алис посмотрела на тарелку с дымящимися биттербаллен так, будто они отравлены, и… взяла один. А потом второй, вдруг поняв, как сильно проголодалась.
Притащив откуда-то еще один барный стул, инспектор устроился напротив и тоже принялся есть.
– Завтра мы вместе со Шмитт опросим всех, на кого Боуман собирал досье, – сказал он, отхлебнув пива. – А вы займетесь уликами. С фотографиями и письмами придется, увы, повременить.
– Думаете, это был убийца? – спросила Алис. – Что он мог искать? Не мог же он не знать, что дом опечатан, это все-таки риск…
– Не знаю. Это мог быть и кто-то, на кого у Боумана был компромат. Хотя об этих безумных досье тут знает уже каждая собака. И о том, что они хранятся в участке, тоже. Но я не исключаю шантаж. Оружие стоит дорого, клерки в мэрии столько не получают.
– Выходит, что где-то мог быть настоящий компромат? Который мы не нашли… потому что просто не искали? Фотографии в книгах или что-то подобное?
– Дом придется еще раз перерыть снизу доверху. Так, погодите. – Он посмотрел на бутылку. – Это же Paix Dieu. Интересно, у Матье есть правильные бокалы?
Деккер встал, оглядел буфет и извлек с верхней полки два бокала лунной формы[10].
– Будем пить по правилам. В конце концов, мы из полиции, мы оплот порядка.
Алис фыркнула: Деккер и правила!
Они пили молча, смакуя каждый глоток, наслаждаясь едой, теплом и уютом после тяжелого и нервного дня.
– Я отвезу вас в гостиницу, – наконец сказал он.
– Нет. Если за Себастьяном надо приглядывать всю ночь, то нам разумнее меняться.
– Послушайте… – начал он, но Алис неожиданно даже для себя самой решительно его перебила:
– Старший инспектор у меня тоже один. Завтра тяжелый день. Вам надо поспать. Лучше постелите пока на диване.
– Слушаюсь, мэм. – Деккер усмехнулся по-волчьи, глянув прямо ей в глаза.
И Алис почему-то не отвела взгляд. Наоборот. Почувствовала неожиданную легкость. Радость. Желание… подыграть? Может быть, от выпитого пива, может быть, потому что что-то сакральное и в то же время интимное было в том, что Деккер приготовил ей ужин. В том, что они ели вместе на кухне, пусть не у него и не у нее дома, но на кухне, в квартире, в домашнем уюте. Словно это был незримо подписанный пакт о ненападении? Или даже больше – соглашение о дружбе и поддержке?
– Вольно, – весело ответила Алис, слезая с высокого стула.
Пол неожиданно оказался слишком далеко, она приземлилась на одну ногу и, потеряв равновесие, неловко шагнула вперед.