Инспектор нахмурился.
– Отлично. Точнее, что бы, черт возьми, это значило? Впрочем, сейчас у нас есть дела поважнее. Вы готовы искать недостающие кости?
Она кивнула.
– Да, давайте, пока точно нет дождя.
Алис прибрала стол, взяла куртку и чемоданчик и пошла вслед за Деккером. Он тоже заглянул к себе в кабинет за курткой, и тут из-за своей стеклянной перегородки вышла Кристин.
– Вы уж извините, у нас тут такая глухая дыра, что все делается очень медленно, – обернувшись, сказала она куда-то за перегородку. – А кофе, господин комиссар, вообще никак не делается, потому что каждый его делает себе сам.
Деккер тихо и одобрительно фыркнул, а потом глянул на Алис:
– Пойдемте.
– Марк! – раздался раздраженный голос из-за перегородки.
– Я уехал! – бросил он в ответ и тут же вышел за дверь.
Сидеть с ней в машине оказалось сложнее, чем он предполагал. И Марк был рад приезду Анри, потому что мог хоть немного отвлечься, занять голову совсем другими проблемами. Девчонка, казалось, тоже думала о чем-то своем, судя по всему, не очень приятном. Отлично. Эва все же вчера перегнула палку со всеми этими танцами. Возможно, Янссенс и сама понимает, что идти на поводу у своих эмоций просто неразумно.
В неярком осеннем свете лес выглядел… нет, нельзя было сказать, что приветливо, но не так мрачно, как обычно. Как место, которое относится к тебе не враждебно, а словно с благостным равнодушием. Пахло прелыми листьями и влажным мхом.
Янссенс шла впереди по старому руслу, то и дело наклоняясь, чтобы что-то проверить.
Да чтоб тебя!
Марк просто не мог на нее смотреть. Не мог перестать ее хотеть – так мучительно, что вся решимость держать дистанцию готова была отправиться ко всем чертям!
Разумеется, дело было только в том, что он добровольно отказался от своих намерений. Только в этом, да. В сожалении о несбывшемся и невозможном. Благородство всегда требует жертв, причем таких, о которых никто не узнает и которые никто не оценит. Но черт, если Янссенс будет вот так наклоняться, совершенно не понимая, как соблазнительно с такого ракурса выглядит ее хорошенькая задница и какие мысли в этот момент приходят ему в голову, то…
… трахнуть ее вот так, да. Разница в росте немного мешает, но если она наденет туфли на высоких каблуках, то будет в самый раз. Да, ей пойдет такое: высокие каблуки и короткое обтягивающее платье, так что подол сам сбивается вверх от одного движения. И когда она вот так наклонится, то останется только провести пальцами ей между ног, отодвинуть в сторону тонкую ткань белья, чтобы убедиться – уже мокрая…
– Так! – вдруг радостно воскликнула она, что-то обнаружив в земле. – Ну-ка, ну-ка…
Марк подошел ближе и посмотрел на то, что она – наконец разогнувшись, хвала всем богам! – держала на облаченной в латексную перчатку ладони.
– Это подъязычная кость. И она повреждена. – Янссенс достала кисточку и быстро очистила находку. – Хм…
– Как именно повреждена? Есть какие-то предварительные выводы?
– Похоже, perimortem. Но чтобы сказать точно, мне потребуется дополнительный осмотр. В нормальных условиях.
– Но если предположить, что вы правы?
– Значит, ту женщину, скорее всего, задушили.
Марк машинально сунул руку в карман, нащупал нитку и с силой, до боли намотал на палец. Вдох-выдох. Вот камень под испачканным ботинком Янссенс, вот кривое дерево на склоне, вот поблескивает вода в луже. Заземление.
– Интересно. Значит, нож…
– Нельзя однозначно утверждать, что его не использовали.
Марк кивнул. Ну что ж, в смерти жены всегда подозревай мужа. Тем более такого, каким был дед. Ревнивого, с нестабильной психикой и, похоже, склонного к насилию. И все же… эти фотографии, этот нож ван ден Берга. Как-то не вязались они с преступлением на почве страсти и помрачения рассудка.
– Отличная работа, Янссенс.
– Мы пока тут не закончили. Хорошо бы найти остальные кости, особенно запястья. На них могли остаться повреждения, если женщина защищалась от ножа.
– Разумеется. Но все равно: отличная работа.
Девчонка довольно улыбнулась, буквально расцветая от похвалы. И как, как тут удержаться и не думать о том, какой она могла бы стать с ним? Как Марк давал бы ей понять, днем и ночью, насколько она хороша. Во всем. Черт, да она могла бы кончать от одного этого «умница, Янссенс», произнесенного ей на ухо правильным тоном. Он это отлично чувствовал.
Марк закурил, глядя, как она методично продолжает прочесывать русло в поисках костей.
– Ага! Вот ты где, os capitatum…
Умница, Янссенс…
Усталая, но довольная, девчонка сидела рядом и смотрела в окно. Думала о чем-то своем. Марк закурил последнюю сигарету и смял пустую пачку. Опустил стекло, выпуская дым в сырой осенний воздух.
А ведь в этом уравнении, над которым он поневоле ломал голову, был еще его святой дядя. И сейчас вся злость на то, что Марк не мог действовать так, как ему хотелось, что он сам вынужден был поступать благородно – да чтоб тебя, как же бесило одно это слово! – снова обратилась на Жана.
Жан не мог не знать о ее прошлом, так какого хрена? Это мерзко – так ее использовать, понимая, что Янссенс не уходит только из-за своей травмы, что у нее, очевидно, не все в порядке с отцовскими фигурами, что он просто еще сильнее загоняет ее в это болото. Если ей кто действительно и нужен, то только тот, кто поможет исцелиться, а не станет ее личным чудовищем в маске благостного и любящего папаши.
Марк вдруг поймал себя на мысли, что снова невольно примеряет эту роль. Роль героя. Того, кого она так ждала, кто способен ее вывести, вызволить, вытащить на свет. Научит не бояться себя, своих чувств и желаний. Высвободит пылающий в ней огонь и сам насладится им сполна.
И тут же мысленно фыркнул. Где-то в другой жизни, возможно. Если уверовать в реинкарнацию. Можно, конечно, помечать, что, будь он не собой, а кем-то другим – тем, кого в нем всегда хотели видеть родители, тем, кого из него старательно пытались слепить, всовывая в рамки высказанных и невысказанных ожиданий, что-то, может, и получилось бы. Только вот Марк был тем, кем был, и даже не хотел лишний раз вспоминать об этом, открывать потайную дверь, за которой пряталось настоящее чудовище.
Так горько было осознавать, что оба они – и он, и Янссенс – разделены глухой стеной, замурованы каждый в своем лабиринте. Но, может, они могли бы попытаться пробить стену каждый со своей стороны и просто встретиться в темноте? Просто сказать друг другу: «Ты тут не один»?
Затушив недокуренную сигарету, он закрыл окно. Солнце ушло за облепившие небо тучи, лес снова выглядел сумрачно, туман сползался к обочине дороги.
Да. Конец ноября не станет началом мая, даже если на мгновение почудилось, будто это возможно.
– Предварительное заключение – смерть от асфиксии.
Алис выключила диктофон и начала убирать кости. Безумно хотелось выпить кофе, прежде чем приступать к написанию отчета.
Она вышла в коридор и направилась к кабинету Деккера. Подняла уже руку, чтобы постучать. Хриплый голос комиссара Мартена за дверью со смешком произнес:
– Так что, эта Янссенс действительно оказалось способна на что-то большее, чем раздвигать ноги перед твоим дядей?
И время остановилось.
Глава 11
Несколько невыносимо долгих секунд Алис просто не могла пошевелиться. Казалось, не могла даже дышать. А потом… потом все обрушилось на нее разом, как оглушительный, сбивающий с ног удар: паника, стыд, гнев, от которого стиснуло горло, ужас, словно ее снова выставили на посмешище и обсуждают прямо в глаза, не слушая оправданий. Кровь в ушах стучала так сильно, что Алис не слышала ничего, только эти слова звучали в голове снова и снова. Не понимая, как ее не стошнило прямо тут, она рванула на себя ручку двери, не чувствуя пальцев.
– О, а вот и она! – произнес тот же хриплый голос.
Перед глазами все плыло, кабинет казался размытым, Алис видела только темное пятно в стороне – Деккера, и этого… этого… Комиссар, развалясь, небрежно прислонился к столу и смотрел на нее с усмешкой.
– Если вас так беспокоит рабочая этика, комиссар Мартен, то спешу вас успокоить: я не сплю с дядей инспектора Деккера, кем бы он там ни был.
Алис хотела отчеканить это ледяным тоном, но голос предательски сбивался, язык не слушался, слова словно прыгали вверх и вниз. Кровь еще сильнее застучала в ушах, и она до боли сжала кулаки.
– Небезызвестный профессор Морелль, – с усмешкой подсказал комиссар. – Также отлично знакомый и вам.
Она пожала плечами, с трудом сдерживая тошноту и стараясь не смотреть в сторону черного молчаливого пятна.
– Я не сплю с профессором Мореллем. Я с ним даже лично не знакома. А вот подобная клевета – это самый что ни на есть обыкновенный харрасмент. О котором я сообщу начальству. К вопросу об этике.
– Вы мне угрожаете? – иронично воздел бровь Мартен.
– Я вас информирую, – коротко ответила она, развернулась и на негнущихся ногах вышла из кабинета, хлопнув дверью.
Выскочила на улицу, пролетев мимо удивленной Кристин, мимо мужчин в бронежилетах, и, не оглядываясь, не взяв даже куртку с ключами от машины, не разбирая дороги, побежала по улице. Хотелось только одного – оказаться как можно дальше от участка, потому что по щекам уже текли слезы, а тошнота была невыносимой.
Ее вырвало желчью буквально за углом – счастье, что на задворках участка никого не было. Дрожащими руками Алис вытащила маленькую упаковку салфеток, которую всегда носила с собой в кармане джинсов. Сделала глубокий вдох. Ноябрьский холод тут же заполз под свитер, но это было к лучшему, помогало отвлечься от боли, которая раздирала грудь.
Значит, о ней говорят такое? Обсуждают за спиной? Считают… не просто некомпетентной, а думают, будто она получила это место только благодаря… Черт! Черт! Как это подло! И все это время Деккер считал ее… шлюхой. Ее снова замутило. Все это время, пока они обсуждали расследование, ели картошку, танцевали вальс…