Сейчас, правда, вместо чая с липой был кофе. А вместо одеяла – теплая куртка с запахом ветивера. И еще разговоры о расследовании.
И ей было больно оттого, что пришлось сообщить ему про бабушку. Да, это случилось давно, и все же… Алис чувствовала, что старая история как будто ворвалась в настоящее, вскрыла, казалось бы, давно зажившие раны. Ей вдруг захотелось тоже… как-то защитить Деккера? Сказать, что даже если его дед оказался сошедшим с ума убийцей, то это ничего не значит. А еще было стыдно за то, что она уже написала Тибо с просьбой неофициально проверить номер телефона Одри. Ордера у них не было, но у Тибо имелись кое-какие связи. Алис не была уверена, что из этого вообще что-то получится, и теперь даже не знала, хочет ли она, чтобы получилось, или нет. Это было как-то подло – делать подобное за спиной Деккера, но в то же время ей казалось, что нужно поставить здесь точку. Понять…
Больной на всю голову…
Алис нахмурилась, дав себе слово рассказать ему обо всем. Если выяснится, что сообщение отправили не из Брюсселя. Да, она обещает, что выслушает Деккера и постарается не делать поспешных выводов.
Убрав все со стола, Алис взяла куртку, сумку и закрыла дверь подсобки. В участке было тихо – Шмитт куда-то ушла вместе с Мартеном, и после обеда они так и не появились, а Матье все еще оставался на больничном. Она думала, что Деккер работает в кабинете, но он – в одной рубашке – стоял на крыльце и курил.
– Уходите? – спросил он.
Голос прозвучал так глухо, как будто… обреченно. Или ей показалось?
Алис вдруг поняла, что не хочет никуда уходить, что хочет остаться здесь, с ним, что просто не может, не должна оставлять его одного. Хотя, казалось бы, ей лучше было уехать. Да, ей вообще пора уже было уезжать, она должна была сообщить начальству, что все тут закончила. Но откуда тогда взялось чувство, что все только начинается? Она поняла, что ищет предлог остаться. Нет, так нельзя. Нельзя идти на поводу у своих эмоций.
– До завтра, – тихо произнесла Алис, неожиданно для себя слегка коснувшись его рукава.
– До завтра.
Она вышла из душа, еще ощущая на себе успокаивающий запах липы от любимого геля для душа. Жаль только, что он всегда был таким нестойким. Алис давно хотела найти духи с липой, чтобы аромат был более выраженным, но почему-то так и не смогла себя заставить хоть что-то выбрать. Описания сбивали с толку, все запахи были не те. Слишком… сложные, нарочитые. В них не было этого ощущения защиты, того, что так хотелось снова почувствовать. Впрочем, Алис не жалела, что отправилась тогда в парфюмерный магазин, несмотря на то, что испытывала неловкость перед девушкой-консультантом, щебетавшей что-то о модных нотах жасмина. Она как никогда остро ощущала себя растерянной девочкой, которая никогда не болтала с подругами о мальчиках, нарядах и косметике. Зато именно там она узнала, что за аромат был у того неизвестного спасителя – так пах ветивер. Спасением и надеждой.
Алис так и не смогла подобрать себе духи. Это оказалось слишком сложно, сложнее, чем выучить названия всех костей и латинские падежи. А сейчас внезапно захотелось… Она вспомнила, как пах вишневый ликер, смешиваясь с запахом сигарет и ветивера. Еще один, новый для нее и притягательный аромат обещавший так много, как будто перенесший ее на несколько минут в параллельный мир, где Алис была красивой и уверенной в себе женщиной, которая смело могла танцевать с волнующим ее мужчиной.
Может попросить ликера у Вивьен? Деккер назвал его вроде бы «Мараскино». Вишневый. Вдруг тут в баре тоже есть…Алис спустилась в бар. Ликера там не оказалось, и она просто попросила пива и села за стойку спиной к залу. Вивьен поставила перед ней бокал и тарелочку с чипсами.
– Как там Себастьян?
– Идет на поправку, – ответила Алис.
– Не знаю, с чего Деккер решил, будто я имею к этому какое-то отношение. Какая-то бредовая история. Впрочем, в нашем городке… – Вивьен вздохнула, – к странностям не привыкать. Когда все варятся в одном тесном котле… страсти кипят, как в большом городе, а развернуться особо негде. Лес опять же. Вся эта непростая энергетика. Вы заметили?
Алис неопределенно пожала плечами.
– Я читала… про исчезновения в лесу.
– Исчезновения туристов – еще полбеды! – Вивьен махнула рукой. – Раньше тут вообще существовала секта… ну, я слышала только краем уха, без подробностей. Кто-то говорит, что они и жертвоприношениями интересовались, и спиритизмом, и что это было давно, но… у меня есть один хороший знакомый, с собакой гуляет, и вот однажды его пес притащил… женскую туфлю.
Алис внутренне вздрогнула.
– Нет, вы понимаете? Кому понадобилось идти в лес в туфлях? В красных! На шпильке. Это не странно? И произошло это как раз после того, как Одри якобы уехала в Брюссель. Я еще сказала Деккеру, а он… ой, знаете сами, как он глянуть может! Но это же не глупость, сознательные граждане должны о таком сообщать! Так что… да, странностей нам здесь хватает. Может, хотя бы с этим черепом что-то прояснится… Мы все сначала думали, что это Пати, наконец нашли, она же тогда тоже исчезла без следа. И тоже странно, хотя и буря была… Но зачем было идти в такую погоду в лес? Ее сестра так убивалась… Они обе были такие одинокие… Знаете, я думаю, им после смерти родителей лучше было бы переехать поближе к своим. Где есть… диаспора. Единоверцы.
– А они с родителями недавно сюда переехали?
– Да нет, они тут родились, но, знаете… – Вивьен осуждающе поджала губы, – так и не интегрировались. Я, конечно, не хочу рассуждать, как Боуман, но… все равно чужаки. Думаю, они просто не хотели. Разве что Деккер с ними только общался. Знаете, удивительно. Он вроде такой… всем давал понять, что тут всех терпеть не может. Белая кость, аристократ… а тут с ними… Мелати и Пати… Может быть, просто назло. Знаете, вначале мэр пытался…
Все равно чужаки…
Алис снова стало холодно и тоскливо. Чужаки. Такие же, как она. И… Деккер?
Она поспешно отпила пива, почти не слушая, что продолжает говорить Вивьен, пока не уловила обращенный к ней вопрос.
– … так что кто знает, что там ей в голову пришло. Но вы же говорили вроде бы, что череп не ее?
– Идет следствие, подождем официальных заявлений, – ответила Алис.
Сплетничать ей не хотелось. Вивьен, сразу это уловив, тут же потеряла к ней всякий интерес и ушла в зал к каким-то другим посетителям. Что ж, и к лучшему. Алис допила пиво и пошла к себе.
В номере она достала телефон и открыла чат с Тибо. Тибо… Ее попытка «интегрироваться». Кого-то делает чужаками их раса или религия, все то внешнее, что невозможно скрыть от других, а ее делала чужой эта внутренняя ненормальность. То, что она была не как все, с самого раннего детства. Что у нее все было не как у всех. Люди это считывали? Понимали? И поэтому сторонились? Или она сама всегда убегала первой, чтобы только не почувствовать отвержение? Коллеги на работе, девушки из лаборатории, которые относились к ней вроде бы хорошо, мило болтали и даже приглашали сходить с ними в бар… Но Алис боялась, что при более близком знакомстве ее мгновенно раскусят. Она не могла говорить с ними на одном языке – про мужчин, про наряды, про жизнь, такую обычную, человеческую, которую сама изо всех сил пыталась для себя построить, притворившись, будто она точно такая же, как все.
Если у нее и могла завязаться дружба, то только с таким, как Тибо. Тем, кто, активно поддерживая связи и обаятельно болтая со всеми, на самом деле никогда ни с кем не был близок. Он просто не интересовался другими людьми, только своей персоной. Алис это понимала, но почему… почему не могла прекратить? Потому что это была едва ли не единственная ниточка социализации для нее, вечно чужой везде и для всех девочки? Тибо и Рене, иллюзия семьи, которой у нее никогда не было, желание хоть с края погреться у чужого счастья…
А еще сейчас хотелось тепла. Хотелось быть с кем-то рядом. Стряхнуть с себя это сосущее ощущение одиночества – и не думать при этом о Деккере. О его куртке, в которой так хорошо было греться. О его взгляде. Взволнованного василиска…
Алис невольно улыбнулась, и тут внезапно завибрировал телефон. Ответ от Тибо? Так быстро? Она открыла сообщение.
Тибо:
Он был онлайн, и Алис написала ответ:
Тибо:
Алис улыбнулась, уже думая убрать телефон, но пришло еще сообщение:
Тибо:
Она знала правила игры. Тибо любил тянуть интригу и обожал, когда его упрашивали. Прошла минута, сообщений больше не было. Алис написала сама:
Тибо:
Алис знала правила игры. Тибо хотел, чтобы она им восхищалась, а он бы огорошил ее невероятным сообщением. Но важнее всего сейчас ей было другое – то, что не «во-первых», то, что Тибо приберег напоследок, и она уже понимала, что там будет действительно что-то, что…
Быстро напечатала она ответ, пусть это и вышло, наверное, не так восхищенно, как хотел Тибо. Но надо было подыграть, а ничего другого придумать не получилось. Не рассказывать же ему, при каких обстоятельствах она узнала, кто приходится дядей Марку Деккеру.
Тибо:
Тибо:
У нее никак не получалось написать что-то игриво глупое, что-то, чего бы он ждал от нее в этой ситуации: два друга сплетничают о начальнике-мудаке и его благородном семействе. Руки дрожали, и дыхание сбилось.
Тибо:
Алис сглотнула, чувствуя, как сердце тут же подскочило куда-то в горло.
Тибо:
– Пальцы едва ее слушались.
Тибо:
Алис замерла. Дыхание совсем сбилось, перед глазами все поплыло, когда вдруг на экране стали один за другим появляться пересылаемые сообщения. И взгляд цеплялся только за отдельные строчки:
… ну да, этот. Вот так номер, я не знал, что он теперь в полиции работает. Хотя там же сам Жан Морелль…