– Вы можете честно рассказать мне, какие у вас были отношения с Одри Ламбер? – Голос Янссенс звенел от напряжения.
– Могу.
Марк засыпал зерна в кофемашину, вытащил сигареты и, отойдя к окну, закурил.
– Сексуальных отношений у нас с ней не было… давно. Должен обозначить это сразу, чтобы вы не думали, что я имею отношение к… ее беременности.
Алис взглянула на него прямо и твердо, словно пыталась просверлить взглядом.
– Анжелика показала мне свою переписку с Одри. Почти каждый вечер Одри писала своей подруге, что запуталась, не может так больше жить и не может это прекратить. Речь, очевидно, шла именно о вас. Не похоже, что у вас не было с ней отношений.
– Сексуальных не было. Клянусь. – Марк вздохнул. Затянулся, выпустил густую струю дыма. – Одри иногда приходила ко мне, да. Но это были визиты не для… в общем, она занимала у меня деньги.
Он чувствовал, как Янссенс удивленно на него смотрит, но сам смотрел в окно.
– Да, я давал ей деньги, потому что… да потому что мне было ее жаль! – выпалил Марк. – Она наделала долгов, жила не по средствам и все время пыталась заработать легкие деньги. Ставки, букмекеры… Разумеется, она проигрывала, все становилось только хуже. Она приходила ко мне в отчаянии, плакала, просила. Говорила, какая она скотина, повторяла, что безвольная, опять ходит по кругу и не может ничего прекратить. Каждый раз давала зароки и клялась, а потом снова… Я ее выручал несколько раз. Запутавшаяся, несчастная и не очень умная девушка, не способная даже понять, что с ней происходит. Некоторых людей нельзя вылечить и спасти, но и смотреть, как они страдают, тоже невозможно. Остается только паллиатив, – он горько усмехнулся. – Ну и потом… как это объяснить, черт… Она тоже была чужой в этом болоте, тоже хотела вырваться. А идти ей было некуда, понимаете? Я не хочу выставить себя святым и безгрешным, но Одри как женщина никогда меня особенно не привлекала. Те наши… несколько раз… происходили по ее инициативе, и я был пьян. – Марк вздохнул, отогнав мысль о том, что однажды секс закончился не так, как обычно, и что как раз после этого все между ним и Одри прекратилось, но рассказывать сейчас об этом девчонке просто не мог. Она и так вся была как натянутый нерв, и… нет, черт, потом. – А после, когда Одри просила денег, мне не хотелось, чтобы это выглядело как… проституция. Хотя она пыталась отблагодарить за услугу. Но это тот случай, когда у меня есть принцип. И потом… жалость и раздражение отлично отбивают любое желание. Поэтому в последнее время между нами ничего не было. Собственно, всё. О своей личной жизни она не рассказывала, и о беременности я, разумеется, не знал.
Янссенс смотрела прямо ему в глаза, и он не отвел взгляда. Кажется, она убедилась, что здесь он не соврал, потому что едва заметно кивнула, словно что-то решив или отметив про себя, и снова задала вопрос:
– А Пати Сапутра?
Марк внутренне вздрогнул. Он не хотел об этом думать, но уже чувствовал, уже видел, как складывается пазл, как разрозненные и неясные части вдруг начинают обретать очертания и превращаться… в картину. Жуткую оттого, что он не понимал, кто и зачем ее создал. И оттого, что его собственная роль в этой картине выходила… чудовищной.
– С Пати у нас вообще не было ничего и никогда, кроме дружеского общения. Но… – Марк снова глубоко затянулся, – мне есть что рассказать о ней. Просто это… не моя тайна. И сначала мне надо поговорить с ее сестрой Мелати.
– Хорошо… – Девчонка кивнула. Кажется, после объяснения ей немного полегчало. Облако нервного напряжения развеялось, однако вместо него Марк теперь отчетливо ощущал острую искру ревности. Черт, было одновременно и неловко рассказывать все эти подробности, и приятно, что Янссенс так реагирует. – И все же… – продолжила она с усилием, – вы помните, когда видели Одри в последний раз?
Это было самое сложное. То, что мучило его давно, то, что не давало покоя. О чем он не хотел вспоминать и думать. Но скрывать от нее сейчас… не мог. Марк затушил сигарету в пепельнице и обернулся к Янссенс.
– Не помню, – сказал он, глядя ей в глаза. А потом подошел к кофемашине, которая, пыхтя, уже разливала кофе. – Где-то за несколько недель до тех сообщений якобы из Брюсселя. Она в очередной раз попросила денег, по-моему, была немного навеселе… – Марк вдруг так отчетливо вспомнил тот вечер, почти ночь, когда Одри, уже выйдя на крыльцо, обернулась и потянулась чмокнуть его в щеку. А потом ушла, исчезла, будто ее поглотила тьма, а он так и стоял на крыльце своего дома и курил, чувствуя необъяснимую тревогу. – Потом она не появлялась. Но… я не могу знать наверняка. Примерно в то время, когда она исчезла, у меня случился очередной блэкаут. И очнулся я… в лесу.
Янссенс встала с подоконника и подошла к нему. Марк, придвинув ей чашку кофе, нервно постукивал пальцами по столу.
– Вы мне верите? – Он снова смотрел ей прямо в глаза, и девчонка не отвела взгляд.
Марк сам удивился тому, как это прозвучало. Как невольно дрогнул голос. И в этот момент понял, что готов сделать что угодно, лишь бы Янссенс сказала «да». Лишь бы она сейчас оттаяла, снова стала такой, какой была там, у него дома, в красной комнате. Протянувшаяся между ними невидимая нить как будто вибрировала, в любой момент готовая порваться, и его охватил ужас – оттого, что все прекратится вот сейчас. Из-за этой идиотки Одри, из-за ее слишком бдительной подруги, из-за того, что Марк когда-то так глупо решил поиграть в благородство, прекрасно зная, что любое доброе дело обязательно будет наказано или, по крайней мере, превратно истолковано.
А еще ужас накрыл его от осознания, что эта девчонка вдруг оказалась ему важна настолько, что одна мысль о возможности ее потерять, просто разрывала на части. Хотелось громко выругаться, но при ней Марк, разумеется, сдержался, только досадливо скрипнул зубами.
Это невольное их «ближе – дальше» уже держало его на крючке. Впрочем, наверное, и ее тоже. Танец двух людей, боящихся близости. И оттого такой притягательный.
– Да, – наконец ответила Янссенс, – верю. Хотя фактов у нас нет. Ваше слово против слова Анжелики. Но вера – это ведь не про факты, – усмехнулась она грустно. – Так или иначе, мы узнаем, что произошло. Я вам помогу.
Марк застыл, осознав, что она и правда… поверила. Выбрала его. Не убежала. Почему? Дело только в ее храбрости и желании идти до конца или…
Oh Ariadne, I was coming, but I failed you in this labyrinth of my past…[21]
Янссенс взяла чашку, сделала глоток.
– Кофе стынет. Хочу успеть выпить до совещания. Кстати, если родители не избавились от вещей Одри, может, стоит поискать эти биодобавки?
– Я отправлю к ним Шмитт. И запрошу ордер, чтобы достать в той клинике медкарту Одри.
– Какое же счастье, что наш комиссар наконец свалил, – вздохнула Кристин, пропуская в кабинет вперед себя Себастьяна. – Я задолбалась его выпасать! Сноб проклятый. «Сделайте кофе…» Невозможно! Если он еще раз к нам приедет, вы обещали мне алиби, шеф, помните?
Марк кивнул.
– Я все помню. Вы уже проверили интернет-кафе?
– В процессе. Как раз после совещания планирую продолжить.
Она села за стол, Марк взял красный маркер, собираясь повернуться к доске. Матье, уже устроившись за столом и сложив руки под подбородком, благоговейно созерцал это священнодействие.
Янссенс как раз убрала чашку и тоже подошла, чтобы сесть на свое обычное место. Марк невольно проводил ее взглядом – нет, ему не почудилось, она и в самом деле… Та же походка, что и вчера, в красной комнате, манкая, влекущая, соблазнительная. Откинувшись на спинку стула, девчонка расстегнула верхнюю пуговицу. Она едва ли осознавала, что делает, он это понимал: в ее движениях не было никакого расчета, нарочитости, это шло изнутри. В ней не было больше льда и настороженности, Марк ощущал только плескавшуюся в ней темную горячую ревность к его прошлому, и это одновременно удивляло, заводило и доставляло такое же темное удовольствие. Янссенс хотела… победить призраков прошлого? Хотела ему нравиться. Хотела выиграть и больше не думала о том, чтобы прятаться. И потому она менялась – прямо сейчас, у него на глазах. Расцветала. Наполнялась какой-то удивительной женской силой и притягательностью. И Марк завороженно наблюдал за этой волшебной трансформацией.
Усмехнувшись про себя, он наконец повернулся к доске.
– Итак, у нас несколько дел. Во-первых, убийство Беатрис д’Аннетан-Морелль. – Марк прочертил линию от ее фотографии и поставил знак вопроса, от которого провел уже две линии. – Подозреваемых пока двое. Муж, Ксавье Морелль, все по классике. Есть мотив, есть свидетельства насильственного поведения. И Берт ван ден Берг, чей нож мы нашли рядом со скелетом. – Он записал имена и подчеркнул их. – С мотивом ван ден Берга все далеко не так очевидно. Но тем не менее разрабатываем и эту версию. Еще интересная личность – некто Антуан Леблан. – Марк записал имя отдельно под знаком вопроса и соединил с Бертом и Ксавье. – По мнению мадам Форестье, Леблан как-то манипулировал Ксавье и был не в лучших отношениях с Беатрис. Матье, пробей это имя. Да, я знаю, что Лебланов как собак нерезаных, но все же… Именно он стал «королем» на том праздновании Богоявления, куда Морелли позвали только самых близких друзей, и именно его фотографии таинственным образом исчезли. И заодно узнай, кому принадлежал охотничий дом в лесу, где, по свидетельству Лорана Класа и Тесс Форестье, Леблан встречался с Ксавье.
Себастьян застрочил у себя в блокноте.
– И еще. Янссенс не нашла рядом с костями остатков обуви и чулок. Значит, жертву могли раздеть перед тем, как похоронить.
– Или на нее напали дома, например, ночью, – добавила девчонка.
– Да, такое тоже могло быть. Следы борьбы через столько лет искать, полагаю, бесполезно. Хотя… надо спросить у мадам Дюпон, кто тогда убирал в доме Беатрис. Вдруг горничная жива и что-то помнит. Все же исчезновение было громким, домработнице могло что-то врезаться в память. Теп