Алис снова взъерошила ему волосы, с таким явным удовольствием перебирая пальцами пряди, что Марк невольно прикрыл глаза.
– Неужели я это делаю, – пробормотала она. – Такие густые и мягкие…
– Давно хотелось? – ухмыльнулся он.
Алис вздохнула. Марк накрыл ладонью ее другую руку, лежавшую у нее на колене, погладил, потом скользнул пальцами по ее ноге выше, к краю свитера, который доходил ей до середины бедра.
Кожа у нее мгновенно покрылась мурашками, и он сам вспыхнул от удовольствия: на ней не было колготок, и Марк мог прикоснуться к ней так, как хотел. Давно хотел. А еще почему-то ужасно возбуждала мысль, что она одета в его вещи. Под теплый кашемировый свитер, который был ей почти как короткое платье, Алис надела его легкие домашние шорты, подвернув их, чтобы не болтались, и Марку отчаянно хотелось теперь увидеть эту ткань, прилегающую к ее бедру. Увидеть свои шорты на ней. Интересно, есть ли под ними белье, или…
Соблазн оказался слишком велик. Невозможно было удержаться, когда она так реагировала. Марк заставил себя сконцентрироваться на этом чувстве. На ее возбуждении, которое отражалось в нем, делая его желание немного иным. Словно бы… более светлым? И нервная усталость отступила, притупилась. Только золотое нежное тепло.
Вам нельзя волноваться, никакого перенапряжения.
На хрен.
Не спеша, по чуть-чуть Марк начал приподнимать край свитера, ведя пальцами по ее обнаженной коже. Алис издала еле слышный дрожащий вздох, и он заглянул ей в глаза, продолжая все так же сдвигать свитер вверх по ее ноге.
– Мне тоже… давно хотелось, – признался он.
Марк чувствовал ток ее возбуждения, нарастающую в ней внутреннюю вибрацию, ее желание. Чувствовал и наслаждался этим, глядя на Алис, в ее потемневшие глаза с расширившимися зрачками, наблюдая, как прерывисто она стала дышать.
– Можно?..
Она кивнула.
Он спросил не потому, что не был уверен в ее согласии, – оно читалось слишком явно – а потому что… О да, ее это заводило. Он это видел. Понял еще в то утро, когда она наконец села к нему на колени. Внимание. Забота. Понимание, что ее видят. Что ее чувства важны. Марк ощущал, что ее влекла и обратная сторона этого доверия – возможность просто отдать контроль и не думать, отпустить свою вечную настороженность.
Но нет, не сейчас, сейчас еще рано…
Все так же осторожно, не отводя от нее взгляда, он полностью положил ладонь на ее бедро, обхватил, чувствуя под пальцами нежную кожу, провел еще выше, задирая свитер, – вот так, да, так – пока пальцы не скользнули и за край шорт, сминая и сдвигая ткань, так что рука забралась глубоко, прямо туда, и еще немного и… и Марк увидел, как Алис, закрыв глаза и закусив губу, невольно свела ноги и одновременно сделала движение, будто подалась навстречу его руке.
Да!
Тут же убрав руку, он подчеркнуто целомудренно одернул край ее свитера, и услышал разочарованный вздох.
– Нам все же надо поработать, напарник, – сообщил Марк как ни в чем не бывало и поднялся на ноги.
Ухмыльнулся про себя, когда Алис вскинула на него изумленный и недоуменный взгляд и закусила губу.
– Компенсируем пока шоколадом, – добавил Марк, придвинув ей коробку с конфетами, а сам взял со стола запечатанный пакет с присланными снимками. – Но я планирую вечером нанести вам визит и справиться о вашем здоровье.
– Какой джентльмен. – Она явно была недовольна, раздосадована, что продолжения не последовало, и потому… очень разогрета. То, чего Марк и добивался. На сегодняшний вечер у него были кое-какие планы.
– Отнюдь. Потом я намереваюсь залезть к вам в спальню через окно.
– Как Черный Пит, помощник святого Николая? – заинтересовано отозвалась Алис. – Тогда нужно через трубу. Если вы, конечно, в ней не застрянете, инспектор. Что вполне вероятно.
– Придется рискнуть. Надеюсь, вы хорошо себя вели в этом году?
Марк бросил на нее многообещающий взгляд и увидел, как она снова вспыхнула, очень мило приоткрыв губы – то ли от удивления, то ли… Впрочем, она снова удивила.
– Ну… если так и будет продолжаться, инспектор, я… точно останусь хорошей девочкой в этом году.
Алис облизнула губы и тут же с невинным видом опустила глаза, рассматривая свои сложенные на коленях руки.
Марк даже застыл на мгновение с пакетом в руках. Ничего себе. Скромница Янссенс, которая боялась произнести слово «секс», теперь так уверенно флиртует! И это без всякого вишневого ликера и настоек мадам Дюпон. Черт. Как бы он сам не сгорел раньше времени.
– Посмотрим, – хмыкнул он, чтобы скрыть некоторую растерянность, и наконец вытащил из пакета фотографии. – Значит, что тут у нас? Фото с той непроявленной пленки? Странно…
На фотографиях были какие-то исписанные листы. Марк быстро просмотрел всю пачку. Только одна нормальная – но явно переснятая – фотография каких-то людей в костюмах на фоне здания. И подписи внизу. Как будто ученые на каком-то конгрессе? Очень странно.
Он снова взял фото исписанного листка, которое по порядку проявленных кадров шло первым, и вгляделся в аккуратный старомодный почерк.
19 апреля
Я начинаю вести этот дневник, чтобы убедиться, что я не сошла с ума, не придумала все это. Что монстр действительно существует.
Марк вздрогнул и чуть не выронил фотографию.
– Что там? Что случилось? – тут же вскинулась Алис.
– Сейчас… я тебя придвину сюда, пожалуй. – Он помог ей встать, перетащил кресло к столу, перенес стул, на который она могла положить больную ногу. – Тут, похоже, дневник.
– Чей?
– Почерк женский, старомодный, такой, каким раньше писали хорошо образованные девушки… – Марк усадил ее в кресло возле стола, придвинул пачку фото. – Так что… вариантов немного.
– Твоя бабушка?
– Скорее всего. Черт! Неужели мы что-то узнаем?
– Но кому пришло в голову фотографировать ее… записи? – Алис растерянно перебирала снимки, раскладывая их по порядку.
– Хороший вопрос. – Марк вздохнул и помассировал переносицу. – И думаю, что ответ мы как раз там и найдем. Вот, похоже, следующая страница.
21 апреля
Я снова попыталась убедить К., что Л. ему вредит, но он… меня словно не слышит. Глаза смотрят мимо меня. Лицо застывает, как маска.
К. ревнует и всегда меня ревновал, но тут, пожалуй, стоит начать ревновать уже мне. Это нездорово, неправильно, я это ощущаю, но не могу объяснить. Л. ему не просто друг, он ему заменяет и мать, и отца, и жену, и еще не рожденных детей, отбирает у него все привязанности, всю энергию, всю жизнь. Л. хочет контролировать его мысли, каждое движение души, все время изображая ласкового наставника. Но только К. сходит от этого с ума все больше. Он всегда был неустойчив, сказалась и ранняя разлука с матерью, и трудные детские годы, он всегда искал кого-то, на кого мог бы опереться, ему всегда нужна была поддержка, и Б. давал ее, помогая мне справляться с ним, но теперь… Хотя, наверное, это началось давно, я просто не знала всего. Теперь я вижу картину целиком, и мне страшно. Я не знаю, что делать, иногда я ощущаю какое-то всепоглощающее бессилие. Еще и беременность, трудные последние месяцы, доктор говорит, что будет двойня, и носить сразу двух детей так тяжело. В голове туман. А надо что-то решать, что-то предпринимать… иначе случится беда, я это чувствую.
Алис подняла голову и посмотрела на Марка, который, наклонившись через ее плечо, читал вместе с ней.
– К. – это Ксавье, ее муж, а Л. – видимо, тот самый Антуан Леблан? – спросила она.
– Да, – кивнул Марк. – Похоже, она так сокращает имена. Б. – Берт ван ден Берг.
Алис снова взглянула на текст.
– Хм, уже 31 августа. А потом опять апрель. Но если смотреть по порядку кадров на пленке, то все правильно!
Марк тоже посмотрел на фото.
– Листок! – воскликнули они одновременно.
Да, листок с датой 31 августа на фото выглядел иначе. Алис пролистала снимки – остальные записи были сделаны на белой бумаге, а этот оказался разлинован.
– Хм… выходит, это из другого дневника? Но почему он тоже есть на пленке?
Она зачитала написанное вслух:
31 августа
Я даже не знаю, как об этом написать. Просто сижу и тупо смотрю на белый лист бумаги в дневнике. В душе полное опустошение. Ни мыслей, ни чувств, ни слов. Напишу сухо и коротко: сегодня К. пытался… Нет. Несколько раз пробовала и не могу даже вывести эти слова на бумаге. Все случилось внезапно. У нас снова была ссора, снова ревность. В последнее время он все больше подозревает Б. Хотя у нас вчера собралось столько гостей, мог бы приревновать к кому-то другому, но нет. Почему я говорила с Б. на кухне, почему, когда вернулась в гостиную, как-то по-особенному отводила взгляд… Все это, разумеется, выдумки, и я позволила себе рассмеяться, поскольку это и в самом деле нелепо. И тут он… я сама не поняла, как это случилось, он вскинул руку, обхватил мою шею пальцами и сжал и… наверное, я должна была потом сказать «нет». А если не сказала… все было как в тумане, я сама как будто не понимала, что происходит. В какой-то момент мне стало страшно, словно это не К., а кто-то чужой, и его поцелуи ощущались иначе, и запах, и все остальное, но я почему-то не могла ничего сказать, словно он стал зверем, которому нельзя сопротивляться. И я не понимала, что ощущаю, хорошо это или плохо, но даже если мне и было хорошо, то разве я хотела бы, чтобы это начиналось так? С такой ссоры и вспышки ревности? И понимал ли он сам, что делает? Вот что пугает меня больше всего…
– Ужас. Тут явно следы слез, чернила расплылись в нескольких местах и… – Алис посмотрела на Марка и вздрогнула. Кровь совсем отлила от его лица, кожа казалась мертвенно бледной, а глаза – совершенно черными. Черт! Этой темы явно не стоило касаться. Особенно сейчас, после того, что случилось вчера. Она боялась, что он снова уйдет от нее куда-то туда, провалится в черноту. Еще бы, узнать про деда такое!