илу. Она не верила, что готова вернуться к работе, сколько бы все вокруг ни твердили обратное.
Грейс бросила взгляд на негромко работавший телевизор. Внизу экрана горела ярко-красная бегущая строка: «СРОЧНЫЕ НОВОСТИ».
Грейс подошла ближе, взяла с журнального столика пульт и прибавила громкость. Снова какой-то полицейский погиб при исполнении в районе Нортгейт. В этом не было ничего удивительного: любой коп знал, что девяносто процентов преступлений из всех, что совершались в Сиэтле, приходились на Нортгейт. Эван Уитфорд тоже погиб там. Когда это случилось, они жили вместе уже около полугода.
Детективы тогда вели дело об убийстве кассира на заправке. Преступником оказался безработный Тревор Джонс. Его вычислили по камерам видеонаблюдения уже на следующий день. Джонса поймали возле дома. Грейс осторожно, но решительно подошла к нему, держа руку на поясной кобуре, уверенная в том, что им ничего не угрожает, что Джонс не станет усугублять своё положение нападением на полицейских. Уитфорд прикрывал её, он держал «Глок-19» на вытянутых перед собой руках. Группа захвата оцепила участок улицы, патрульные перекрыли движение. Грейс достала наручники и уже готовилась зачитать ему правило Миранды[1], когда он достал пистолет из-за пояса джинсов и выстрелил. Выстрелил в того, кто, по его мнению, представлял опасность, – в Уитфорда – и ринулся в переулок.
Грейс дёрнулась, словно пуля прошла сквозь её тело. Звук выстрела обездвижил её, лишил привычных ориентиров и осел надрывной вибрацией внутри. Она механически обернулась, упала на колени и зажала рану на шее Уитфорда. Жизнь покидала его тело слишком быстро, сочилась сквозь сжатые, напряжённые добела пальцы и собиралась в лужу на грязном, заплёванном тротуаре.
Чувствуя толчки, с которыми алая кровь выплёскивалась наружу, Грейс истерично всхлипывала. Звуки, рвавшиеся из её горла, мало напоминали человеческие. Уитфорд смотрел ей в глаза, крепко сжимал её запястья своими руками, он пытался сказать что-то, отдалённо напоминающее просьбу: «Отпусти меня». Но Грейс не могла его отпустить. Она зажимала его рану даже после того, как он перестал дышать, даже после того, как его взгляд остекленел, а руки безвольными плетьми упали на асфальт. Грейс обнимала его, прижимала остывающее тело к себе, не подпуская к нему прибывших медиков из службы спасения.
Её одежда пропиталась кровью. Кровь была всюду: на лице, на теле, её вязкие капли склеили длинные волосы Келлер.
Тревора Джонса поймали спустя несколько часов после смерти Уитфорда, и в его деле появилась пометка: «Убит при задержании».
Грейс смерть Джонса не удовлетворила, и она выпала из жизни отдела по расследованию убийств на долгих три месяца, пока лейтенант Мак-Куин не сообщил ей, что пришло время возвращаться.
«Полицейские продолжают погибать в Нортгейте, – с вызовом говорила диктор. – Комиссар полиции Сиэтла пока не давал комментариев. Нам стало известно, что помощник мэра Джейми Брюэр и губернатор штата Вашингтон лично выразили соболезнования семье погибшего офицера. Напомню, что лето в этом году было омрачено убийством другого полицейского».
Сердце Грейс пропустило несколько ударов, сбилось с ритма, она чувствовала его толчки на корне языка, к горлу подступала тошнота.
Келлер замерла перед телевизором.
«В июне в Нортгейте при попытке задержания Тревора Джонса погиб детектив Эван Уитфорд. И тогда губернатор ограничился соболезнованиями и церемонией за счёт государства со всеми полагающимися почестями».
В эфире появилась архивная видеозапись, сделанная кем-то из очевидцев в день, когда Грейс потеряла его. На ней Грейс с искажённым от скорби и ужаса лицом прижимала к себе тело убитого напарника. Залитая его кровью, растерянная, с загнанным взглядом, Келлер сильно напоминала психически больную. Не было никаких гарантий, что в действительности она была здорова.
«Жители Сиэтла и района Нортгейт обеспокоены сложившейся криминогенной обстановкой. Они буквально требуют от городских властей увеличить бюджет на расходы полиции и вплотную заняться незаконным оборотом оружия и запрещённых веществ в Нортгейте».
На экране появилось видео: толпа людей с транспарантами стояли рядом с родителями погибшего офицера возле офиса мэра и требовали от него жёстких действий в отношении преступников.
«Пора перестать терзать себя этим». – Вынырнув из мутного оцепенения, Келлер выключила телевизор и обняла себя руками.
Грейс села за стол и поджала губы. Она отвыкла завтракать в одиночестве. В квартире, которую Келлер сняла после смерти Эвана, ничего не напоминало о нём. Избавляясь от его вещей, подарков и общих фотографий, Грейс надеялась, что станет легче. Ничего не вышло. Иногда она по привычке накрывала стол на двоих.
Еда остыла и казалась непривлекательной, но поесть было нужно, в последний раз она ела вчера утром. Иногда тревожность становилась такой сильной, что Грейс забывала о еде и не понимала, как её организм ещё не перестал функционировать.
Коротко завибрировал её телефон. Грейс невидящим взглядом уставилась на экран и поднялась на ноги – стул скрипнул по полу деревянными ножками.
Писала мама, проверяла, как она заботится о сестре. Холли недавно вернулась в Сиэтл, чтобы продолжить обучение в Вашингтонском университете.
Грейс хотелось спросить: «Как я могу хоть о ком-то заботиться, если не в силах позаботиться о себе?»
Грейс ехала по Вирджиния-стрит к западному офису полиции Сиэтла, располагавшемуся в районе Даунтаун. Раньше она была в восторге от того, что путь до работы занимал не больше двадцати минут на машине. Но со временем радость сменилась раздражением. У неё не было времени, чтобы настроиться на работу или переключиться, перед тем как попасть домой.
Сегодня движение было очень плотным, а после пересечения Пятой авеню и вовсе встало. Дождь начался сразу, стоило ей только выйти из дома, – на плаще до сих пор поблёскивали капли дождя, а тщательно уложенные феном волосы стали волнистыми от влаги.
Видимость была паршивой. Подавшись вперёд, чтобы что-нибудь рассмотреть, Грейс медленно нажала на педаль газа на своём чёрном «Челленджере» и мельком взглянула на время. Было уже около девяти – утренний брифинг она явно пропустит.
Дворники с противным скрежетом метались по ветровому стеклу, мельтешили перед глазами, расчищая полукруглые арки в сплошном потоке воды.
Почти сразу после здания Окружного суда Грейс плавно свернула на Восьмую авеню, въехала на парковку позади участка и заглушила двигатель.
В кармане плаща завибрировал телефон. Звонила мама.
Грейс потёрла шею сзади, провела ладонью по волосам, отгоняя тревогу, и приняла вызов.
– Грейси? – встревоженно начала мама.
– Привет, мам. – Грейс переключила звонок на громкую связь, положила телефон на приборную панель, опустила солнцезащитный козырёк и взглянула на себя в зеркало.
– У тебя всё в порядке, милая?
Достав из сумки помаду нейтрального оттенка, Грейс нанесла немного на блёклые губы.
– Да, я просто… – Келлер откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. – Сегодня первый рабочий день после… Отпуска.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила мама. – Позавтракала? Или, как обычно, всё на бегу?
Грейс усмехнулась.
– Мам, мне тридцать два.
– Тем более, Грейси. Береги себя.
– Так точно, миссис Келлер. И да, я позавтракала.
– Ты уже виделась с Холли?
– Завтра собираемся встретиться. – Келлер взяла телефон в руки. – У вас всё хорошо? Как папа?
– Всё пытается найти себе занятие с тех пор, как вышел на пенсию. Он совершенно не умеет отдыхать.
– Мам, – Грейс усмехнулась и прикрыла глаза, – не дави на него. Ему сложно.
Отец Грейс, Дэниэл Келлер, всю свою жизнь проработал в полиции и вышел на пенсию в звании капитана. Во многом именно отец повлиял на её выбор профессии.
Грейс любила мать, но с отцом у неё была особая связь. Кэролайн Келлер не одобряла решение Грейс поступить в Полицейскую академию сразу после школы. Грейс была послушной девочкой. До определённого момента она поступала так, как хотелось маме. А потом внезапно осознала, что планирует прожить ту жизнь, которую никогда не хотела. Отец поддержал её, и маме пришлось смириться.
– Ты продолжаешь терапию?
– Да.
– Тебе лучше?
– Лучше, хуже… Мне никак, мам. И я не уверена, что мне станет легче, потому что я всё никак не могу поверить, что он… – Грейс почувствовала, что глаза защипало от подступающих слёз. Ей хотелось поскорей закончить этот разговор.
– Я знаю, Грейс. – Кэролайн помолчала, тщательно подбирая слова. – Мы с отцом скучаем, приезжай, когда сможешь.
– Обязательно, но сейчас мне нужно работать, мама.
– Люблю тебя, зайка.
– И я вас. – Грейс сбросила вызов, вздохнула и вцепилась пальцами в руль. Её била мелкая дрожь, хотя в салоне было тепло.
В машине на парковке Грейс спрятала удостоверение и значок во внутренний карман пиджака, расстегнула плащ, расправила складки на брюках, закрепила чуть ниже талии кожаный пояс, поставила заряженный «Глок-17» на предохранитель и вложила в кобуру. Она давно не ощущала приятную тяжесть оружия на бедре.
В приёмной участка Келлер встретил дежурный офицер – юнец со щенячьим взглядом. Он страшно занервничал, стоило ей только подойти к стойке.
Она никогда не видела его раньше и предположила, что он появился здесь во время её продолжительного отпуска. Приёмная в западном офисе полиции Сиэтла была светлой, просторной. Жужжал автомат со снэками и газировкой, кто-то размеренно стучал по механической клавиатуре. Тянуло кофе и сладкой глазурью, которой поливают пончики.
Грейс знала, что стоит ей подняться на этаж отдела по расследованию убийств, она утонет в звуках и запахах. Келлер улыбнулась, когда в памяти стали всплывать моменты из прошлого: громкий смех и утренние разговоры коллег, беспрерывно работающие принтеры, громкая кофемашина, настойчивый аромат крема после бритья, пороха и пота.